Но тот не ушёл, бежал впереди, рассыпая огни. Хотя, может, и не помогал, а просто хотел, чтобы Василий поскорее отсюда убрался. Что ж, в этом их желания совпадали.
Ырка всё-таки выследил его. Василий попался по-глупому: он уже какое-то время чуял странную вонь, как если бы кто-то прочищал забитый умывальник. Свежий ночной воздух пах разнотравьем, и к этому иногда примешивался смрад, как единственная чёрная нить в вышивке. Василий думал, может, что-то издохло — птица там, мышь. Он оглядывался и ничего не видел, да и Волк не беспокоился.
Ырка, должно быть, полз на брюхе, потом сделал последний рывок. Василий только и услышал внезапный шум, дёрнулся, но не успел обернуться — упал от толчка в спину. Ырка навалился сверху, вонючий и склизкий.
Он вцепился когтями в плечо, подбираясь к шее. Что-то уже скользнуло по коже, холодное, как рыба. Василий дёрнулся изо всех сил, вывернулся из-под тяжёлого тела, откатился и вскочил на ноги. Плечо только теперь обожгло болью.
Он стоял, ощущая слабость в коленях и тяжело дыша. Ырка застыл перед ним, серый, раздутый. Склонил голову резким движением, в горле заклокотало.
Волк зарычал, обходя ырку сзади. Зелёные огни догорали в траве и зажигались опять.
— А ну, отвали! — закричал Василий, делая выпад. — Только сунься, дрянь!
У ырки в горле опять защёлкало. Он взмахнул когтистой рукой, вцепился пониже локтя, потянул к себе. Василий закричал от боли.
Он пнул ырку ногой, свободной рукой толкнул в грудь. Рубаха затрещала. Василий вырвался и попятился, чувствуя, что руку дёргает, как будто ырка ещё терзает её когтями, и что-то тёплое стекает по пальцам.
Он сделал шаг назад, ещё шаг, развернулся и побежал к лесу, придерживая руку.
— Волк! — задыхаясь, позвал на бегу. — Волк, ко мне!
В ушах стучало. Василий не слышал, гонится ли ырка за ним. Сам он бежал как в последний раз. Надо же, считал: подумаешь, ырка. Вообще не боялся. Дурак.
Зелёные искры остались где-то позади, или это в глазах потемнело. Василий с треском вломился в лес — вроде казалось, он жидкий у опушки, и надо же напороться на кусты...
— Волк! — позвал он, оглядываясь.
Пса не было рядом.
— Волк! — закричал Василий, срывая горло. Пригнул к земле ветку кустарника, наступил ногой, ломая. Левая рука ниже локтя начала неметь, правой больно было шевелить из-за располосованного плеча, но если ырка поймал Волка... За Волка Василий его убьёт, и плевать, что ырка уже дохлый.
Волк прибежал, шумный и тёплый, ткнулся в колени, задышал, вывалив язык. Василий, поморщившись, коснулся его макушки.
— Хороший мальчик, — прошептал он.
Палку он всё же выломал, хотя едва мог её держать. Зажал под мышкой, отошёл глубже в лес в надежде, что ырка сюда не сунется, и остановился. Нужно было как-то перевязать руку.
В темноте вообще не удавалось понять, что там с ней. Это было плохо и хорошо, потому что Василий не был уверен, что хочет это видеть.
Он хотел оторвать рукав, оставшийся целым. Кое-как зажал край в ладони, натянул, зубами попытался поддеть нитки у раненого плеча. Было очень больно, и ничего не вышло. Он попробовал ещё, прислонившись к дереву, но в плечо как будто вбили раскалённый гвоздь. Какое-то время Василий просто стоял и дышал, пытаясь не выть.
Тогда он обмотал руку краем рубахи, как сумел, кое-как поднял палку и побрёл дальше, сам не зная куда. Только теперь он понял, какой глупостью было уйти. Если бы хоть перья взял, вызвал колдуна! Может быть, тот и так вернул бы его домой. Но нет, понесло за ворота ночью, с пустыми руками. На что он рассчитывал?
И что теперь? Умирать тут от голода, истекать кровью, получить заражение? Гордо сидеть на опушке в надежде, что хоть кто-то его пожалеет и позовёт обратно? Вот только — кому он теперь нужен...
Если хочет жить, придётся унижаться. Возвращаться, просить, чтобы пустили. Чтобы кормили, потому что теперь он точно не работник.
