— Так это у них считай вторая атака такая была же. — отвечает полковник: — в первую они под Осиновкой сходили, просто в составе гусарского полка. Черные Гусары, они же оттуда перевелись.

— Ах… да. — на лице у Лешки играет неуверенная улыбка: — точно. А я и забыл совсем.

— Вот для того у тебя старшие по званию и есть, чтобы не забывал. — ворчит полковник: — ступай в строй. Скоро «благословение» от СИБ будет.

— Слушаюсь, Ваше Высокоблагородие! — адъютант направляет своего коня к строю, а полковник Алферов смотрит ему вслед и думает. О многом — пока еще есть время. Пока еще не прибыли выкручиватели мозгов от СИБ. И…

— Полковник Алферов? Николай Павлович! — неподалеку останавливается автомобиль, из него выскакивает фигурка в черно-красном мундире СИБ и бежит к нему. Девушка, лицо могло быть даже симпатичным, если бы не черная повязка через глаз. Словно пиратка из детской книжки с раскрасками, думает он, машинально поднимая руку к виску.

— Ирина Васильевна Берн! Старший оперативник СИБ! У нас мало времени! — она оглядывается на конный строй и кивает головой: — вижу вы готовы.

— Мы готовы, — кивает в ответ полковник: — пожалуйста приступайте, Ирина Васильевна.

— Отлично. — и она бежит к конному строю, из-под ее сапожек вырываются комья снега пополам с землей. Полковник трогает бока своего коня сапогами и направляет за ней.

— Господа кирасиры! — девушка из СИБ останавливается и ее голос звучит словно звонкий колокол: — прошу внимания!

Полковник смотрит на нее. Он никогда не любил эту часть, всегда искренне полагал, что лейб-гвардия, а особенно — кирасиры, в состоянии сражаться без промывания мозгов и искусственного энтузиазма, думал, что такое вот состояние часто приводит к переоценке своих собственных способностей, к излишнему риску, к авантюрам в бою. Может рядовому кавалеристу это и нужно, но вот командиру нужен холодный разум и голова на плечах. Но сейчас… сейчас он сам с готовностью снял с головы стальной шлем и наклонил голову, слушая мозголомку из СИБ.

Потому что в отличие от Лешки-адъютанта он знал, что во время первой атаки конной лавой — погибают. Больше половины. А те, кто остаются в живых — никогда уже не могут забыть это чувство, когда Смерть прошла стороной, разминувшись с тобой на пару сантиментов. Но это ерунда, тяжелая кавалерия всегда знала на что она идет, слава и почет кавалергардам давались не просто так. Когда есть шанс, пусть даже один на тысячу — каждый из них с готовностью пришпорит коня и опустит пику, пускаясь в атаку. Но сейчас…

Он метнул быстрый взгляд через плечо, туда, где возвышалась гигантская фигура, затянутая багровыми молниями. Атака на это силами полка кирасиров… это не пятьдесят на пятьдесят, даже не один шанс из тысячи. Никто не вернется из такой атаки. Это будет последняя атака конной лавой Лейб-гвардейского Его Императорского Величества Кирасирского Полка. Он стискивает зубы. В такой ситуации даже он — был рад благословлению от мозголомов СИБ.

— Слушайте меня! — звенит голос девушки-мозголомки: — смотрите на меня! — она поднимает черную повязку с глаза и как-то внезапно полковник понимает, что смотрит ей прямо в зрачок, наполненный черно-красной, клубящейся тьмой.

— Смерти нет! — кричит она и каждое ее слово отзывается в сердце, трогая какие-то неведомые струны, словно бы слова отца почтительному сыну, слова любимой девушки влюбленному рыцарю, слова отца-командира своим верным воинам.

— Смерти нет! Потому что вы — уже мертвы! Все! Каждый из вас уже умер! Ваши жизни окончены! Надежды нет! Сейчас вы пойдете в атаку, после которой уже никто не вернется! Каждый из вас останется на поле битвы, сжимая холодеющими руками свое оружие! Посмотрите туда! — она указывает вдаль на возвышающуюся над ними колоссальную фигуру, окутанную багровыми молниями: — Видите! Спасения нет! ВЫ! ВСЕ! УЖЕ! МЕРТВЫ!

