© Lorenzo Marone, 2022

© Дроздова П., перевод, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Мой сын не такой, как все.

Он это знает. И я это знаю. Хотя сам он никогда мне в этом не признавался. Ничего страшного – есть масса людей, которые решают подождать, пока родители умрут, чтобы перестать скрываться и с полной свободой переживать собственную сексуальность. Только вот со мной такое не пройдет: я еще долго собираюсь топтать землю, уж как минимум годиков десять. И если Данте захочется быть свободным от предрассудков, то, значит, ему придется начхать и на вашего покорного слугу. Мне помирать ради его сексуальных предпочтений даже и в голову не придет.

Один лишь будильник составляет мне компанию, нарушая тишину своим тиканьем. В этот час люди обычно спят. Говорят, что раннее утро – это наиболее подходящее время, чтобы видеть сны: мозг находится в фазе быстрого сна, при которой к человеку приходят сновидения, его дыхание учащается, а глаза под закрытыми веками быстро двигаются. В общем, не самое приятное зрелище – как будто в кого-то вселились бесы.

Я никогда не вижу снов. Во всяком случае, я ничего особенного не помню. Может быть потому, что сплю я мало и просыпаюсь рано. А может быть потому, что я слишком много пью. Или всего лишь потому, что я старик, а к старости сны иссякают. У мозга была целая жизнь на порождение самых причудливых фантазий, и естественно, что со временем вдохновение теряется. Сила воображения у каждого с течением жизни достигает своего пика, а потом в какой-то момент неизбежно идет на убыль, и под конец своих дней ты даже не в состоянии представить себе, как занимаешься сексом. В юности же, наоборот, все начинается именно с этого – с фантазий о невероятных страстных ночах с очередной эстрадной звездой, с одноклассницей или даже с учительницей, которой неведомо почему вдруг захотелось оказаться в объятиях молокососа с едва пробивающимися усиками и кучей прыщей. Конечно, изобретательность просыпается еще раньше, с самого детства, но я считаю, что подростковая мастурбация очень сильно влияет на развитие воображения.

Мое воображение было очень развитым.

Я решаю открыть глаза. Все равно в таких условиях не заснешь, как ни старайся. В постели мозг совершает поразительные путешествия. Например, у меня всплывает мысль о доме моих бабушки с дедушкой. Я могу видеть его будто наяву, пройти по нему из одной комнаты в другую, почувствовать запахи, доносящиеся из кухни, услышать скрип дверцы шкафчика в столовой или щебет птиц на балконе. Мне удается даже разглядеть обстановку – я помню каждую самую маленькую деталь, вплоть до безделушек на мебели. А если я сожму веки покрепче, то у меня получится поймать свое отражение в бабушкином зеркале, снова увидеть себя ребенком. Я знаю, я говорил, что больше не вижу снов, но это касалось времени, когда я сплю. Когда же я бодрствую, мне еще найдется о чем рассказать.

Я бросаю взгляд на часы и позволяю себе тихонько выругаться под одеялом. Я думал, что уже пять утра, но еще всего лишь четыре часа с четвертью. На улице темно, где-то вдалеке с равными промежутками завывает автосигнализация, во влажном воздухе все кажется зыбким, и кошки, свернувшись в клубок, спят под машинами.

Весь квартал погружен в сон, я наедине со своими мыслями.

Я переворачиваюсь на другой бок и заставляю себя снова опустить веки. Правда в том, что в постели мне не удается полежать спокойно даже одну минуту, я высвобождаю энергию, накопленную в течение дня – примерно как море летом собирает дневную жару, чтобы отдать ее ночи. Моя бабушка говорила, что, когда тело знать не желает об отдыхе, нужно заставить его сохранять неподвижность; спустя какое-то время оно поймет, что бунтовать напрасно, и успокоится. Только вот чтобы привести в действие подобный план, необходимы терпение и самообладание, а у меня уже давно закончилось и то и другое.

