Селеста молча наблюдала за ней. Ей снова вспомнилась школьная психотерапевт, черноволосая женщина худосочного телосложения. «Мы считаем, что Изабелла – кандидат на предоставление ей бесплатного государственного образования согласно Закону об образовании лиц с ОВЗ», – сказала она при их встрече, обращаясь в равной мере и к Луи, и к Селесте.

Луи попросил ее прояснить. Но Селеста в преддверии того разговора несколько часов штудировала различные материалы в Сети. И потому сразу поняла, что имела в виду женщина: ОВЗ. Лица с ограниченными возможностями. Не на это надеялась Селеста, договариваясь о встрече. Но к такому обороту она тоже была готова. Ей следовало получить официальное медицинское заключение в специализированной городской больнице, но очереди на консультативный прием надо было ждать несколько месяцев. А Селеста не хотела медлить. Вот так они с Луи и оказались в кабинете школьного психотерапевта (с переводной картинкой индюшки, приклеенной на рабочий стол), чтобы для начала узнать результаты образовательной диагностики.

Сопение Беллы вернуло Селесту в реальность.

– Что ты имеешь в виду? – осторожно уточнила она у дочки, которая, скривив от усилий рот, тужилась пропихнуть ногу в неподатливый хлопчатобумажный носок.

Белла лишь пожала плечами. Зато ей, наконец, удалось натянуть первый носок.

Селеста не говорила дочери ни о диагнозе, ни о ИОП – индивидуальной образовательной программе, – на которую предстояло перевести Беллу. Они с Луи решили сказать ей об этом, когда вернутся из Далласа – единой сплоченной командой.

– Тебе папа что-то сказал? – спросила Селеста, постаравшись избежать обвиняющего тона.

– Нет. – Занятая борьбой со вторым носком Белла даже не вскинула глаз.

– Тогда почему ты так сказала, дорогая? Почему ты думаешь, что твой мозг не такой, как у всех?

Белла раздраженно вздохнула.

– Потому что, мама… – Она подняла голову и посмотрела Селесте в глаза с несвойственной прямотой. – Потому что я знаю.

Белла издала странный звук – то ли фыркнула, то ли причмокнула языком. И продолжила бороться с носком. Селеста взволновалась, но в голове промелькнула мысль: это не должно было застигнуть ее врасплох. Да, у Беллы наблюдалось расстройство аутистического спектра, но глупой она не была. Она действительно была смышленой девочкой, как сказала школьный психолог. И, конечно, не могла не замечать различия между своим миром и миром остальных ребят.

Пару секунд Селеста понаблюдала за дочкой. Но только собралась ей помочь, как Белле удалось-таки натянуть второй носок. Явно довольная собой, девочка замахала перед матерью ножками, как дворниками.

Селеста посмотрела на дверь в надежде, что Луи волшебным образом возникнет в ее проеме именно в тот момент, когда он был нужен. Но дверь осталась закрытой. И все же Селеста надумала поговорить с Беллой. Такой случай дважды не подворачивается, решила она. И повернулась к девочке, которая опять слезла с кровати и присела на корточки перед кроссовками на липучках и со светящимися подошвами. Лицо Беллы теперь было опущено вниз, и Селеста видела только ее макушку.

– Белла, – мягко заговорила она, – ты знаешь, почему мы заходили к доктору Джексон несколько недель назад? Когда мы с папой были в твоей школе?

Справиться с кроссовками Белле оказалось проще, чем с носками. Одна нога уже была обута.

– Нет.

– Мы приходили побеседовать с ней о том, как ты думаешь, как воспринимаешь окружающий мир. Помнишь, как долго доктор в школе разговаривала с тобой?

Белла снова кивнула и приклеила последнюю липучку. А потом выпрямилась и притопнула в доказательство ногой. Подошва кроссовки мигнула в ответ.

– Доктор Джексон хочет нам помочь и подобрать для тебя самую удобную форму обучения. Обещаю тебе, по возвращении домой мы с папой ответим на все твои вопросы. Но, Беллз, – Селеста сделала паузу. – Белла, посмотри на меня.

Селеста протянула руку и прикоснулась к руке дочки. Белла подняла глаза в явном недоумении. Только что ее так озадачило – разговор или внезапное, неожиданное прикосновение матери, – Селеста не поняла.