Василий решил, что первым делом пойдёт к бабке Ярогневе. Он её опасался, потому что не знал, чего она хочет, а теперь — что ему терять? Пускай рассказывает, почему у неё была эта куколка, и зачем ему подсунули нож, и... что-то ещё он хотел узнать, но мысли путались.
У Василия за всю жизнь не было ночи хуже этой. Он сел на землю, прислонившись к стволу сосны, и впал в забытьё. Временами он приходил в себя и кусал губы от боли. Звенели комары, лезли в лицо, впивались в кожу, и не было сил их отогнать, и эта ночь длилась вечно.
Всю ночь казалось, кто-то бродит вокруг. Чудились едва слышные шаги по мягкой, устланной иглами песчаной почве, и кто-то как будто вздыхал. Василий сперва подтягивал к себе палку, сжимал в руке, потом на это не стало сил. Он слышал, как ворчит Волк, но не мог даже открыть глаза и посмотреть, что там такое.
В очередной раз придя в себя, Василий понял, что кто-то устроил его на подстилке из лапника. Но кто бы это ни был, он больше ничем не помог.
После бесконечно долгой ночи забрезжил рассвет. Было тихо, ни ветра, ни звука, потом запела птица. Она то умолкала, то насвистывала, то рассыпала мелкий дробный звук. Голос её звучал глухо, как будто отражаясь от невидимых стен. Птица пела всё чаще, чаще, выдала долгую трель, потом раздалось трепетание крыльев, и всё смолкло.
Свет проник под высокие кроны. Казалось, в воздухе рассыпана золотая пыль, но откуда светит солнце, было неясно.
Василий осмотрел себя и увидел, что рубаха на плече и груди пропиталась кровью, но уже подсохла. Повисли лохмотья ткани, выдранные когтями. Вертеть головой было больно. Край рубахи, которым он кое-как обмотал левую руку, потемнел и набряк от крови. Василий не стал разворачивать и смотреть, что там — всё равно сейчас ничего с этим не сделать.
Нужно было идти, вот только он перестал понимать, в какой стороне поле. Вроде не так далеко зашёл в лес, должно же быть ясно, где выход, но нет, в какую сторону ни глянь, ни просвета. И где восток, тоже не понять.
— Домой, Волк! — попробовал Василий. — Где Марьяша? Ищи Марьяшу...
Пёс вилял хвостом и никуда не шёл.
Ночью кто-то принёс землянику, оставил на хвойной подстилке под правой рукой. Ею Василий немного мог шевелить. Он съел ягоды, некрупные, кисло-сладкие, а потом позвал:
— Эй, кто тут! Покажи хоть дорогу.
Но тот, кто приходил к нему ночью, теперь затаился и не откликался.
— Ладно, — сказал Василий. — Спасибо и на том...
Он поднялся, немного постоял, убедился, что не упадёт, и пошёл. Ему показалось, в одном месте деревья стояли реже, он даже как будто видел за ними луг, но когда дошёл и поднял голову, понял, что ошибся.
Василий решил не сворачивать в надежде дойти до границы и двинуться вдоль неё, но тут же понял, что и не определит, где она, эта граница. Он ослабел, голова кружилась. Найдёт границу и не почувствует разницы, пока не станет поздно, пока не упадёт, и никто не найдёт его здесь...
— Волк, иди домой! — попробовал он ещё раз. — Где дом? Ищи!
Но Волк никуда не пошёл. Нужно было учить его этому. Кто же знал, что пригодится...
Потом всё размылось. Под ногами песчаная почва, торчащие корни, жёлтые выцветшие иглы. По сторонам — ровные стволы, одинаковые, и кое-где кустарники. И кто-то идёт параллельно, заметный краем глаза, но если повернуться, никого нет. Всё это длилось и длилось, как плохой сон.
Но вот сосны расступились, кусты поредели, забрезжил просвет. Василий из последних сил заспешил туда. Ему показалось, он узнаёт это место, даже знает, где именно выйдет — у кладбища, недалеко от дома Ярогневы...
Это оказалась поляна. Поляна, и лес вокруг — ни опушки, ни поля. Ни надежды туда добраться.
Василий лёг в траву. Он смотрел в небо, чувствуя, как по щекам ползут слёзы, противно затекая в уши, а Волк бродил вокруг и иногда поскуливал, подталкивая носом.
Тут над головой пролетела ворона.
Василий кое-как поднялся, морщась от боли.
— Стой, зараза, — пробормотал он и заковылял, пытаясь не потерять направление.
