Все происходило как во сне. И в тот долгий, неторопливый миг, когда осколки и брызги вращались и сталкивались в воздухе и на полу, Киту приоткрылась тонкая, неуловимая природа реальности, переплетенное единство Творения, результат работы физических и иных незримых сил…

Кит увидел и понял, каково это — стать свидетелем Конца Всего.

Справа от себя Кит уловил движение. Рядом оказалась Касс. Еще до того, как разбитые фрагменты закончили свой хаотичный танец, ее рука появилась у него в поле зрения, доставая носовой платок. Склонившись к полу, она собиралась вытереть брызги горячего чая.

С той же заторможенной ясностью видения Кит наблюдал, как белый квадрат в ее руке легко разворачивается, и он вспомнил, что в последний раз она тоже воспользовалась платком, чтобы собрать порошок сгоревших теневых ламп. Когда это воспоминание мелькнуло у него в сознании, он словно наяву увидел бледно-серое пятно, оставшееся от редкоземельного металла. Точно то же самое! Касс расстелила ткань и положила ее поверх коричневой жидкости на мраморном полу. Она уже собиралась протереть пол, когда Кит схватил ее за запястье.

Он выпрямился, заставив выпрямиться и Касс. Все еще держа ее за руку, он осторожно отобрал у нее носовой платок и поднес к свету, чтобы оба могли посмотреть на то, что грозило исчезнуть в следующую секунду: спиральный завиток с прямой линией, направленной прямо через центр и три отдельные круглые точки, равномерно расположенные вдоль внешнего края изгиба спирали.

Они смотрели на странный символ, и у обоих родилась одна и та же мысль, словно у них было одно сознание на двоих: никаких случайностей, никаких совпадений не бывает. От самого последнего атома в песчинке на дне самого глубокого моря до самой большой галактики, вся Вселенная, весь сотворенный космос, представляют собой одно целое, единое и переплетенное целое.

По осклизлым стенам сочилась вода. Она капала из крошечной железной решетки в потолке подземной тюрьмы. В воздухе не осталось ничего, кроме смеси запахов человеческих экскрементов, гниющей соломы и крысиного помета. Щель в стене, служившая одновременно окном и вентиляционной шахтой, пропускала так мало света, что мрак в подземелье от этого становился только глубже. Камера представляла собой большую квадратную комнату, вечно холодную из-за воды, каменные стены со временем приобрели болезненно-зеленый оттенок.

Архелею Берли случалось находиться в заключении, но очень недолго. Во Флоренции имел место инцидент, в результате которого карманник наткнулся на острый конец трости его светлости. Флорентийская полиция пришла к неожиданному выводу о чрезмерности насилия, впрочем, по тамошним законам это следовало признать всего лишь незначительным нарушением правил поведения. Итальянский судья маялся животом, и графа приговорили к шестидесяти дням тюремного заключения. Однако отсидел он не больше трех дней, поскольку Кон и Декс вовремя явились, чтобы выручить из застенка своего шефа.

И все же тюрьма во Флоренции была роскошным помещением по сравнению со зловонным подвалом Ратхауса, где пражские власти держали злодеев. И на этот раз Берли вряд ли стоило ждать быстрого спасения, потому что все четверо его людей сидели тут же. После пяти дней заключения перед узниками замаячил призрак голодной смерти, поскольку заключенным, ожидающим суда, приходилось покупать еду, одежду и предметы первой необходимости самостоятельно или просить родственников. Большинство заключенных составляли местные жители, на свободе у них осталось множество друзей и родственников, на которых можно было рассчитывать; но у Берли-то никого здесь не было. То есть никого, кроме алхимика Базальгетта и, возможно, самого императора Рудольфа, которые оба с таким же успехом могли бы жить на Луне, так как никакой возможности передать им сообщение не предвиделось. Оставался единственный выход — надзиратель, неохотно снабжавший Берли и его компанию минимальным количеством довольно низкокачественных продуктов, за которые он получал щедрую мзду от Берли.

Пока у них был каравай черствого хлеба, три сморщенных яблока, несколько горстей прогорклых грецких орехов и два куска плесневелого сыра — остаток после банкета в одном из лучших ресторанов Праги. Правда, еду выдали два дня назад, и эти жалкие объедки только распалили их голод. Берли всячески торопил рассмотрение его дела в суде. Но все его просьбы оставались без внимания. В Праге, похоже, никто не мог заставить магистрат, судью или кого-нибудь еще рассматривать дело, которое рассматривать не очень-то хотелось. Прошло пять дней, и надежда на скорейший суд рассеялась.

— Мы сгнием в этой вонючей дыре, — проворчал Декс, — если сначала не сдохнем от чумы.

— Надо туннель копать, — предложил Кон. — Это, как по мне, единственный способ выбраться на свободу.

— Ну ты голова! — насмешливо заметил Мэл. — Собираешься камень копать? У тебя, наверное, волшебная лопата припрятана?

— Все лучше, чем сидеть здесь, в грязи и вони, — с вызовом проговорил Кон.

— Вот не было бы тебя здесь, может, поменьше воняло бы, — ответил Мэл.

— Заткнитесь! — прорычал Тав. — Оба заткнитесь! Босс пытается нас вызволить. У него же всегда есть план. Посмотрим, что на этот раз.

Однако, по правде говоря, у лорда Берли не было плана. Их арест был настолько стремительным и неожиданным, а вероятность этого была настолько мала, что его просто застигли врасплох. Ни плана, ни выхода! Отсутствие возможности передать весточку на волю, привлечь внимание кого-то, кто мог бы повлиять и дать делу ход… Так что как бы не выглядело предложение Кона копать туннель, на сегодняшний день это казалось самой реальной надеждой на побег.

— Точно, босс? Есть план? — спросил Кон. — Тогда расскажите нам.

— Мы уже просидели здесь достаточно долго, — проворчал Мэл.

— Нас бы здесь вообще не было, если бы ты… — начал Тав.

— Хватит! — прикрикнул на них Берли. — Слушайте!

Во внезапно наступившей тишине послышался характерный стук башмаков тюремщика по каменному полу. Шаги затихли возле двери их камеры, в замке повернулся ключ, последовал громкий щелчок, а затем пронзительный скрип, когда железная дверь медленно распахнулась. Свет хлынул в камеру, ослепляя заключенных. Они заморгали, прикрывая глаза руками и с трудом различая высоченную фигуру, вступившую в камеру.

Берлимены почему-то решили, что пришел палач, и забились по углам. Гигант осмотрелся. Надзиратель стоял у него за спиной. Когда глаза заключенных пообвыклись к новому освещению, они поняли, что их посетил вовсе не палач, а тот самый большой пекарь из кофейни. На круглой голове косо сидела зеленая шляпа, а за спиной болтался объемистый матерчатый мешок; широкую грудь покрывал зеленый фартук, запятнанный мукой. Он ничего не сказал — просто стоял на пороге, вглядываясь в сырую камеру, что же до выражения лица, то его невозможно было определить, поскольку оно выглядело так, словно на нем топталось стадо лошадей. Было оно опухшим и воспаленным, покрытым рубцами печеночного цвета; один глаз приобрел вид фиолетовой щели, а другой окаймляла черная широкая полоса; губы раздулись; нос опух… Так он и стоял в полной тишине, источая теплый, домашний аромат пекарни. А как еще, если он только что оттуда пришел? Заключенные уловили запах, их пустые желудки заурчали.

Лорд Берли вышел из своего угла.

— Ты, — холодно и неприязненно сказал он, — пришел позлорадствовать, да? — Он выпрямился во весь свой немалый рост. — Пришел посмотреть, как я тут маюсь? – Он плюнул под ноги пекаря. — Не дождешься!

Трудно сказать, понял ли его Этцель. Он просто кивнул и прошел в камеру, скинул мешок с плеча, положил между ног на пол, открыл… На свет явились несколько свежих хлебов, мягкий сыр, десять зеленых груш, пучок моркови и два круга колбасы. Повернувшись, он указал на тюремщика, стоявшего в дверях, тот достал из-за спины кувшин темного эля и ведро пресной воды.