Все сладилось быстро: в управлении ему быстро дали отпуск на пять дней, он купил билет до города Винницы, самолет улетал рано утром, на рассвете, жена Козырева, отличный, как называли ее в семье, организатор, заказала такси на четыре тридцать утра, купила ему хорошей колбасы, сыру и бутылку вина.

— Помянешь там, в деревне, брата с теми, кто захочет помянуть, — сказала, и он с благодарностью взглянул на жену: всегда знает, что к чему, всегда умеет все предусмотреть.

Когда машина подъехала к дому, жена вышла проводить его — такой у них был обычай, сказала:

— Я дала в село Точечки телеграмму, прямо в сельсовет.

И он еще раз подумал о том, как она и в самом деле умеет все хорошо, точно организовать.

— Ты у меня золото, — сказал он жене, прощаясь, и она, не привычная к ласковым словам, вдруг вспыхнула, вся залилась румянцем.

Самолет приземлился вовремя, в восемь двадцать утра. Козырев в городе сразу направился к стоянке такси: в письме было подробно рассказано, как ехать: Точечки от Винницы находятся не так уж далеко, на такси туда добраться ничего не стоит.

Так и было написано: «Ничего не стоит».

«Положим, — мысленно опроверг Козырев, — что-нибудь да будет стоить, хотя бы пятерка…»

Он уже стал было в очередь на такси, как увидел неподалеку двух мальчиков.

В руках они держали большой лист бумаги, на нем крупными буквами написано: «Товарищ Василий Козырев! Мы ожидаем вас!»

— Вот оно что, — сказал Козырев, подходя к мальчикам. — Вам нужен Козырев? Я и есть он самый…

Высокий мальчик мгновенно обернулся, сказал:

— Здравствуйте, товарищ Козырев.

Аккуратно свернул плакат.

— Митя, стало быть, вот он самый и есть, товарищ Козырев.

— И сам вижу, — неожиданным басом отозвался маленький, — у самого глаза имеются.

И протянул руку Козыреву.

— Мы вас приветствуем на нашей земле…

«Вот этот, должно быть, самый главный общественник, понаторевший на выступлениях», — подумал Козырев, улыбнувшись и пожимая руки Мити и высокого мальчика.

— Спасибо, ребята…

— У нас для вас машина имеется, — сказал высокий. — Идемте за нами.

В стороне стояла бежевая «Волга».

— Сам председатель сельсовета прислал, — сказал высокий.

— Не сам, — авторитетно перебил его Митя. — Ты, Колюн, говоришь, а не знаешь, эту машину…

— Пусть так, — миролюбиво согласился Колюн, у него, видать, был хороший характер. — Только я сам слышал, как из сельсовета звонили куда-то, просили машину для товарища Козырева.

Чернобровый молодой шофер в украинской вышитой по вороту рубашке вышел из машины и открыл перед Козыревым дверцу.

— Прошу, садитесь…

— Какие вы все здесь приветливые, — заметил Козырев, усаживаясь рядом с шофером.

— Что есть, то есть, — охотно подтвердил Колюн. — У нас обычай такой.

Митя ничего не сказал, только многозначительно усмехнулся, дескать, что у меня в голове, вам никому не ведомо…

Стоял жаркий, почти безветренный день, лето как бы решило взять реванш за дождливые в июне и в июле дни, которых было намного больше, чем солнечных, жара все продолжала набирать силу, и можно было ожидать, что сентябрь тоже удастся по-летнему знойным.

Мчались навстречу уже по-осеннему голые поля, над полями тоже по-осеннему кружились вороны.

Ненадолго Козырев вдруг позабыл, почему он приехал сюда.

Так хорошо было бездумно подставлять лицо ветру, закрыть глаза, ощущая особенно отрадную в жаркий день прохладу от быстрой езды.

Село Точечки находилось и вправду поблизости.

Не прошло и двадцати минут, как машина въехала на неширокую сельскую улицу и, пугая кур, развернулась и приблизилась к просторному многооконному дому, окруженному садом.

Возле калитки, окрашенной в зеленый цвет, стоял светловолосый человек, стройный, хотя и невысокого роста, в гимнастерке, ладно сидевшей на нешироких его плечах.

— Наш директор школы, — сказал Митя, — Авенир Степаныч Гурылев.

