— Господа! — обращается к нам тот самый толстый, у которого я газету забрал: — так вы оттуда? Из зоны удара? Вы участвовали в той битве? Давайте я вам извозчика найму! А вашему другу нужно срочно в госпиталь, с такой-то раной на все лицо!
— Не нужен мне извозчик и госпиталь! — тут же окрысился на него кадет-барон: — мне нужна нормальная лошадь и немного провианта! Я возвращаюсь!
— Не дури, барон-кадет. — говорю ему я: — ты себя в зеркале видел? Краше в гроб кладут. Давай до госпиталя тебя доставим, там и новостей узнаем настоящих. Чай в ведомстве врать не будут, не газетчики. — поворачиваюсь к толстому и протягиваю руку: — полковник Уваров. Владимир Григорьевич. Мой друг — барон Унгерн Роман Федорович. Будем вам очень признательны. Я отдам вам деньги, как только доберусь до дома.
— Политов Сергей Дмитриевич, купец третьей гильдии. — пожимает мне руку толстяк: — не вздумайте! Вы спасли Столицу, ваш подвиг останется в веках. Такая трагедия, столько людей погибло… — вздыхает он: — но у нас не было выбора, не так ли? Хорошо, что ученые разработали это чудо-оружие… Извозчик! Сюда! Двойную плачу!
— Спасибо, дружище. — обращаюсь я к Архипу, который продолжает сидеть на своей телеге: — выручил нас. Ты не пропадай, скажи, где тебя искать, я тебе обязательно отплачу. И зипун…
— Оставьте себе, барин. — машет рукой Архип: — чего уж там. Даст бог, свидимся. Н-но! — он дернул вожжи, разворачивая телегу. Рядом с нами остановился извозчик.
— В госпиталь отвези этих господ. — командует ему толстяк: — да поторопись, на тебе вот, вдвое за труды. Роман Федорович, поезжайте скорей, вам же к докторам нужно попасть как можно скорее. Ситуация под контролем, вчера сам генерал-губернатор Апостолов выступал перед публикой, говорит, что все закончилось уже, битва выиграна.
— Там же ребята остались… — делает вялые попытки к сопротивлению кадет-барон, но я настойчиво подталкиваю его к экипажу, и он наконец занимает свое место. Купец третьей гильдии расплачивается с извозчиком ассигнациями и машет нам рукой.
— Газета! — спохватываюсь я, но он качает головой.
— Оставьте себе, Владимир Григорьевич, вам нужнее сейчас.
— Спасибо, Сергей Дмитриевич. Я обязательно возмещу…
— И думать забудьте! Все, езжайте! — он машет рукой, извозчик цокает языком, натягивая вожжи и мы несемся по узеньким, мощенным улочкам, набирая ход. Рысью, едва не галопом мы мигом добираемся до военного госпиталя, расположенного неподалеку. Едва лишь завидев нас, стоящие у дверей медсестры — всплеснули руками и немедленно выкатили из госпиталя каталку, куда и уложили кадет-барона, несмотря на все его протесты. Старшая медсестра, высокая женщина со шрамом на левой щеке, мягко, но настойчиво отобрала у него штык-тесак и короткий кавалерийский карабин, передала все мне. Окинула меня взглядом.
— Нет, нет, со мной все в порядке. — тут же поднял руки я, подаваясь назад: — у меня куча дел еще. Нет времени в госпитале лежать.
— Ваш друг точно так же говорил. — отвечает медсестра. Смягчается, выключает суровый взгляд и вздыхает.
— В другое время нипочем бы вас не отпустила. — говорит она: — переутомление, обморожение, нервный стресс в течение длительного времени… но сейчас у нас и правда есть дела поважнее. Свободных коек две штуки осталось, а люди все прибывают. Скоро в коридорах ставить будем.
— Рад что вы меня понимаете. — киваю я: — у вас валькирии не работают в госпитале?
— Воспитанницы Святой Елены? Они же в передовых частях служат, а к нам только по четвергам появляются. — говорит она: — но вчера их не было ни одной. Наверное, тоже заняты, в связи с этим всем… — она кивает мне на газету, все еще зажатую в руке: — раненых очень много. С баротравмами, или кого обломками поломало. Вашему другу повезло… жив остался. Если уж до сюда дотянул, то и дальше жить будет. Крепкий.
— Вы уж приглядите за ним, — говорю я: — а полковника Мещерскую не знаете случайно?
