Нацепив на нос громоздкий реквизит, Варя повертела головой. Убедившись, что без резких движений очки способны удержаться на её узком личике, она радостно рассмеялась:
— Теперь во мне родную дочь и папенька бы не признал!
Буквально на следующий день оказалось, что все меры предосторожности были проделаны не зря. Варя получила приглашение к обеду. Сперва она думала отказаться, несмотря на то, что уже не боялась разоблачения. (Сомнения мучили её до последнего). Но в конце концов решилась. А самое примечательное, что нервная весёлость овладела вдруг ей.
Как в тот вечер в покоях Лизы!
Однажды Варя пробралась без спроса в комнату старшей сестры. Она перебирала украшения в шкатулке, вынутой из ящика бюро, когда услышала знакомые шаги в коридоре. Сестра отчего-то передумала ехать в гости и возвращалась, стуча каблучками. Тогда Варя, недолго думая, быстро залезла под дубовую кровать, крепко прижав шкатулку к груди. Как оказалась, Лиза как раз и вернулась, чтобы поменять украшения. Пока сестра металась по комнате в поисках «ларчика с розочками», Варя, вдыхая пыль, беззвучно хихикала, не в силах справиться с приступом преступного смеха.
Вот и сейчас она испытывала что-то подобное. Только на этот раз прятаться нужно было не под кроватью, а под маской госпожи Костылевой.
Чем же тот случай для меня обернулся? Кажется, папенька чуть не выпорол. Неважно! Здесь-то пороть меня некому будет.
Как же она ошиблась. На обеде ей было совсем не до смеха, а закончился он и вовсе настоящей катастрофой: смертельной ссорой побратимых друзей. Хуже всего, что Варя чувствовала ужасную вину из-за случившегося. Ведь если бы она отклонила приглашение или вела себя как-то по-другому, ничего бы не произошло.
Теперь уже поздно каяться. Но что же делать? Принять реальность и смириться с ней? Нет... Возможно, Елисей струсит и не вернётся в Рощу. Он же трус! Точно трус!
Господи, гораздо проще было бы стерпеть порку, чем испытывать этот невыносимый страх.
Если Лев пострадает, я...
Варя разревелась в своей комнате, уткнувшись лицом в подушку.
Аня гладила её по спине и утешала до тех пор, пока Варя, немного успокоившись, не рассказала ей обо всём.
— Неужто дуэль, барышня?
— Да! Зачем он заступился? Зачем? Не переживу, если потеряю его!
— Кого? — не поняла Аня. — Неужто вы по этому прихвостню... То есть, неужто вы по Елисею Михайловичу страдаете до сих пор?
Варя так посмотрела на Аню, что она наконец-то всё поняла!
— Вы из-за графа слезы льете?
— Я...
— Он нравится вам, да? Барышняяя!
— Аня, что же делать?
— Отговорить его от дуэли?
— По силам ли мне?
— Хоть попробуйте.
Однако поговорить с графом оказалось непросто. Лев избегал её. В итоге Варя сама пришла к нему в кабинет. Но граф был холоден, сдержан и немногословен. Как только почувствовал, что, обсудив дежурные темы, Варя собирается говорить о личном, он выпроводил её за дверь. Да, это было грубо. Но разве могла она на него злиться? Варя понимала: он всё уже для себя решил. А потому не потерпит женских увещеваний, тем более слез. А глаза её часто были на мокром месте в последнее время.
В канун Рождества граф вовсе заперся у себя в кабинете. Слуги так и не нарядили ёлку, и в целом в доме царила самая мрачная обстановка.
Варя грустила. В Сочельник она всегда много смеялась, пела и веселилась. А здесь... От воспоминаний о родном доме заныло в груди.
Как же у папеньки дела?
Наверное, он сильно скучает по дочерям. У старшей сестры подрастали маленькие детки, и она избегала длительных путешествий зимой. С соседями Степановы свели общение на нет из-за вредного нрава папеньки. А значит, что Рождество он будет встречать с тетушками, Павлом Петровичем и Ибрагимом Альбертовичем. Конечно, и мамка не останется в стороне.
Что ж, за их праздник можно не волноваться. И слава Богу!
Ближе к вечеру Аня стала уговаривать Варю пойти с ней на кухню. Там для слуг накрыли стол и даже нарядили маленькую ёлочку.
— Весело будет, барышня. Всё лучше, чем здеся киснуть сидеть. Забудьте печали свои сегодня. Ведь праздник же такой! А ещё горки в саду построили. Мы и на горки сходим!
— Ступай, Анют! У меня настроения совсем нет.
— Я тогда не пойду. Подле вас остануся.
— Ступай! Я рада за тебя буду, коли сумеешь время хорошо провести. Повеселись. Мне чего-нибудь вкусного принеси.
Аня всё ещё мешкала.
— Прошу, Аня, ступай! Принесешь мне сладостей с кухни. Будет мне подарок. А мой вот. Хотела после подарить, но, думаю, сейчас самое время.
Варя достала рисунок. На нём была Аня. Именно Аня, а не Нюрка. Скромная и нежная девушка с очельем на голове смотрела на мир большими наивными глазами. Обычно Варя рисовала свою служанку грубо, не щадя, подчёркивая недостатки и не замечая достоинства. Изображала Нюрку, которую совсем не уважала, хоть и никогда бы себе в том не призналась. После всего, что случилось с ней, она написала Аню с настоящей любовью. В итоге плавные линии сделали взгляд девушки мягким, а лёгкая скромная улыбка заставляла улыбаться в ответ.
Аня даже прослезилась
— Здеся я такая красивая!
— Не только здесь, но и тут тоже, — Варя приложила руку к Аниному сердцу. — Ну всё, теперь ступай и повеселись. А за меня не волнуйся.
Аня хотела было ещё спорить, но передумала. Поняла: дело это бесполезное. Она убежала, пообещав не засиживаться допоздна. А Варя, оставшись одна в мастерской, возобновила работу над портретом Шатуновской. Живопись — лучшее лекарство для души.
Кажется, прошло совсем немного времени, прежде чем в коридоре раздались шаги и дверь легонько скрипнула.
— Аня, ну ты чего! Зачем вернулась так рано? Я же... — Варя обернулась и ахнула.
Вместо Ани, привалившись к косяку дверного проёма, стоял Лев Васильевич. В руке он держал бутылку домашнего вина, обмотанную джутом.
— Это что? — Граф указал бутылкой на холст. — Вы что творите без моего ведома?
— Я... — Варя готова была сквозь землю провалиться! Она так хотела поговорить с ним! Но в её мысленных диалогах с графом совсем не было ситуации, где бы ей пришлось оправдываться за портрет.
— Отойдите! Дайте поглядеть, — граф нетвердой походкой подошёл к картине. Варя закончила писать подмалевок акварелью и как раз планировала переходить на масло. Однако лицо уже хорошо читалось, и было совершенно понятно, что художник неплохо справляется.
— Вы такая своевольная! Такая странная. Почему ослушались? К чёрту! Какая разница. Я ведь всегда хотел именно этот портрет восстановить. Думал, справитесь ли? Сомневался, буду честен. А вы вот не послушались и доказали своё мастерство. Я вижу. Но всё равно зол.
— Не гневайтесь, прошу! Простите меня за всё, — не зная, понял ли её Лев правильно, Варя ещё раз многозначительно повторила: — За всё простите.
— Пустое! Не хочу ссориться с вами в канун Рождества.
Он поставил вино на стол. Вынул из кармана бокалы. Сел на шаткую табуретку напротив Вари.
— Отпразднуем вместе?
— Для меня честь...
— Вы преувеличиваете, Дарья Владимировна. Не стоит меня идеализировать.
— Нет! Помните, вы говорили, что я строга к себе? Сегодня я хочу вернуть вам эти слова.
— Вы волнуетесь за меня, правда? — помолчав, спросил Лев.
— Ужасно!
— Мне это льстит, — он улыбнулся, на миг сверкнув белыми ровными зубами. И Варя почувствовала знакомое трепетное волнение.
— Я хотела просить вас...
— Знаю, вы думали отговаривать меня от дуэли. Это бесполезно. Я всё решил. Дуэль состоится, если Еля вернётся.
— Нет! Он же может ранить вас! Нет. А вы разве сможете стрелять в друга?
— Не думаю, что смогу.
— Я не понимаю.
— Довольно. Ещё одно слово на эту тему, и я ухожу.
Граф нахмурился, и Варя испуганно замолчала. Он был серьёзен и верно бы выполнил угрозу, начни она вновь говорить о дуэли. Поэтому поспешила сменить тему. Проследив за его взглядом, спросила:
