Потом ему пришло в голову, что у Добряка, может быть, есть запасной выход. Уйдёт, и где его потом искать? И вот тогда-то, обойдя дом, Василий встретился с козлом.
Козёл был большой, белый, грязный, с выгнутыми в стороны рогами. Он задумчиво пожевал губами, кося жёлтым глазом.
Потом шагнул вперёд, наклоняя голову.
Василий заметил на шее козла верёвку, а потому просто отступил на шаг, надеясь, что привязь удержит. И ещё на шаг, потому что козёл всё шёл...
Верёвка оказалась оборвана.
Василий бежал вокруг дома. Козёл дышал в спину, топоча копытами. Волк трусливо лаял издалека, но не вмешивался.
В дом Василий попал эффектно, через окно, кувырком, прямо как в фильмах. Козёл ещё немного придал ускорения, а потом победно бекнул. Слышно было, как он сопел, ожидая, не выйдет ли Василий обратно. Василий понадеялся, что не выйдет, но на всякий случай посмотрел на хозяина. Тот стоял над ним, упирая ручищи в бока, но выбрасывать на улицу вроде не собирался.
— Что ж ты привязался, окаянный? — нерадостно спросил тонким голосом.
— Мне что, думаешь, больше делать нечего... — сердито начал Василий. — Короче, да. Мне реально больше не к кому пойти.
Он поднялся, поморщившись, потому что упал не особенно удачно. Если подумать, с тех пор, как сюда попал, травма за травмой. На лугу пропахал землю подбородком, потом спиной об лавку, потом с полатей, потом эта граница, чтоб её... А началось вообще с того, что дракон пожевал.
— Такое дело, — сказал Василий. — Я в этой ссылке оказался не по своей воле, и я не смирюсь...
— Дак иди и не смиряйся в другом месте, — посоветовал Добряк. — Бестолочь, возьми тя короста!
— А вот этого вот мне желать не надо, — погрозил Василий пальцем. — Я к вашему кузнецу недавно заглядывал, так что как бы ты не накаркал.
— К кузнецу? Блажной ты, что ль? Напомни, звать тебя как?
— Василием.
— Ага, — сказал хозяин, пожевал губами и указал на дверь: — Ну, иди восвояси! Козла я свово Тишкой кликал, а теперя Васькой назову.
— Как только я найду выход, так сразу и уйду, ты уж поверь. Так вот...
— А чё искать? Дверь-то вон она. Али тебе, можа, окно по нраву?
Василий вдохнул, медленно выдохнул и досчитал до трёх. На большее терпения не хватило.
— Я жил своей привычной жизнью, — сказал он упрямо и тоже упёр руки в бока. — Может, это была не прям суперская жизнь, но меня она устраивала, а потом — раз! — и я тут. Да все вы сюда так попали, только сидите и не рыпаетесь, а я собираюсь приложить усилия, чтобы вернуться домой, ясно?
Он посмотрел на хозяина, сдвинув брови, и продолжил:
— Вот ты, хоть и бермуд, всё-таки на человека похож, и дом у тебя ничего такой, если сравнивать с другими. Значит, и раньше не в лесу жил, а в каком-нибудь селе. И что, после этого тебя вот такая жизнь устраивает?
— Да нешто тебе ведомо, злыдню, чё у меня за жизнь была! — рассердился Добряк. — Сам ты бермуд окаянный, изыди!
— Окей, дай угадаю. Всех шугаешь — значит, и раньше привык так жить, чтобы тебя стороной обходили. Натуру свою, видно, скрывал. Ну, а тебя всё равно раскусили и сослали куда подальше, к уродам всяким. Казалось бы, теперь чего напрягаться? Хоть голым по улице бегай, хоть в медведя превращайся, кто тут запретит. Но нет, живёшь ты вроде нормально, по-человечески...
— Ничё ты не знаешь, — сердито сказал Добряк, но вроде призадумался. Смотрел всё ещё недобро, но указал рукой на лавку под окном, а потом и сам сел рядом, почесал широкую грудь в вырезе рубахи.
— Так, веришь ты, сможем мы тута возвесть место заповедное, и люд окрестный к нам повалит? — спросил он, сузив и без того небольшие глаза.
— Если все возьмёмся за дело, то ещё и как сможем, — уверенно ответил Василий и добавил на всякий случай: — Только людей не жрать!
Хозяин оскорбился.
— Ты за кого меня держишь? Я те чё, ырка, людей жрать?
— Да я откуда знаю? — пожал плечами Василий. — Я тут второй день всего.
— А, и откуда ж ты взялся такой?