Авенир Степаныч подошел к Козыреву.

— Здравствуйте, — произнес негромко, отчетливо, — с приездом…

Вблизи он не казался молодым, лицо его было изрезано морщинами, кожа была бледной, поблекшей, а светлые волосы оказались вовсе не светлыми, а просто-напросто седыми.

На гимнастерке виднелся орден Красной Звезды и медаль «За боевую доблесть».

— Идемте, — сказал директор, пожав руку Козыреву. — Прошу за мной, я пойду впереди…

Пройдя несколько шагов, Козырев обернулся. Митя и Колюн стояли около машины, там, где он их оставил, оба одинаково сосредоточенно смотрели ему вслед.

Он кивнул им, повернулся, вошел вслед за директором в дом.

Летом сорок второго года на лес, неподалеку от села Точечки, упал советский самолет.

Село было под немцами, летчик, должно быть, знал о том, а может, и нет, во всяком случае, наверное, ему хотелось добраться до своих, но увы — так и не сумел добраться.

При падении самолет глубоко врезался в землю, образовав огромную воронку.

С той поры минуло тридцать семь лет.

В конце июля отправились школьники из села Точечки в лес по ягоды, за лесной малиной. Взяли с собой кружки, бидоны, кто-то даже захватил эмалированное ведро.

Пошли рано утром, еще солнце не взошло.

Разбрелись в разные стороны, малины было тьма-тьмущая, только успевай срывать, все кусты как обсыпанные.

Вдруг на весь лес прозвучал густой Митин голос:

— Ребята, скорее сюда…

Но ребята не сразу откликнулись, до того увлеклись малиной.

А Митя продолжал кричать:

— Скорее ко мне! Немедленно!

И когда все собрались, окружили Митю, он молча подошел к старому дуплистому дубу. И все увидели: в коре дуба торчит часть самолетного крыла.

— Вот это да! — промолвил Петро Греков, самый сильный парень среди всех восьмиклассников и даже девятиклассников. — Вот это мы понимаем!

С размаха бросился, схватив обеими руками крыло, но не тут-то было, крыло казалось каменным, как бы вросло в дерево и прочно сжилось с ним.

Несколько мгновений все молчали. Может быть, думали о том, теперь уже далеком времени, когда здесь кружились самолеты, гремели орудия, стрекотали автоматы, визжали мины…

Потом все зашумели, заговорили в одно и то же время.

Митя Баковиков, староста восьмого класса (Козырев угадал: начиная с пятого класса, Митя вел активную общественную работу в школе), сказал:

— По-моему, надо искать еще, как вы считаете?

Он оказался прав. Не прошло и двух часов, как ребята набрели на часть шасси, почти целиком ушедшую в илистую землю.

Тогда Петро сказал первый, и все ребята поддержали его:

— Мы будем искать, пока не узнаем всей правды.

— Как настоящие следопыты? — спросила Вера, лучшая ученица девятого класса, тщеславная донельзя.

Ей уже давно хотелось, чтобы об их школе написали в какой-нибудь местной или даже в областной газете, чтобы к ним начали приезжать фотокорреспонденты и журналисты, чтобы село Точечки стало известным на всю страну.

И вот — случай как бы сам шел в руки.

— Мы обыщем весь лес, будем искать следы войны, — продолжала Вера, светлые глаза ее потемнели, ноздри дрожали от сдержанного волнения. — Будем искать и находить…

— В войну это называлось — прочесывать лес, — сказал начитанный Митя.

— Пусть так, — согласилась Вера. — Будем прочесывать лес.

Но тут ее перебил Колюн, так прямо и спросил:

— Скажи правду, хочешь отыскать следы войны или просто тебе охота прославиться?

Вера на миг растерялась, потом отчеканила:

— А если даже и хочу прославиться, что из того?

— Мы должны искать следы войны совсем не для того, чтобы стать знаменитыми и чтобы о нас писали во всех газетах и журналах, — сказал Колюн, — а для того, чтобы самим больше знать о героях войны, чтобы рассказать о них всем людям…

Его поддержал Петро Греков:

— Верно. Так оно и должно быть…

В тот же день, как только вернулись из лесу, все вместе пошли к директору школы Авениру Степанычу Гурылеву.