— Хорошо, ты не собираешься этого делать. Давай я попробую. Это… вызови мне тело. Сделай мне тело, если прежнее уничтожено, отправь назад. Я попробую. Наконец у всего этого появился хоть какой-то смысл, а? Мы же можем предотвратить трагедию.

— Жизнь сама по себе трагедия. — закатывает глаза Акай: — а ты все суетишься. Никогда Та Сторона и эта — не договорятся. Это игра с нулевой суммой. Кто-то должен проиграть. Видя ваши успехи, я предположу, что проиграть должна Та Сторона. Всего лишь шаг остался до того момента, как ваши ученые додумаются соорудить самую огромную Портальную Бомбу, поставить на ней часовой механизм и отправить через портал в мой мир. Бум! — она разводит руками в стороны: — все-таки до чего вы, люди, изобретательны в создании инструментов для убийства. Так и сделают, вот увидишь. Вот только Прорывы это не остановит… даже если расколоть планету пополам. Хотя я уверена — что попробуют. У нас никому и в голову бы такое не пришло, но вы… — она качает головой: — потому я и не вмешиваюсь. Мне жалко свой мир, пусть меня и изгнали, пусть. Но мир не виноват ни в чем. Мне жалко и вас. И ваш мир тоже. Но… кто-то должен проиграть, таковы правила игры. Я не буду стоять у тебя на пути, Уваров, делай так, как считаешь нужным…

— Спасибо. Я очень благодарен тебе за это. — искренне говорю я.

— И есть за что. — кивает Акай: — есть за что, поверь мне. Я не верю в то, что ты найдешь решение, кроме как убить этого бедолагу, а потом — убить всех на Той Стороне… но ты можешь попробовать. Нам с тобой еще долго жить после этого, и я постараюсь чтобы горечи в наших отношениях было меньше. По крайней мере ты попытаешься.

— Я это сделаю. — говорю я: — обязательно сделаю. Обещаю.

— Не обещайте деве юной… — улыбается Акай: — ну, ты готов вернуться в свой мир? Три, два, один…

Глава 23

Когда я открываю глаза, то сперва я ничего не вижу. Темнота. На долю секунды в голове мелькает паническая мысль о том, что я — ослеп от взрыва портальной бомбы, но потом я беру себя в руки. Спокойно, Уваров, это просто ночь. Вот я открываю глаза, а вокруг ночь. Я же чувствую свои руки и ноги, верно? И… напрягаю руку, пытаясь поднести ее к лицу, раздается скрежет, что-то осыпается сверху, трещит, я вижу свет! Разбрасывая в стороны обломки, практически выкапывая себя из-под груды металла, камня и каких-то деревянных перекрытий — я наконец вижу дневной свет!

Отбрасываю в сторону какую-то балку и выпрямляюсь во весь рост, прикладываю ладонь ко лбу, защищая глаза от яркого солнечного света. Оглядываюсь. Вокруг. Сколько хватает взгляда вокруг — расстилается безжизненная пустыня, пустошь… не знаю, как это назвать. Выжженая равнина, кое-где торчат остовы деревьев, одни короткие, обломанные стволы, а я стою на руинах чьего-то дома, каменный фундамент уцелел, но все остальное… обломки и мусор, развалины камней и какие-то тряпки… ветер гоняет обрывки бумаги, клочок зацепился за торчащий жестяной карниз, сломанный и перегнутый в нескольких местах, на бумаге каллиграфическим почерком написано что «… а в остальном все хорошо, Ванечка пошел в гимназию и…» — что-то еще, чернила размазались…

Я осматриваю себя. Все в порядке, даже форменные брюки на мне остались, китель порван конечно, сапоги к черту, одни голенища остались, но и черт с ними. Главное — жив, цел, орел. Но где я нахожусь? Еще раз оглядываюсь. Никаких ориентиров, ни зданий, ни холмов, даже деревьев нет. Совсем непохоже на то, где бомба взорвалась, я же помню, на северо-запад была церквушка на холме, видно ее издалека, на востоке — лес, а к югу — села, монастырь на холме, большой торговый тракт и железная дорога. Ничего из этого я не вижу. Вообще такое ощущение что я на каком-то игровом столе у великана нахожусь, и только что великан закончил играть и смел все игрушки в ящик стола. Одним движением.

