Все годы, вплоть до последнего часа, мать не уставала ждать Сережу. Иногда на улице вдруг хватала отца за руку:

— Погляди, вон видишь? Вылитый Сережа…

Отец поначалу догонял того, кто казался матери похожим на Сережу, вглядывался, в сердце его подчас оживала безумная надежда, но потом, уже постепенно привыкнув к тому, что надежде не суждено сбыться, говорил матери:

— Будет тебе… Перестань, хватит…

Мать знала, что умирает, но этого не боялась нисколько. Как-то сказала:

— Может, с Сережей там повстречаюсь…

Но тут же воскликнула:

— Нет, он живой! Живой! Нет, он живой, он не мог умереть, он же и не жил еще, совсем не жил…

В ту пору Вася уже женился, его жена приняла на себя заботы о доме. Мать после говорила Васе:

— Смотри не обижай ее, она у тебя хорошая…

Умерла мать тихо, под утро, когда все спали.

Первым проснулся отец, глянул на нее, вдруг закричал громко:

— Клава, что с тобой? Да отвечай же, Клава…

Прибежали из соседней комнаты Василий с женой, остановились в дверях, на кровати лежала мать, странно успокоенная, даже словно бы улыбающаяся, а отец на коленях, возле нее, голова на подушке рядом с ее головой…

«…Как хорошо, — подумал Козырев, сложив исписанный листок. — Как хорошо, что я остался жить там же, где мы все жили раньше. Ведь всяко могло быть, могли же давным-давно переехать на новое место, и письмо это так бы и не дошло до меня…»

Жизнь Козырева в общем сложилась удачно. Хорошая семья. С женой прожил в согласии многие годы, конечно, зарплата могла бы быть побольше и квартира попросторней, но разве бывает так, чтобы человеку всегда и во всем везло? Чтобы всегда и всем быть довольным и не желать ничего лучшего?..

С годами все еще точила, не давала покоя мысль о брате. Он даже не ожидал, что будет так тосковать о нем. Оказалось, что был привязан к Сереже даже сильнее, чем к отцу и к матери. Может быть, потому, что брат всегда, с раннего детства был рядом…

А может быть, потому, что он, младший, гордился братом: брат пошел работать на завод, а потом уехал учиться в летную школу куда-то на юг. На каникулы приехал стройный, подтянутый, новенькая форма и фуражка, надетая чуть набок, очень шли к нему, тогда в первые, да и в последние свои каникулы он все дни проводил с младшим братом, вместе ездили купаться, вместе ходили в кино, на стадион, и отец подчас шутил:

— Лучше бы какую-нибудь девчонку нашел, чем с Васькой ходить…

Но брат отвечал:

— Это все успеется, а мне хочется с братом побыть, когда еще я его увижу?..

Каждый раз, бывая на стадионе, Сережа «болел» искренне, неподдельно, то и дело вскакивал с места, кричал: «Судью на мыло!», «Переиграть…»

Однажды, когда они возвращались домой после соревнований по бегу, Сережа сказал:

— Знаешь, кого мне жальче всех? Того, кто пришел вторым. Не пятого, не третьего, не двадцатого, а именно второго.

— Почему? — спросил Вася.

— Потому что счастье было очень близко — и вдруг все сорвалось…

— А ведь верно, — сказал тогда Вася. — Верно! Как это мне не пришло то же самое в голову?

И с невольным удивлением поглядел на брата. Вот он какой, его брат…

В соседнем доме жил школьный приятель Сережи, Костя, удачливый, сдержанный, типичный маменькин сынок.

Сережа после школы поступил на завод, а Костя пошел в университет, учился лучше всех, беспрестанно хвастался:

— Все педагоги считают, что я несомненно талантлив…

Вася спросил Сережу:

— Неужели он тебя не раздражает?

— Еще как! — ответил Сережа. — Но я стараюсь не слушать, как он хвастает…

— А я не могу, — признался Вася.

В конце концов и Сережа не выдержал. Однажды сказал Васе:

— Я дал ему «Три мушкетера».

— Зачем? — удивился Вася. «Три мушкетера» была самой любимой Сережиной книгой, он вообще терпеть не мог одалживать свои книги, тем более, что о Косте было издавна известно, что он «зачитывает» книги. А потом исчезает надолго.

Сережа сказал, округлив глаза:

— Я пожертвовал этой книгой, зато мы больше с тобой его не увидим…

И в самом деле, Костя преспокойно «зачитал» книгу и перестал, таким образом, появляться у Сережи. Уезжая в летную школу, Сережа сказал:

— На будущий год возьму тебя, вместе поедем куда-нибудь «дикарями» на юг, к морю, хочешь?

— Ты еще спрашиваешь, — ответил Вася.

Он ждал будущего года, подсчитывал, сколько дней, недель, месяцев осталось до лета. И лето наступило, Сережа приехал, однако спустя четыре дня уехал, но уже не в школу, а на фронт.

О, как хотелось порой вернуть те прошлые, беззаботные, веселые дни, когда они вместе со старшим братом подолгу не спали ночью, говорили о всякой всячине, потом днем уезжали на стадион, или в Серебряный бор купаться, или же шли в кино, в который раз смотреть «Бесприданницу», «Чапаева», «Юность Максима».

Поначалу Вася надеялся, что брат вернется — не может не вернуться, ведь многие рассказывали о том, как возвращались домой те, кто пропал без вести. Даже те, о ком сообщали в похоронках: «Погиб смертью храбрых» — случалось, возвращались домой, уже оплаканные родными, не надеявшимися когда-либо увидеть их.

Вася продолжал ждать старшего брата. Утром с привычной надеждой открывал почтовый ящик, идя по улице, ловил себя на том, что вглядывается в проходивших мимо, ищет кого-нибудь, хотя бы отдаленно похожего на Сережу…

Когда-то мать так же искала среди прохожих Сережу.

Как ни старался, все никак не мог позабыть о брате…

И бывало в солнечный ясный день, когда он ехал купаться или где-то рыбачил, вдруг среди обилия голубого и зеленого — прозрачной воды, ясного неба, темно-зеленой листвы деревьев, изумрудной травы — сердце его сжималось непроходящей, неистощимой болью: он живой, он видит бессмертную, с каждым годом возрождающуюся красоту, а брату уже никогда, никогда не суждено видеть все это…

Как-то с женой вдвоем отправились в лес, за грибами. Лес был с виду угрюмый, густо разросшийся, солнечные лучи едва проникали сквозь ветви сосен и елей.

И вдруг неожиданно открылась поляна, круглая, словно чаша, поросшая высокой, чуть схваченной осенним увяданием травой.

Жена сказала:

— Красиво, не правда ли?

— Да, — ответил он, — красиво…

По краям поляны росли кусты лесной малины, поодаль, за деревьями, виднелось крохотное озерцо с белыми кувшинками.

— Тут наверняка нет грибов, — сказала жена. — Идем дальше.

И первая пошла вперед, по дороге, вороша палкой мох, упавшие на землю листья, траву под стволами деревьев.

А он не пошел, так и остался стоять, как стоял, разом вспомнилось: когда-то давно, ему было тогда около восьми лет, они жили летом в деревне, у бабушки, и однажды рано утром вместе с братом он пошел в лес, по землянику.

Было пасмурно, накрапывал дождь, брат шагал впереди, раздвигая и осторожно придерживая ветви деревьев, чтобы эти ветви не хлестнули ненароком Васю, идущего следом, по глазам.

И вдруг, из-за сосен и берез, из-за густого лесного мелколесья, открылся чистый зеленый ковер, усыпанный красными ягодами. Примерно такая же просторная, светлая поляна, как и эта, на которую ему довелось набрести спустя многие годы, вместе с женой.

Брат сказал тогда:

— Даже жаль собирать землянику, до того она красивая…

— И мне жаль, — сказал Вася.

Разумеется, они все-таки стали рвать землянику, собрали целых три бидона с верхом, вернувшись, рассказали бабке, на какую красивую сказочную поляну набрели в лесу, а бабка сказала:

— В наших лесах чего хочешь можно отыскать, захочешь — на самого лешего наткнешься…

И вот спустя годы Козырев стоял, глядя на зеленый, радостный мир, раскинувшийся перед ним, чувствуя, как медленно закипают на его глазах невольные слезы, потому что внезапно как живой представился брат, его подвижные, выгоревшие от солнца брови, смешливый рот, светлые на смуглом лице глаза и снова вдруг послышался забытый уже голос…