— Есть у меня такое предчувствие. — говорю я, краем глаза замечая рыжий хвост, вильнувший в воздухе за плечом заместителя директора: — я уверен, что смогу.

— Гусары… — качает головой Максим Эрнестович: — чертовы гусары… давайте для ясности повторим — вы хотите взорвать одну портальную бомбу прямо под вами, а вторую при этом зажать под мышкой?

— В случае неудачи можно провести это как показательную казнь! — с жаром говорю я: — представляете как здорово! Порван на атомы портальной бомбой! СИБ должна устрашать!

— Вам бы врачу показаться. — говорит Максим Эрнестович: — хотя о чем я… вы же из легкой кавалерии…

Глава 28

Я сижу и разминаю в руках податливый сине-зелёный металл, словно кусок пластилина. Силушка богатырская возвращается понемногу, что радует. Значит и остальные мои способности тоже, а мне сейчас неуязвимость ой как нужна будет. Еще бы не помешала сила убеждения, конечно, ораторское мастерство и умение увлечь людей своей идеей, а то пока получается не очень. Не вызывают мои планы у высокого собрания надлежащего доверия, скажем так.

Передо мной на столе, заставленном бумагами и заваленном папками, на маленьком пространстве, свободном от чертежей, схем и документов — стоит блюдце с бутербродами и маленькая чашка с кофе. За окном уже ночь, в кабинете горит электрическое освещение. Кроме меня в кабинете несколько людей. Казимир Голицын, который чудом уцелел во время Удара только потому, что эвакуировал девочку Полину в далекий тыл. Светлейший Князь хмур и сосредоточен, он задумчиво жует свой ус, наклонившись над картой. Рядом с ним — Кристина, боевой маг команды князя Акчурина. Ее сестра, Агата — пропала во время удара, это ее я видел, когда над верхушками заснеженных елей выросла огромная женская фигура, раскручивающая пращу над головой. Тут же сидит в кресле, потирая пальцами виски, и морщась от головной боли — и заместитель директора Службы Имперской Безопасности, Максим Эрнестович. Его фамилии я не знаю, но он и сам сказал, что фамилия ничего мне не скажет. Он не из знатных родов, в реестр дворянских и княжеских семей не включен, на высокие приемы не хаживал, а в светские гостиные исключительно по делу заходил… как правило с обвинением в заговоре.

В углу кабинета — словно бы средоточие тьмы. Взгляд поневоле возвращается туда, натыкается на темноту там, где темноты быть не должно, возникает странное чувство тревоги и неправильности. Это как если зуб выбили и язык все время тычется в пустое пространство во рту, привыкая. Сама Госпожа Надсмотрщица присоединилась к нам. Она молчит, но ее молчание остается висеть в воздухе как постоянная недосказанность. Будто что-то важное, что-то угрожающее, но не явное, не высказанное вслух. Так люди чувствуют себя рядом с крупным хищником — всегда немного настороже.

— Безумие. — говорит Казимир Голицын и качает головой: — определенно безумие, но я за. Там осталась моя внучка, Максим Эрнестович. Отчаянные времена — отчаянные меры. Во всяком случае предварительные расчеты подтверждают теорию… и я сам готов отправиться на Ту Сторону.

— Вы не понимаете, Казимир Лефортович, это же всего лишь предварительные расчеты. — всплескивает руками в антимагических кандалах профессор Завадский, отец портальной бомбы, наш Оппенгеймер и Эйнштейн. Он в рваном сюртуке, а его лицо украшает здоровенный синяк на пол-лица, результат «работы» с ним в сотрудников СИБ, выискивающих умышленный саботаж и вредительство, а также шпионаж от Львов Великобритании или Драконов Хань. Рядом с профессором стоит девушка в белом халате, она подавлена и бледна, она кивает при каждом его слове.

— Разве можно ставить такие эксперименты на живых людях? — задает риторический вопрос профессор: — никак нельзя! Это уже шарлатанство и мракобесие получается. Нам нужны подтвержденные результаты попыток переноса. Дайте мне полгода, максимум — год и…

— У нас нет полугода. По крайней мере так нас уверяет господин Уваров. — прерывает его СИБовец.