– Я хочу, чтобы ты знала: с тобой все в порядке, – отчеканила она. – Ты думаешь не так, как остальные люди, но это хорошо. Понимаешь? Это выделяет тебя на фоне других. Делает особенной.

Белла медленно отвела ее руку – как мать, старающаяся отцепить от себя прилипшего к ней ребенка. А затем, к изумлению Селесты, сама вытянула ручки и, сложив их «домиком», приложила к ее щекам. Как будто они поменялись ролями, и Белла стала матерью, а Селеста – ее дочкой.

– Я знаю, мама, – сказала девочка, подтвердив свои слова спокойным кивком. А потом отвела руки и с важным видом пошагала к телевизору – понаблюдать за отражением светящихся подошв в темном экране. Она снова стала ребенком, а Селеста – ее матерью.

Холли

Спустя шесть недель

Даллас, штат Техас

Утром в день забега Холли проснулась в постели одна – как во все последние недели. Но впервые с возвращения из Исландии она удивилась, ощутив в себе не столько страх, сколько предвкушение.

После завтрака она налила кофе в дорожную кружку, даже не подумав о том, что у Ника такая же кружка, и поехала к парковке – месту встречи участников забега. Рассвет только занялся, о восходившем солнце говорил лишь розовый отсвет над силуэтом города. Робин уже была на парковке с какими-то четырьмя волонтерами. Никого из них Холли не узнала.

В течение часа прибывали другие волонтеры – группами по двое или трое. Большую часть организационных вопросов взяла на себя Робин. Она суетливо кружила по площадке, пока устанавливали надувную стартовую арку и расставляли на раскладном столе саморазлагающиеся бумажные стаканчики рядом с промышленным охладителем воды. А Холли допила свой кофе, и ей захотелось еще. Но в ближайшую кофейню она не поехала— почувствовала себя обязанной остаться, хотя Робин в ее помощи явно не нуждалась.

В какой-то момент Робин подбежала к ней, потирая руки, как человек, сидящий у костра.

– Получается хорошо, правда? – спросила она с придыханием в голосе.

– Получается потрясающе.

– И футболки тоже – просто бомба, правда?

– Не то слово!

К тому времени, как появились первые участницы забега – две женщины на несколько лет моложе Холли, державшиеся с трепетной неуверенностью, какую обычно демонстрируют люди, прибывшие на вечеринку слишком рано, – Холли уже начала обливаться потом из-за высокой влажности воздуха. Превратив на миг свой телефон в зеркало, она проверила макияж: все на месте? Ничего не потекло? Обычно Холли не красилась перед забегами, но участвовать в этом забеге она не планировала. Какой смысл, если у нее не было шансов на победу?

Мэллори подъехала около восьми. Она помахала Холли рукой с другого края парковки, и Холли сразу ощутила облегчение.

– Так много народу, – быстро приобняв подругу, сказала Мэллори и указала на уже разросшуюся толпу вокруг них. Большинство собравшихся сливались в единую массу розовых хлопчатобумажных футболок. Держа в одной руке бумажный стаканчик с кофе, Мэллори подала второй Холли.

– Да благословит тебя Бог, – сказала Холли, взяв стаканчик. – Да, должно быть около четырех сотен.

– Людей? – приподняла брови Мэллори. – Это столько человек зарегистрировалось для участия в забеге?

– Это столько приветственных пакетов я упаковала. По четыре английских булавки в каждый, если тебе интересно, – бросила на подругу взгляд Холли. – Я перебрала больше тысячи этих маленьких чертовых штучек в четверг вечером.

Мэллори фыркнула в свой кофе.

Несколько секунд они стояли молча, наблюдая за людьми вокруг.

Насколько могла судить Холли, количество мужчин и женщин было примерно одинаковым. Причем многие женщины были с детьми, как будто явились на одномильную прогулку, а не на соревнование по бегу на дистанцию в пять миль. Динамики затрещали еще несколько минут назад, огласив басами ясное, безоблачное утро. И было в этих звуках вкупе с запахом разогретого асфальта что-то такое, что навеяло на Холли меланхолию. Она еще никогда не приезжала посмотреть на групповой забег, в котором не планировала участвовать сама, который не рассчитывала выиграть. Это было все равно что зайти в дом твоего детства, в котором теперь обитали другие, чужие люди.