— Марию Сергеевну-то? Да кто ж ее не знает. — отвечает медсестра со шрамом: — эскулап высшей категории. Она к нам приезжала на усиление, несколько лет назад, когда на «Рассветном» паровой котел разнесло и людей паром обварило. Хороший специалист.
— А…в эти дни она к вам не приходила? — спрашиваю я, потому что совершенно точно знаю, что Маша в стороне не останется. Все что может сделает.
— Нет, не видела ее. — отрицательно мотает головой медсестра: — так она же вроде в составе полевого госпиталя третьей медицинской бригады была? Я уж думала, что третья медицинская все там осталась.
— Что? Но госпиталь… он же далеко от эпицентра был!
— Не знаю. — качает головой медсестра и в ее глазах на мгновение мелькает сочувствие: — может я ошибаюсь. Но накрыло взрывом всех, кто в радиусе десяти верст был. Там теперь озеро, говорят. Даже тяжелые артиллерийские дивизионы и тех посекло.
— Не может быть. — говорю я. Полковник Мещерская? Машенька? До сих пор иногда обращаюсь к ней мысленно как к «Мещерской», а иногда по имени. Привычка, все же она была моим непосредственным начальником, а такое не забывается. И несмотря на то, что мы теперь равны в чинах и я видел ее без одежды, уязвимой и счастливой… несмотря на это я все еще испытываю перед ней некий пиетет. Такой, какого обычно мужья к своим женам не испытывают. Уж кто-кто, а Мещерская у меня в голове как некий маяк, ориентир, стоящий на несокрушимой скале, моральный авторитет… пусть даже я не признаю это вслух. И… она умеет изменять свое тело, управлять им. Она же практически неуязвима! Она может создать себе запасное сердце или усилить мышцы, укрепить черепную коробку, она не может умереть! Как можно убить кого-то, кто умеет управлять своим телом в совершенстве? Да она и ядерную зиму может пережить, на самый худой конец она может замедлить жизненные процессы в теле… значит нужно ее искать! Уж она обязательно должна была выжить! И вообще, я зря волнуюсь, ее имени в газете нет, только подразделение, написано «в полном составе», но ведь она прикомандированная временно… да и знаем мы что газета врет, и про меня врет и про Унгерна. Но я все равно беспокоюсь… нужно срочно ехать домой, искать ее.
— Извините. — говорю я медсестре: — у меня срочные дела. Пожалуйста присмотрите за Романом Федоровичем и ни за что не верьте его словам что ему не больно, он врет. У него зрачки расширены постоянно.
— Не беспокойтесь, проследим. — отвечает медсестра: — доброго вам пути. Пусть все ваши найдутся целыми и здоровыми.
— Спасибо. Трогай! — кричу я извозчику. Госпиталь, участливая старшая медсестра — все остается позади. Мы едем домой. Наверняка я зря беспокоюсь, думаю я по пути, наверняка все уже дома. И Ай Гуль и Мещерская, и сестрицы из рода Цин, и эта бездельница. Акай, все уже дома. Кто-то еще должен быть… кто-то еще, но кто? Княжна Волконская, которая София «бледная немочь»? Или княжна Голицына «Черная Вдова»? Сашенька? Сандро? Нет, кто-то еще, кого я не могу вспомнить, дырявая моя голова.
А вдруг — это все правда? — звучит в моей голове холодный голос, вдруг? Вдруг все умерли в этом взрыве? Лисица же говорила, что это никакой магией не перешибешь и что она за сохранность своего собственного мира уже переживает. Как можно противостоять силе, которая просто-напросто вырезала из реальности здоровенный кусок земли? Сколько там в радиусе? Десять верст? Это десять километров, то есть диаметр почти двадцать, а то и побольше. Ядерный взрыв в сто мегатонн — вот примерный эквивалент событий. Однако при ядерном взрыве по мере удаления от эпицентра падает сила удара, падает в геометрической прогрессии, а тут — просто раз и нет ничего. Дырка в земле, водой заполняется. А выжженая земля и сломанные деревья снаружи — это результат того, что и воздух пропал… перепад давления, воздушные массы устремились в центр, получилось что-то вроде взрыва… те, кто попал под этот поражающий фактор — получил баротравму, или как кадет-барон, который был ранен каким-то обломком, увлеченным воздушными массами. Чудом его рана запеклась, видимо температура высокая была.
