– Но, насколько я поняла, вы с Алабамой провели какое-то время вдвоем, – сказала полицейская так, что Холли показалось, будто она угодила в капкан. На короткий миг их глаза встретились. А потом Холли перевела взгляд на стену над плечом полицейской, сверкавшую стеклом от пола до самого потолка.

– У нас вчера была совместная пробежка, – сказала она. – Пару миль перед завтраком.

За окном ленты серого океана и черного песчаного пляжа, казалось, перетекали друг в друга, делая невозможным провести между ними пограничную черту. До приезда в Исландию пляжи всегда ассоциировались у Холли с наслаждением – теплой водой, убаюкивающей ленивых пловцов, кучками белого песка, в которые так приятно было закапывать пальцы ног. Тем разительней оказался контраст с этим пляжем, Рейнисфьяра, чье море было суровым, свирепым и равнодушным. Казалось, оно могло поглотить человека безо всякого сожаления.

– Вы можете рассказать мне об этом? О вашей пробежке?

Холли заставила себя обратить внимание на полицейскую. Она подумала о телефоне Алабамы, все еще лежавшем под ее подушкой наверху. И попыталась представить реакцию сидевшей напротив женщины на его выдачу. «Интересно, эти ясные голубые глаза округлились бы в удивлении или сузились в подозрении?» Уверенности ни в том, ни в другом у Холли не было.

– Что вас интересует конкретно?

Секундная пауза между ее вопросом и ответом полицейской Гусмундсдоттир показалась Холли чересчур долгой.

– Все, что вам запомнилось. Все, что зацепило ваше внимание. Мы просто пытаемся выяснить, не было ли в поведении Алабамы странностей.

Глаза полицейской буравили Холли. Взгляд женщины не отрывался от нее даже для того, чтобы отвлечься на настенные часы, тикавшие неестественно громко.

Когда Холли ранним утром разблокировала мобильник Алабамы, она испытала неподдельное изумление. Да, она пыталась разблокировать телефон, но в действительности не ожидала, что угадает пароль Алабамы. И дату своего дня рождения – «один, шесть, девять, ноль» – она забила в поле пароля случайно. Только для того, чтобы занять чем-то руки.

Холли не стала просматривать все содержимое телефона, да и копалась она в нем недолго. На то, чтобы изучить звонки и текстовые сообщения за последнюю пару дней, ей потребовалось всего несколько минут. Просмотр прочей информации ей показался экспансией, что Холли признала нелепым. Как будто из всех линий именно эту она перейти не могла.

Большинство звонков Алабамы адресовались мужу, как и последние эсэмэски. Их Холли прочитала. О Генри Вуде – кроме его имени – она мало что знала. Странно было бы думать, что все иначе, наоборот.

– Мне очень жаль, – сказала Холли. – Мне хотелось бы вам помочь, только не знаю чем. Я действительно не настолько хорошо знала Алабаму, чтобы сказать, было ли ее поведение странным.

Холли

Утром того дня

Рейкъявик, Исландия

Утром в день похода на ледник Холли вынудил открыть глаза какой-то скребущий звук. Он был настолько тихим, что она поначалу только моргнула, решив, что это продолжение сна.

Но потом Холли снова услышала странный звук – на этот раз уже громче. И скорее это был стук, нежели царапанье. Доносился он из-за двери спальни. Холли посмотрела на кровать, которую при размещении заняла Кэтрин. В блеклом мерцании утреннего света, просачивавшегося в щелки между шторами «блэкаут», ей удалось различить пряди рыжих волос, беспорядочно рассыпанные на подушке.

Взяв мобильник, Холли проверила время. Она поставила будильник на пять двадцать, поскольку пообещала Алабаме подождать ее на улице в половине шестого. И в запасе у нее было еще полчаса. Холли зажмурила глаза, но совсем не удивилась, когда стук повторился в третий раз. На этот раз – самый громкий.

Стоило Холли открыть дверь, как глаза Алабамы округлились так, словно не ожидали увидеть ее в спальне.

– О-боже-мой, – пробормотала она скороговоркой, связав три слова в одно. – Я же вас не разбудила, нет?

