Василий подумал, не поздно ли отпустить стебли бурьяна и сделать вид, что никого не заметил. Понял, что поздно, тяжело вздохнул и взялся за лопату. Эта тоже была деревянной.

— На вот, — протянул он серп. — Хоть траву выкоси. А вообще я по делу шёл, мне береста нужна, или на чём вы тут пишете.

— У дядьки имеется... — сказал Хохлик без особой радости, даже кошачьи усы поникли, но тут же опять оживился. — Ты опосля сам у него спроси!

Василий ощутил, что здесь какой-то подвох, но что было делать?

Он выкопал яму, пока Хохлик командовал (шире, глубже, и стенки ровнее, чтобы потом досками выложить). Коротышка под конец совсем обнаглел, взялся критиковать и то, как Василий держит лопату, и скорость работы, и качество. У Василия зачесались руки взять да пришибить его этой лопатой.

— Ты траву-то коси, блин, — недобро сказал он, и Хохлик почувствовал, что перегнул палку. Заработал серпом, и это у него выходило на удивление ловко. Василий даже присмотрелся, запомнил движение: значит, нужно вести рукой по кругу, а не просто давить на стебли лезвием.

Он решил, что в следующий раз, может быть, попробует сам. Интересно, это и правда так легко, как кажется? Или этот серп лучше наточен, чем прошлый...

Яму он вырыл, даже самому понравилась. Такая, что можно трёх коротышек уложить и закопать. Думая об этом, Василий посмотрел на Хохлика и улыбнулся, и тот что-то почуял, отступил на пару шагов и нервно почесал бок.

Прислонив лопату к стене, Василий пошёл в дом.

Молчан опять долго не хотел показываться. Вздыхал в ларе, переворачивался с боку на бок, невнятно бормотал о том, что «оне ходють и ходють, покоя нетути».

— Мне срочно нужна береста, — сказал Василий. — И хотя бы карандаш.

— Чаво? — спросил домовой, приподняв крышку и блеснув глазами из ларя. — На что те береста надобна?

— Чертежи сделать.

— Чёрт-те что сделать? Тогда не дам!

И Молчан хлопнул крышкой.

— Для кузнеца, рисунок, грабли, — ещё раз попробовал объяснить Василий. — Земля, рисовать, плохо. Кузнец не понять.

— А-а, вона чё, — протянул домовой, выглядывая опять и почёсывая в затылке. — Можа, и отыщется...

Он вылез из ларя совсем и перегнулся в поисках чего-то на дне, зашуршал.

— Вона, — сказал он затем, вынимая прямоугольник тонкой коры, испещрённый закорючками. — Внимай.

И начал читать нараспев, задравши нос и прикрыв глаза — видно, знал наизусть:

— А и ладно жил Молчанушка да в подполье, да за печкою,

По ночам поил лошадушек да за прялкою хозяйничал.

Отчего б не похозяйничать — в доме жили люди добрые,

Угощали караваями да солёными горбушками...

Тут он притих и, выпятив тощую грудь, блеснул глазами.

— Сам написал? — поинтересовался Василий. — Ничего так, симпатично. Может, я тебя к креативам привлеку...

И, видя непонимание на лице домового, пояснил:

— Ну, когда зазывать народ будем, я тебе объясню, что нужно сказать, и ты ясными для них словами всё и изложишь. У меня, типа, сложности с коммуникацией. Говорю не по-вашенски.

— А! — просветлел Молчан. — Уразумел. Отчего бы и не помочь добру молодцу? Ежели надоть помочь, это я могу...

Воодушевившись, он достал ещё кусок бересты и продекламировал:

— Как намедни у прогалины, где чепыжник расшеперился,

Я портки-то рассупонивал...

Василию пришлось выслушать ещё несколько сочинений и восхититься ими.

Он узнал чуть больше, чем хотел, о том, как Молчан проводит утро. Потом, прислонившись к стене и задумчиво кивая, изо всех сил старался не уснуть, пока домовой читал на удивление длинную и унылую историю о старом изношенном лапте.

Сдавшись, Василий опустился на пол (лавок всё равно не было). Молчан, грозя кулаком, уже проклинал Казимира, змея лютого, и жалел царя Борисушку. Горка берестяных листов у его ног всё росла.

Слова домового слились в один невнятный гул. Веки опускались сами собой, голова клонилась...

— Никак ты спишь, Вася? — обиженно спросил Молчан.