Василий подумал, с чего начать, да и рассказал дядьке Добряку всё как есть. И про Южный, где спокойно жил, и про старый парк, и про городскую легенду.
— Это чё, ты знал и всё одно полез в трубу? — уточнил хозяин.
— Ну, типа, да.
— Во бестолочь, а.
— Да кто бы в это поверил? — оскорбился теперь уже Василий. — Такого не бывает вообще. Мало ли ерунды рассказывают!
Добряк внимательно посмотрел на него своими медвежьими глазками.
— Недаром сказки сказываются, разуметь то надобно.
Видно было, что-то его гнетёт, что-то ещё он хочет добавить. Но всё-таки Добряк смолчал, поднялся, накрыл на стол: выставил миску с домашним творогом, лесные орехи и мёд, разлил по деревянным кружкам кислое молоко из глиняного горшка. Взяв с полки ложки, тоже деревянные, жестом пригласил Василия к столу.
Тот отказываться не стал. И так из-за голода почти ни о чём думать не получалось, да и этот хозяин вряд ли станет звать дважды. Так что подсел, самую малость посомневался — есть предлагалось из одной миски, — отбросил сомнения и набил полный рот. Жевал творог, тянулся к орехам и смотрел на молоко, свежескисшее, с жёлтой плёнкой жира.
Есть деревянной ложкой было непривычно. Некрашеная, шершавая, она как будто прилипала к языку. Но Василия это не останавливало: он хорошо помнил, как отвлёкся за завтраком, и ему досталось всего два блина. Он даже не заметил, что придвигает миску всё ближе к себе и что хозяин давно махнул рукой на творог и только задумчиво смотрит, прихлёбывая молоко.
По скатерти, льняной, желтоватой, забрались шешки и выстроились в ряд у края, сложив лапки на груди и помахивая ими — выпрашивали съестное, как собачки. У одного огромный лоб нависал над глазами-щёлками, у второго нос-пятачок так раздулся, что было неясно, видит ли он за ним хоть что-то. У третьего опухла щека.
Шешки нетерпеливо переступали копытцами и поскуливали, но ждали, в миски не лезли.
— Какие страшные они у тебя, — сказал Василий и положил перед каждым по ореху, но чертенята не взяли, посмотрели на хозяина. — Ты их что, выдрессировал?
— Да берите уж! — позволил дядька Добряк. — Выдрал, как без того, да токмо ежели не гляжу — вона, за мёдом лезут, паскуды. Убьются однова...
Он вытряхнул в рот последние капли из кружки, поднялся, нашёл на полке тарелку и дал шешкам ложку мёда. Те засуетились, полезли, отпихивая друг друга и вереща. Недоеденные орехи выпадали из ртов. Шешки тут же подхватывали их и совали обратно, не особо заботясь, где чей.
— Во, прям как ты, — сказал хозяин и выразительно посмотрел на миску с творогом. — Ну, ежели ты брюхо уж набил, так давай об деле потолкуем...
Опершись на стол и подавшись вперёд, он внимательно слушал, а Василий повторял то, что пытался сказать при первой встрече. Описал, какой заповедник хотел бы устроить — с гостиным домом, с двором, где людей кормят и поят, с красивыми улицами, с навесом и лавками у родничка, с расчищенным озером. Может, и со смотровой площадкой у кладбища, откуда люди ночью смогут наблюдать всякую нечисть. И с зелёным лугом, где Гришка катал бы детей на телеге.
— Только я плохо подумал, — сказал он под конец и закусил губу. — Короче, по ходу, я лопухнулся. Решил, людям понравится на всякое такое смотреть — не, им-то понравится, конечно. А вот что ваши деревенские будут чувствовать, я не подумал. Я тут, это... вроде как хорошего человека обидел. Может, и не только его одного. А сейчас представил, что меня бы вот так напоказ выставили, и как-то, ну... не очень.
— А чё, — согласился Добряк. — Можно и выставить. Вона как ты лопочешь не по-нашенски, через два слова на третье понятно. Людей потешишь.
— Надо менять план, — хлопнул ладонью по столу Василий.
Шешки аж подскочили, оглянулись испуганно. Тот, что опомнился первым, потянул к себе ложку и хлебнул столько мёда, что аж окосел от сладости, заморгал глазами и потёр пятачок.
— Короче, — продолжил Василий, — надо придумать, как сделать, чтобы и людям нравилось, и никому не обидно было. Людей зазывать — это моё дело, это я смогу. А вот порядок тут навести и придумать, кто чем займётся — это бы я делегировал... поручил опытному человеку.