На языке Холли завертелся резкий ответ: пять утра! Естественно, она спала. Но, взяв себя в руки, она ровным голосом спросила:

– В чем дело?

– Я уже встала и подумала, что мы могли бы отправиться на пробежку раньше, – улыбнулась Алабама.

На ней были детские голубые велошорты и светоотражающая безрукавка такого же цвета. В такой «комплект» мог разве что вырядить свою собачку живущий одиноко человек. Холли подумала о Робин, чей пес носил маленькие вязаные свитерочки, когда было холодно.

– Ладно, я только оденусь, – сказала она.

Оставив Алабаму в коридоре, Холли включила на телефоне фонарик и начала водить им по комнате в поисках своей экипировки для бега. Кэтрин не пошевелилась. «Я сплю как сурок», – проинформировала она соседку по номеру при заселении.

Когда Холли через несколько минут вышла в коридор, Алабама просто кипела энергией. «Похоже, одной пробежки с этой особой будет недостаточно, чтобы удержать ее на расстоянии до конца путешествия. А я так на это надеялась», – почти расстроилась Холли.

– Вы ведь на Страве, да? – спросила Алабама, когда Холли жестом позвала ее вперед. Алабама устремилась по коридору, двигаясь бочком, чтобы периодически поглядывать на напарницу. – Я хочу сказать, что я знаю, что вы на Страве. Да-да, – хихикнула она. Холли почувствовала между глазами боль – верный признак зарождавшейся мигрени. – Как бы то ни было, там есть один сегмент, длиной в четверть мили, который пробегали не так уж много людей. И я подумала: как было бы здорово, если бы мы с вами это сделали. Я хочу сказать, если бы пробежали вместе эту дистанцию. Мы могли бы стать на пару номером один на Страве.

Страва была приложением, ориентированным на атлетов и позволявшим записывать и выкладывать отдельные упражнения, целые тренировки и свои спортивные достижения на общественном форуме, чтобы другие пользователи посмотрели и оценили. Идея состояла в создании сообщества, и приложение, по мнению Холли, с этой задачей справилось в том смысле, в каком сообществом может считаться мафия. Одной из лучших и одновременно худших особенностей приложения являлись сегменты – короткие маршруты, трактуемые пользователями как «уровни», с тем чтобы местные бегуны и бегуньи могли сравнить свое время пробега. У Холли было несколько рекордов для сегментов в Далласе, хотя ни один из них не был недавним.

– Звучит заманчиво, – сказала она.

Лицо Алабамы просияло.

За ночь повышенная влажность воздуха спала, и когда они вышли на улицу, солнце быстро нагрело плечи Холли под ее флисовой толстовкой. Под дуновением ветерка, которого не было в день их приезда, вода вдали блестела, как тонкая пленка масла, переливающаяся на солнце.

– Нам надо размяться, – указала жестом на ноги Алабама, – или как там говорится у спортсменов, «разогреться»?

– Конечно, – сказала Холли.

На улице оказалось гораздо теплее, чем она ожидала. И будь Холли одна, она наверняка сняла бы толстовку и побежала без нее. Но вид острых локтей Алабамы остановил Холли. Это было бессознательным решением – не более осмотрительным, чем отвернуться от громкого звука. Когда Холли поняла, что не сможет снять толстовку, ее переполнило чувство утраты.

Никогда в прежней жизни она не стыдилась своего тела. Потому что никогда в жизни ее тело не выходило настолько из-под ее контроля. В средней школе она довела свой вес до возможного минимума, сидя на бескалорийных подсластителях и коктейлях для похудения. В колледже, когда Холли занялась бегом более серьезно, тренеры убедили ее в важности адекватной «подзаправки». Они надавали ей массу брошюр о макронутриентах, микронутриентах, хороших и плохих жирах, и Холли проштудировала их с рвением религиозного фанатика. Она расписывала и планировала свое питание с такой же дотошностью и самоотверженностью, с какой подходила к своим тренировкам. В ответ тело выполнило свою часть сделки. Оно стало стройным, сильным и эффективным. И оно было красивым.