А что, если…

— В котором часу отправил Бакуринский письмо? — спросил он Морева.

— Не знаю, — ответил тот. — Я сбегаю, спрошу у него!

— Сиди! — старший лейтенант снял трубку. — Дежурный! Бакуринского — ко мне!

Не прошло и минуты, как в дверь постучали.

— Входи!

Вошел Бакуринский. Бросил удивленный взгляд на Морева, встретившего приятеля растерянной улыбкой.

— Товарищ старший лейтенант, прибыл по вашему приказанию!

— В котором часу отправили письмо Морева?

Бакуринский на мгновение замялся. По-видимому, пытался понять, не навредит ли он Мореву своим откровенным ответом. Но лицо у того сейчас ничего, кроме ожидания, не выражало.

— Полдевятого, товарищ старший лейтенант!

— В полдевятого?

— Так точно! На обратном пути из отряда. Мы с товарищем прапорщиком торопились и все поглядывали на часы.

— Сейчас одиннадцать… Может быть, еще… — и старший лейтенант потянулся к телефону. — В каком почтовом отделении?

— В Стукалове, товарищ старший лейтенант!

— Идите!

И Бакуринский неторопливо, словно рассчитывая, что его еще остановят, вышел из канцелярии.

Старший лейтенант взял трубку, соединился с поселковым коммутатором.

Сердце у Морева бешено заколотилось.

— Девушка, попрошу стукаловское почтовое отделение! — В ожидании ответа старший лейтенант полистал перекидной календарь, еще раз проверил, сколько дней осталось до праздников. — Как не отвечает? Дайте еще звоночек, да подольше!.. Тогда соедините с квартирой начальника почты, да, да, в Стукалове. Вы не скажете, как ее имя-отчество? Нина Владимировна? