Когда же холмы, наконец, расступились, перед ними открылась совсем иная картина – не прекрасная и даже не причудливая, какими обычно предстают экзотические места. Все было темным: и вода, и утесы, выраставшие из нее и разрезавшие своими острыми краями серость вокруг. Выстланный мшаником холм впереди усеивали домики, выкрашенные в яркие цвета. Они тянулись почти до самого конца склона, соскальзывавшего в море. Вдоль его кромки змеилась черная лента пляжа, и единственной постройкой, видимой над береговой линией, была церковь с проржавевшей красной крышей и шпилем, протыкавшим облака, затянувшие небо.

– И почему у меня такое ощущение, будто я собираюсь здесь умереть? – воскликнула Кэтрин, улыбнувшись в первый раз с их встречи в аэропорту.

По-видимому, такой у нее был юмор.

«Унылость – вот, что делает деревушку такой мрачной, даже зловещей», – решила Холли, когда чуть позже GPS-навигатор скомандовал свернуть с главной дороги. Унылость и тишина – полная, абсолютная, как будто деревня затаила дыхание. В фирме по прокату автомобилей Холли заставили подписать отказ от претензий из-за ветра, который мог быть достаточно сильным для того, чтобы смести плохо управляемую машину с дороги. Но сейчас никакого ветра вообще не было.

– Похоже, народ уже собрался, – заметила Холли, заехав на пустое парковочное место.

Стоянка при мини-гостинице, гарантировавшей постояльцам ночлег и завтрак, была рассчитана всего на девять-десять машин. Больше половины парковочных мест уже были заняты. До приветственного ужина оставалось еще несколько часов. Но, судя по стоянке, Холли с Кэтрин прибыли одними из последних.

Холли вышла из автомобиля, нажала на кнопку брелока с дистанционным управлением, багажник открылся. Кэтрин тоже вылезла из машины – с громким стоном, больше походившим на завывание. Но Холли пропустила его мимо ушей: она уже рассматривала гостиницу, в которой им предстояло жить.

Здание выглядело так, словно когда-то было очаровательным, но потом потерпело сокрушительное поражение в противоборстве с ветром и солью. Его бетонные стены были окрашены в белый цвет, но фасад не поражал яркостью и гладкостью, а казался состаренным непогодой и пестрел щербинами. Что-то черное сочилось вниз по стене из-под кровли, утратившей несколько дранок. В приветственном письме «Розового кошелька» больше внимания уделялось не гостинице, а ее окружению. И теперь Холли поняла почему.

Раздался щелчок, и она тотчас обернулась. Готовясь сделать еще один снимок, ее спутница задрала высоко над машиной мобильник. Его защищал жутко толстый футляр с инициалами Кэтрин. Над буквами находились прорехи для маленьких объективов встроенной в телефон камеры, и сейчас они были наведены на Холли. Ее шею обдало жаром.

– Ты сделала фотографию? – спросила она.

Кэтрин опустила телефон и теперь нажимала на его экран своими длинными ногтями.

– Для сторис в Инстаграме, – ответила она, не поднимая глаз.

Холли сконцентрировалась на том, чтобы сохранить голос ровным.

– Я на ней есть?

Кэтрин, наконец-то, посмотрела на нее. И нахмурилась. Но в глазах отобразилось не беспокойство, а дикое любопытство. Как будто она прочувствовала нараставшую панику Холли, и ей стало интересно, чем это обернется.

Жар с шеи Холли распространился на уши. На мгновение она представила, как слетает с капота автомобиля и поваливает Кэтрин на землю. Конечно, идея была безумной, не говоря уже о том, что совершенно неосуществимой. Холли за последнее время набрала вес, а у Кэтрин со времен колледжа сохранилась крепость полузащитницы футбольной команды. Она бы в два счета уложила Холли на лопатки.

– Да. Там есть твоя спина. Разве не классно?

Холли вообразила схватку – размахивающую руками Кэтрин и себя, одной рукой вырывающую у нее телефон, а другой – выдергивающую клочья из ее дикой шевелюры. «У меня что, крыша поехала?» – озадачилась она. Такие мысли могли прийти в голову только сумасшедшему человеку.

– Ты не могла бы стереть это фото? – Холли попыталась придать тону шутливость. – А то у меня после самолета вид не айс.

Молчание Кэтрин растянулось на несколько секунд. И Холли ощутила, как внутри нее задрожало что-то твердое.

В колледже Мэллори была одержима криминальной документалистикой. Она смотрела передачи в жанре тру-крайм постоянно. Даже по ночам Холли выслушивала ее зловещий вой: Мэллори во сне напевала мелодии их музыкальных заставок. Холли никогда не любила такие шоу, в основном потому, что не испытывала симпатии к их «героям». Они говорили о своих преступлениях так, словно это были «срывы», не поддающиеся контролю. Как будто отказ от контроля над собой не был их свободным выбором! Холли никогда не понимала эту концепцию и потому не понимала тех персонажей.

А теперь, глядя на Кэтрин за капотом их арендованного автомобиля, Холли задумалась: а не слишком ли скорой она была на суждения?

– Как хочешь, – вымолвила, наконец, Кэтрин.

И постучала пальцем по телефону: наверное, стирала снимок. Холли подмывало довести дело до конца, заставить Кэтрин доказать, что она действительно удалила фото. Но показаться ненормальной ей не хотелось. И пока они перемещались к багажнику, ни та ни другая не проронили ни слова. В любой другой ситуации Холли уподобила бы такую тишину гробовому молчанию, но в этой ситуации Кэтрин, похоже, все было просто по барабану.

Пока они катили свои сумки на колесиках к гостинице, Холли начал пробирать страх. Внезапно она явственно осознала проблемы, которые могли у нее возникнуть. Ей удалось избежать «фотосессии» Кэтрин, но это было только начало. Что она будет делать до окончания путешествия? Хватать за руку или бодаться с каждым, кто нацелит камеру мобильника на ее лицо?

По правде говоря, Холли и в голову не приходило, что это станет проблемой, вплоть до досмотра в аэропорту Далласа с романтичным названием Лав-Филд – «Поле любви». Она стояла без обуви у ленточного конвейера и наблюдала за тем, как ее тоут от «Марк Джейкобс» выныривал из пластиковых дверок, когда ее осенила мысль: эта поездка будет сопряжена с фотографиями. И не только с ее собственными, которые можно заретушировать, отфильтровать и обрезать. Она окажется запечатленной также на чужих снимках и не сможет проконтролировать, отредактируют их или нет.

Осознание этого факта настолько поразило Холли, что она обомлела, и стоявшей позади женщине пришлось кашлянуть дважды, прежде чем Холли вспомнила, что нужно передвигаться. Схватив туфли, она поспешно надела их на ноги, а через полминуты вернулась назад, чтобы забрать тоут, который позабыла у конвейера.

В последние несколько месяцев Холли не прекращала размещать посты. Несмотря на все, что случилось, ее контент-календарь чудесным образом остался прежним. И в посте, выложенном накануне, Холли выставила себя в самом выгодном свете. На снимке она была в тайтсах для уличных пробежек и укороченном топе на тонких бретельках, обнажавшем живот ровно настолько, чтобы напоминать подписчикам о ее брюшном прессе. «Закончу пару дел и завтра улечу в Исландию», – подписала Холли снимок, умолчав о том, что этой фотографии было полгода, а под «парой дел» она подразумевала покупку еды на вынос в китайском ресторанчике и кривляние со сжатыми зубами перед зеркалом в спальне.

Если ее подписчики и заподозрили что-то неладное с фотографией, то указать на это им не достало уверенности. Комментарии были исключительно позитивные – преувеличенные комплименты по поводу ее обуви, одежды и волос.

Холли ненавидела ложь, даже нечаянную. Но ложь была лучше альтернативы, то есть правды. Лучше было лгать, чем выкладывать посты о том, как она теперь выглядела и как ее угораздило до такого дойти.

Неделями Холли придерживалась определенной стратегии в своем онлайн-контенте: она постила фотографии многомесячной давности и подписывала их как недавние. Правда, пару раз Холли все-таки выложила недавние снимки; урок по хорошим ракурсам и редактированию фотографий с помощью различных приложений позволил ей убрать округлившиеся щеки и сделать четкой линию подбородка. И только в аэропорту она сообразила, что такой обман затруднителен в окружении девяти других женщин, делающих свои собственные фотографии.