— Да я киваю просто, — сказал Василий. — А глаза закрываю, ну, чтобы лучше всё представить.

И широко зевнул.

— Ладно, мне как бы пора. Ты бересту мне дашь?

— Так чистой нетути, — развёл руками домовой. — Вона, всю исписал. Ты ежели добудешь, и мне тож принесть не позабудь. Мне ить надоть.

— Ага, — сказал Василий, не особенно успешно скрывая раздражение. — Ну, тогда рад был послушать. Пойду, мне ещё к плотнику зайти.

Но сперва ему пришлось разобраться с Хохликом. Тот уже куда-то задевал серп, прибрал к рукам и делал вид, что никакого серпа и не было. Зато не успел убрать лопату, и Василий сказал, что заберёт её, раз так.

Хохлик верещал, аж соседи начали собираться. Болтался на ручке лопаты, обхватив её руками и ногами, и клялся, что никакого серпа и не видал.

— Я к кузнецу вашему вчера ходил, — использовал Василий последний аргумент. — Вот он этот серп и сделал. Мне его посоветовали в огне прокалить, чтобы заразу всякую вытравить, но я ещё не успел.

Хохлика как ветром сдуло, а ещё через мгновение серп лежал на земле.

— На, забери! Что ж ты совал мне этот серп поганый! — завизжал коротышка. — Помру теперя, ох, помру!

Василий дослушивать не стал.

Он нашёл плотника, широкоплечего парня с копытами. Тот, жуя соломинку и задумчиво глядя из-под густых тёмных бровей, очень внимательно выслушал всё, что сказал Василий: и про лестницу, и про рукоять серпа, и про то, что половину изб нужно подновить, а ещё построить гостиный двор в два, нет, лучше в три этажа, и ставни чтобы с узорами, и двери резные. И забор поставить там, где луг, вдоль дороги, чтобы без билета никто не прошёл. И лестницу не забыть, она, может, завтра понадобится. И вообще все ставни и двери можно заменить, а у родничка поставить лавки со спинками, или нет, даже беседку. И обязательно нужна лестница, прямо в первую очередь.

Плотник кивал, перебрасывая соломинку из одного угла рта в другой, а дослушав, сказал только одно:

— Я не плотник.

Василий даже опешил.

— А раньше ты, блин, сказать не мог? — спросил он.

— Я древодел.

— Тьфу, так бы и сразу... Но ты, в общем, сделать-то всё это можешь?

Парень отрицательно помотал головой.

— Окей, — сказал Василий. — Поищу другого плотника.

И когда он уже развернулся и почти ушёл, парень сказал ему в спину:

— Никак не сделать. Дерева нет.

— Да у вас этого дерева! — возмутился Василий. — Целый лес!

— Ну, ежели с лешим договоришься да привезёшь мне дерево, так о чём и спорить, — пожал плечами парень. — Всё сделаю.

— Да я и с чёртом лысым договорюсь!..

— С чёртом незачем, лес — не его владения, — меланхолично заметил плотник.

Недоделанный серп Василий оставил ему, на том они и распрощались.

Василий решил, что день прошёл плодотворно, и было бы неплохо пообедать и вздремнуть на полатях до ужина. Но после обеда пришлось таскать воду — Марьяша затеяла стирку, потом топила баню. Банник ругался из-под лавки и грозил ошпарить.

Потом вместе с Тихомиром они искали лестницу. Василий очень старался.

— Упёрли, паскуды, — огорчился староста и наконец сдался, махнул рукой.

— Ты что ему не сказала? — прошептал Василий.

— Он и так Гришку не любит, — тихо ответила Марьяша. — Не выдавай, Васенька!

Он пообещал.

А когда этот долгий день кончился, погас, утих, когда в доме все уже легли и староста принялся похрапывать, когда засопел в своём углу и Волк, Василий ощутил сквозь дремоту, как длинные холодные пальцы сжимают горло, и кто-то хрипло зашептал на ухо:

— Отступись, отступись, отступись!

Утро выдалось безрадостным.

Начать с того, что Василий не выспался. Поспишь тут, когда тебя хватают за горло! Само собой, как только смог, он поднял шум, разожгли огонь, но никого не нашли. Дверь была заперта, а окно открыто — значит, этим путём кто-то и пришёл, но неясно, почему Волк не лаял. Спал себе, а когда разожгли лучину, посмотрел узкими со сна глазами.