Я замечаю, что мой взгляд прикован к книге, лежащей на тумбочке у моей кровати. Я часто рассматривал обложку этой книги, однако сейчас мне бросаются в глаза детали, раньше от меня ускользавшие. Меня вдруг охватывает оторопь, и чуть погодя я понимаю, в чем дело: мне удается различать буквы вблизи. Никто во всем мире в моем возрасте не способен этого делать. За минувшее столетие технологии сделали гигантский шаг вперед, но дальнозоркость по-прежнему остается неразрешимой загадкой для науки. Я подношу руки к лицу и понимаю причину моего внезапного и чудесного исцеления: я в очках, которые теперь надеваю машинально, не отдавая себе в этом отчета.

Настала пора вставать. Я иду в туалет. Не стоило бы об этом рассказывать, но я старик и делаю то, что мне вздумается. Короче, я мочусь сидя, как это делают женщины. И не потому, что меня не держат ноги, а потому, что в противном случае мой краник обольет все вокруг, включая настенную плитку. Ничего не поделаешь, этот хрен с определенного возраста начинает жить своей собственной жизнью. Ему – так же, как и мне (и наверное, как и всем старикам) – наплевать на тех, кто хотел бы научить его жить, и он делает все по-своему.

Тот, кто жалуется на старость, – просто ненормальный. Даже не так, лучше, мне кажется, сказать – слепой. Человек, не видящий дальше своего носа. Ведь альтернатива у старости только одна, и она мне не кажется слишком желанной. Даже дожить до нее – это уже большое везение. Но самое интересное – это то, что, как я уже говорил, ты можешь позволить себе делать все, что захочется. Нам, старикам, позволено все, и даже дедок, ворующий в супермаркете, будет выглядеть в чужих глазах невинным и вызывающим сочувствие. А вот если воровать будет парень, то в самом лучшем случае его назовут «проходимцем».

Другими словами, в определенный момент жизни перед тобой открывается новый, ранее недоступный тебе мир – волшебная страна, населенная любезными, внимательными и приветливыми людьми. Все же самое ценное, что удается завоевать благодаря старости, – это уважение. Духовная целостность личности, ее солидарность, талант и культура – ничто перед высохшей как пергамент кожей, старческими пигментными пятнами и трясущимися руками. Как ни крути, сегодня я всеми уважаемый человек, и, слушайте, это совсем не пустяки. Уважение – это то оружие, которое позволяет человеку прийти к цели, для многих недостижимой, и сделать со своей жизнью то, что ему хочется.

Меня зовут Че́заре Аннунциа́та, мне семьдесят семь лет, и семьдесят два года и сто одиннадцать дней моей жизни я пустил коту под хвост. Потом я понял, что пришло время обратить в свою пользу заработанное старостью уважение, чтобы начать получать от жизни настоящее удовольствие.

Сегодня утром мне позвонила Звева, моя старшая дочь.

– Папа?

– Привет.

– Слушай, мне нужна твоя помощь…

Мне не стоило отвечать. Опыт нужен именно для того, чтобы не совершать всю жизнь одни и те же идиотские поступки. Меня же прошлое ничему не учит, и я без особых размышлений продолжаю действовать инстинктивно.

– Ты не заберешь Федерико из школы? У меня слушание, я поздно освобожусь.

– А Диего не может этого сделать?

– Нет, у него дела.

– Понятно…

– Ты же знаешь, что я не стала бы тебя просить, если бы у меня был другой выход.

Не могу пожаловаться: я хорошо воспитал своих детей. Я не тот дед, что обычно забирает своих внуков. При виде этих жалких старичков у школы – когда они, например, останавливают машины, чтобы перейти дорогу, – меня бросает в дрожь. Да, я знаю, они приносят пользу вместо того, чтобы киснуть дома на диване, но все-таки ничего не могу с собой поделать: дед, выполняющий свой «гражданский долг», является для меня чем-то вроде катушки с фотопленкой, телефонной кабины, жетона на метро или видеокассеты – предметов давно ушедшей эпохи, потерявших свои настоящие функции.