– Она узнала, что произошло между нами, – сказал Генри, понизив голос. – Алабама. Она узнала, что мы сделали. Она прислала мне СМС-сообщение перед тем, как уехать.

Селеста поразилась: похоже, Генри сказал ей об этом только для того, чтобы облегчить свою совесть, переложить на нее свою вину. На миг ей показалось, что она готова возненавидеть его за это. Но нет. Ненависть даже не всколыхнулась в ней. Вся правда была в том, что Селеста не испытывала к Генри Вуду никаких эмоций. Вообще никаких.

– Я прочитал ее сообщение, только когда проснулся, – продолжил Генри. Он произнес это так неуверенно, запинаясь, словно ждал, что Селеста оборвет его на полуслове. – Я сразу понял, что что-то не так. Думаю… – с секунду Генри поколебался, но все же договорил: – Я думаю, что ты была права.

Селеста ожидала, что эти слова найдут у нее отклик – хотя бы в виде удовлетворения от того, что Генри признал ее правоту. Но удовлетворение не пришло. Слушая Генри, Селеста не ощущала ничего, кроме ширившейся пустоты, которую в ее груди оставила после себя Алабама.

– Я решила ничего не говорить Луи, – выпрямив спину, заявила она. – И я надеюсь, ты тоже ему не скажешь. Луи – мой муж, и я намерена все исправить.

Высказав это, Селеста почувствовала себя чуть уверенней – настолько правдивыми прозвучали слова. Хотя она не знала, когда именно приняла такое решение. Как не сознавала и того, было ли оно импульсивным или выстраданным, сложившимся со временем из множества мелких порывов.

Несколько секунд Генри молчал. У Селесты даже сложилось впечатление, что он ждал от нее дальнейших объяснений, которые она ему давать не собиралась. Ей не нужно было, чтобы Генри Вуд ее понял. И она не нуждалась ни в чьем одобрении своего решения. Главное, ее сердце его одобрило.

– Знаешь, – заговорил Генри, когда стало ясно, что ждать больше нечего. – Алабама любила тебя…. Очень сильно… Думаю, она любила тебя сильнее кого бы то ни было. Даже меня.

В голосе Генри было нечто такое, что внезапно убедило Селесту: это их прощальный разговор.

Холли

Спустя две недели

Чикаго, штат Иллинойс

Холли полетела в Чикаго на похороны Алабамы. Даже несмотря на то, что ей этого совсем не хотелось. Как и большинство людей, Холли не любила похороны. И хотя миссис Бабински назвала это «молитвенной службой», по сути эта церемония была прощанием с Алабамой. Так что Холли уложила в сумку черное платье-футляр и совсем не удивилась, обнаружив всех присутствовавших в церкви тоже в черном.

Сейчас служба уже закончилась. Вышедшую из церкви Холли окружали люди, но у нее было странное чувство отделенности от остальных. Даже среди других инфлюенсеров она ощущала себя обособленной. Как будто они находились в другом измерении. Не там, где она. В какой-то момент все женщины заплакали – каждая с разной степенью рвения. Холли отчужденно понаблюдала за ними и задалась вопросом: что с ней было не так? Почему она осталась совершенно бесстрастной?

Холли опустила глаза на мобильник, проверила приложение Uber. Такси должно было подъехать только через семь минут. «Может быть, пойти потихоньку навстречу?» – подумала Холли. Ей очень хотелось оторваться от толпы. Но она понятия не имела, в какой стороне ее гостиница.

Холли окинула взглядом церковь, из передних врат которой продолжали выходить люди в черном. Церковь была маленькой и смотрелась неуместной в таком оживленном квартале. Она угнездилась в самом конце Мэгнифисент-Майл, торгового района Чикаго, и выглядела несоизмеримо приземистей окружавших ее небоскребов. Ее изящные шпили достигали только середины некоторых зданий. А ее фасад оплетал плющ, скрывавший каменную кладку и создававший впечатление, будто это поросшая зеленью руина. Иллюзию усиливали расположенные по соседству магазины – современные прямоугольные коробки из стали и стекла.

Холли не настолько хорошо успела узнать Алабаму, чтобы понять, где бы той хотелось быть отпетой. «Наверное, все-таки не в такой церквушке», – заподозрила Холли. Внутри царил мрак и пахло ладаном. Это так контрастировало со всем, что Холли узнала об Алабаме Вуд. Единственной вещью, хоть немного приближенной к ее реальности, была фотография, которую кто-то установил возле кафедры: лицо Алабамы, увеличенное до размера небольшой лошади.