Глаза привыкают к свету, и я убираю ладонь ото лба. Что же, если нет иных ориентиров, буду ориентироваться по солнцу. Сколько времени? Судя по тому, как оно висит в зените — полдень или вторая половина дня. Значит — вон там запад. На запад и пойдем, кто его знает, куда меня лисица забросила… и что с окружающим ландшафтом случилось. Если это все после портальной бомбы, то невероятной силы взрыв произошел. Потому что я не вижу холмов впереди, а они там были. Чтобы сравнять все, укатать до плоскости… сколько же это энергии нужно?

Я переступаю через какую-то деревяшку и, выбрав направление — делаю первый шаг. Ноги начинают мерзнуть, это необычно. Я-то привык, что неуязвим, что не чувствую холода и жары, а тут… холодно. Вот прямо очень холодно. Иду вперед, надеясь, что это пройдет. Шаг за шагом. Солнце светит довольно ярко, снега на земле нет, земля голая, словно бы ее сперва срезали гигантской лопаткой, а потом — утрамбовали сверху. Но даже так — ноги мерзнут, а изо рта идет пар.

Закутываюсь в остатки кителя. Ловлю себя на мысли, что будет очень иронично замерзнуть тут до смерти после того, как выжил во время сражения с Демоном, после портальной бомбы. Вот найдут меня потом лежащего на этой гладкой земле — то-то смеху будет. Полковник Уваров, Неуязвимый Отшельник, Герой Восточного Фронтира — и помер от того, что у него тулупа не было. И валенок. Смерть, достойная героя — от недостатка зимней одежды, да.

Останавливаюсь у очередных руин. Ноги уже онемели, ступни ничего не чувствуют, пальцы на ногах побелели, если я продолжу так идти — останусь без ног. Приседаю на выступающий кусок фундамента и начинаю согревать ступни руками, разминать и массировать их. Ступни на ощупь холодные как лед. Оглядываюсь в поисках хоть чего-нибудь… встаю, откидываю часть кровли, провалившейся вниз. Нахожу вход в подвал. В подвале — винный погреб, несколько бочек и галерея бутылок, и небольшая кладовка с инструментами. Ничего похожего на обувь. Зато в кладовке есть старый-престарый ватник. Видимо для работы в погребе и во дворе.

Сперва я накидываю ватник на плечи и закутываюсь в него, одновременно взяв не глядя какую-то бутылку с полки. Движением руки отшибаю у нее горлышко и отпиваю глоток. Тут же закачиваюсь и сгибаюсь едва не вдвое. Пересохшее горло категорически протестует против крепкого алкоголя… а я взял с полки бренди. Ставлю ее обратно, выбираю легкий рислинг и выпиваю полбутылки одним глотком. Сажусь на ящик и задумываюсь.

Идти куда-то без сапог, без обуви — значит реально отморозить себе ноги. Почему сейчас они у меня начали мерзнуть, хотя раньше никогда не мерзли? Кто знает. Я — точно не знаю. Однако уже сейчас они онемели и потеряли чувствительность. Гипотермия — страшная штука, без воды человек может прожить три дня, без еды — три месяца, а оставленный без одежды в сибирской тайге в минус сорок — не протянет и трех часов.

Я разрываю ватник на полоски и забинтовываю ими свои ступни, стараясь равномерно распределить слои, но так, чтобы под подошвой было несколько. Критически смотрю на получившийся результат. Мда. Вот про таких и говорят «шаромыжники» и «француз под Москвой». Хотя ноги начали согреваться…

Немного подумав — беру с собой под мышку парочку бутылок с бренди. Не рекомендуют пить спиртное при гипотермии, не согревает оно ни черта, наоборот, сосуды сужает, но какого черта. Не пропадать же добру. Закутываюсь в обрывки своего кителя, подпоясываюсь какой-то веревкой, найденной тут же, и выхожу наружу. Ноги начинают отходить, согреваться. Сейчас бы еще один ватник — сверху, а еще лучше — теплый домик с очагом и котелком с горячим чаем на нем. Мяса жаренного с картошечкой да лучком, а там и водочки можно, или вон, ладно, бренди есть…

Я иду на запад, ориентируясь по солнцу, которое довольно быстро клонится к закату. Земля под ногами гладкая и голая, ни травинки, ни снежинки, ничего. Я иду шаг за шагом, неторопливо, взвешивая каждый шаг. Откуда-то изнутри я знаю, что сейчас я не могу подпрыгнуть, как я делал это раньше, не могу нестись вперед со скоростью спортивного автомобиля, не могу ничего. Мое тело мерзнет, руки начинают трястись… что со мной? Я подпрыгиваю на месте, может все это только мне кажется и вот сейчас я ворвусь в небеса, выстрелю вверх как кузнечик… но нет. Я отрываюсь от земли на два дюйма и только. Сил нет.