Полковник опускает взгляд вниз и видит, что он уже умер. Что его плоть уже тронута тлением, а из раны на груди — выползают черви. Сперва его охватывает ужас, но сразу же вслед за тем он вдруг чувствует спокойствие. Последнее Благословление, думает он, такое выдают только если надежды нет совсем. Но… ведь ее и нету. Он уже умер, это правда. Чего боятся мертвецы?

— Ничего… — бормочет он себе под нос и поднимает взгляд. Стоящая перед ними девушка в красно-черном мундире поднимает руки, словно птица, собирающаяся взлететь.

— Я смотрю на вас и вижу людей, которые уже умерли! — кричит она и стал звенит в ее голосе: — которые уже никогда не вернутся домой! Никогда не обнимут любимых, никогда не встретят новый рассвет! Единственное чего я не вижу — это того, как именно вы умерли! Будет ли это славная смерть⁈

— Аааааа!!! — сотни глоток кричат в ответ, на секунду перекрывая грохот канонады идущей рядом битвы.

— Вы. Уже. Мертвы. Так сделайте так чтобы ваша смерть была не напрасной! Чтобы была славной! Чтобы через сотни лет потомки говорили своим внукам — вот как надо умирать!

— Ааааа!!!

— Сегодня мы не торгуемся за жизнь. Мы выбираем Смерть! — с последними словами, вылетевшими из губ девушки в красно-черном мундире, полковник чувствует, как его начинает распирать сила, он становится словно бы выше, его переполняет энергия и веселая злость. Она права, думает полковник, нам все равно не выжить. Сегодня мы не собираемся выживать. Все что мы сделаем сегодня — это выберем свою смерть. И… в тоже время она неправа. Потому что они все — могут умереть и умрут сегодня. Но Лейб-Гвардейский Кирасирский Полк — будет жить. Еще очень долго будет жить, даже если они все умрут сегодня. Особенно если они умрут сегодня славной смертью. Подразделения не умирают от потерь, подразделения умирают тогда, когда спраздновали труса или покрыли позором свое знамя.

— Смерть!!! — ревут сотни глоток кирасир, и девушка в красно-черном мундире СИБ кивает. Надвигает черную повязку на свой глаз и откашливается. Козыряет полковнику и стремительно бежит к автомобилю, который уже ждет ее с заведенным мотором. Наверняка таких как мы еще много, думает полковник, молодец деваха. Жаль, что в последний раз я женщину вижу… а Лешка поди и не видел вообще голой женщины в жизни своей.

— Лешка! — командует он: — возьми знамя полка. Останешься с ним. Сбереги его. — он улыбается. Пусть хоть этот молодой останется жить. Сиськи женской не видел, а туда же — помирать. Помирать это дело людей постарше.

— Никак нет, Ваше Высокоблагородие! — раздается четкий ответ и на какое-то мгновение полковник Алферов думает, что он ослышался. Он поворачивается, сдвигая брови.

— Я не понял, корнет… — угрожающим тоном говорит он: — вы отказываетесь выполнять приказ? Гауптвахта… да, пожалуй, даже военный трибунал по вам плачут!

— Никак нет, Николай Павлович. — отвечает побледневший адъютант: — как хотите наказывайте, а только я с вами в атаку пойду. Вот как вернемся из бою, так я сам лично оружие сдам и под арест отправлюсь. — он не продолжает «если в живых останусь», но это и так ясно.

— Знамя, корнет! Знамя полка! Нет знамени — нет и полка! — рычит полковник, краем глаза он видит, как девушка из СИБ — замирает, занеся ногу над подножкой автомобиля и качает головой. Поворачивается и направляется к ним. Забыла чего?

— Знамя может знаменосец нести, Григорьев Матвей вот пусть и остается. — говорит адъютант: — у него дети есть и жена. А у меня нет никого, вот и…

— С каких это пор у нас в полку демократия началась? — рычит полковник: — ты вообще понимаешь, что ты творишь, корнет Никонов⁈

— Я все понимаю, — упрямо бычится адъютант: — я со всеми. Смерти нет.

— Николай Павлович! — к ним подходит девушка из СИБ: — я могу обеспечить сохранность знамени полка… на всякий случай.

— Что? — он поворачивается в седле и смотрит сверху вниз. Встречается с ней глазами. В них нет страха, только спокойная решимость. Да ты и сама не веришь, что переживешь этот бой, думает он, я же вижу.

— А я думал, что вы там в СИБ все хладнокровные как рыбы. — ворчит он: — Григорьев! Знаменосец! Может останешься?