– Холли!?

Ее имя прозвучало чем-то средним между призывом и вопросом. Пробежав глазами по толпе, Холли увидела Селесту Рид, стоявшую в нескольких шагах от нее. На Селесте были синий блейзер и гармонировавшие с ним брюки; комплект был пошит из какой-то тяжелой на вид ткани. И первой мыслью Холли было: «Слишком жарко, чтобы такое носить». А второй мыслью: «Да, смерть подруги ее подкосила. Видок у нее ужасный».

– Привет, Селеста, – попыталась улыбнуться Холли.

Селеста скопировала ее попытку. И обе остановились почти сразу же, наверное, одновременно почувствовав, насколько нелепо это было.

Немного поколебавшись, Селеста шагнула вперед для объятья. И они сошлись на несколько секунд в неловком танце – одновременно подняв руки до уровня плеч и также дружно опустив их ниже.

Селеста отстранилась первой.

– Алабама была бы вне себя от радости, что вы приехали, – сказала она, запихивая за ухо прядку волос. – Она так вами восхищалась.

Селеста выглядела так, словно вообще не спала по возвращении из Исландии. Ее глаза окаймляли крошечные желтые полумесяцы, а кожа – тоже желтоватая – казалась болезненной. Эта болезненность усиливала впечатление обезвоженности, создававшееся ярким светом утреннего солнца.

– Как же все это дерьмово, – сказала Холли.

– Еще как дерьмово, – согласилась Селеста – она произнесла это как человек, не привыкший часто сквернословить.

Холли мысленно вернулась на пляж Рейнисфьяра, где у них с Селестой состоялся разговор – последний перед вылетом из Исландии. До чего же это было забавно. Ладно, не забавно, но интересно! Насколько же разнились их реакции. Селеста доверилась Холли, словно не сумела подавить поток слов, извергшийся из нее. А Холли повела себя совершенно иначе. И сейчас ей стало любопытно: что сказала бы Селеста, если бы она поведала ей правду там, на пляже. Если бы они обе одновременно озвучили ветру свои признания.

– Мать Алабамы думает, что ее еще могут найти, – пробормотала Селеста, устремив глаза вверх, на церковь, которая взирала на них, как строгая, неумолимая родительница. – Она не захотела устраивать настоящие похороны. На тот случай, если дочь вдруг окажется живой. – Селеста выдавила слабую улыбку. – Только эта церемония уж больно смахивала на прощание, вы не находите?

Холли растерялась: ей следовало рассмеяться или сокрушенно поддакнуть? Не решив, как правильнее поступить, она потупила глаза на тротуар. Холли понимала эту иррациональную надежду на возможность поставить точку. Ведь на данном этапе обнаружение Алабамы позволило бы сделать только это. Хоть копы и продолжали искать Алабаму, это была именно поисковая, а не спасательная миссия.

Пешеходный поток стопорился и разветвлялся на два рукава вокруг стоявших на тротуаре женщин. Селеста шагнула еще ближе к Холли, освобождая людям проход. Холли захотелось сказать ей что-нибудь в утешение, но подходящие фразы так и не подобрались.

– Послушайте, – заговорила вдруг сама Селеста, и ее серьезный тон застиг Холли врасплох. – Я насчет того, что сказала вам на пляже, перед отъездом, – Селеста не то чтобы прошептала эти слова, но понизила свой голос настолько, что Холли пришлось напрячь слух, чтобы их расслышать. – Я не… – Селеста втянула в легкие воздух, – я не сказала мужу об этом. О том, из-за чего конкретно мы с Алабамой поссорились. Я понимаю, это звучит ужасно, но…

Селеста замолкла. А Холли обратила внимание на ее волосы. На то, как небрежно Селеста стянула их на затылке в хвост обтрепанной лентой, не заметив или не посчитав важным убрать выбившиеся прядки. Холли вспомнила себя этим утром – как она прыскала финишным спреем с аргановым маслом на свои волосы перед тем, как завить стильные кудряшки по обе стороны лица. Глядя в зеркало, она оставалась совершенно отстраненной от собственного отражения, но все же довела до конца трудоемкий процесс тщательной укладки каждой прядки.