— Тогда у вас не будет результата. — безапелляционно заявляет профессор и я только головой качаю, глядя на него. Он, как и я — в этом кабинете с неясным статусом. Все еще подозреваемый, все еще под следствием, вон и кандалы на запястьях и в отличие от меня, с ним уже успели «поработать» в подвале. И синяк на лице — лишь частности. Костоломы в Имперской СБ знают, как работать с людьми при статусе и положении, куда больше, чем боль физическая оглоушивает человека падение, резкий переход от «уважаемого человека», знатного дворянина, видного ученого, — до «вошь подзаборная», когда ты не человек даже, а объект. И какой-то молодчик, чином не выше сержанта — зуботычину тебе вправе прописать. Когда вдруг человек осознает, что все его заслуги, его знатность, его связи и знакомства, деньги и авторитет — не имеют значения. Что с ним могут сделать что угодно в этом подвале… и никто не узнает. Вот у его ассистентки, бледной девушки по имени Майя — правильная реакция, она бледная и тихая, у нее руки трясутся, скажи ей сейчас прыгнуть — подпрыгнет. Скажи песенку спеть — затянет срывающимся голосом. Что угодно, лишь бы не обратно в подвал к Имперским костоломам.

А вот профессор — твердый орешек. Смеет даже возражать СИБовцу, самому заместителю директора. И это не потому, что он идиот, нет. Профессор Завадский — настоящий ученый, он увлечен своим делом настолько, что бытовые неурядицы и зуботычины от сержантов даже и не замечает. Он уже живет в своем мире, в мире расчетов и теорий. И заместитель директора совершенно прав, что приказал привести его в кабинет. Такой человек не будет скрывать своего мнения, если посчитает что решение начальства неверно. И таких людей СИБ подозревает в шпионаже? Идиоты. Вот как это получается — по одному все эти из СИБ вполне себе вменяемые люди, даже разговаривать с ними возможно, а как все вместе — так идиоты сразу. Профессор Завадский может разболтать любой государственный секрет, любую военную тайну, на него одного взгляда хватит, чтобы это понять. Но он сделает это не за деньги, не за иные заслуги, и делая это он даже осознавать не будет что совершает преступление. Для него знания — общечеловеческое достояние. И если вы так заботитесь об этом — так приставьте к нему таких вот как эта девочка Майя, чтобы везде с ним были и не допускали такого… а вы его в подвал и по морде. Повезло вам, что он не злопамятный, думаю я, но вот со мной такой номер не пройдет. Я — злопамятный. Вот найду своих девчонок, а потом плюну в харю всему этому СИБ. Слюной, как плевали до эпохи исторического материализма. Вон, в Хань поедем, там Мещерской генеральскую должность предлагали. Или еще куда. Таких как она — везде с распростертыми объятиями примут, да и остальные у нас неслабые маги… идите как вы к черту со своими геополитическими интересами. У Императора свои интересы, у меня — свои. Как там — кесарю — кесарево…

— Сергей Павлович… — слабо возражает ассистентка профессора, удерживая его за рукав: — пожалуйста… не ругайтесь с ними!

— Майя, вы не понимаете! Они сейчас взорвут на том же месте еще одну бомбу! А у нас до сих пор нет внятных данных для анализа изменений в атмосфере, почве и воде на месте Удара. А что, если эти последствия имеют кумулятивный эффект? Если мы в шаге от другой катастрофы? Меня вот только что обвиняли в том, что я недооценил коэффициент мультипликации мощности, там в формуле не квадрат, а куб получается! Радиус воздействия изделия и вышел за пределы расчетов… если бы мне дали больше времени — я бы рассчитал все корректно! Но нет, тоже поторопились, на мои возражения о недостатке данных и полевых испытаний — рукой махнули. Приказали собрать готовое изделие с увеличенной боевой частью и радиусом поражения… а тут у нас обратная зависимость! Это у артиллерийских снарядов с ростом мощности в два раза, радиус поражения не вырастает в два раза, а падает с каждым удвоением, рано или поздно приводя к тупику… сколько бы вы не добавили обычного взрывчатого вещества, с определенного количества икс прибавление не дает прибавления радиуса поражения! — профессор взмахнул рукой и едва не выбил своей ассистентке глаз цепью от кандалов, она отшатнулась и схватилась за спинку стула, закрываясь рукой. Понятно… все-таки успели с ней «поработать», следов на лице нет, но это ни о чем не говорит, платье у нее глухое, с высоким воротником… а когда она начинает двигаться — ее лицо искажает легкая гримаса боли.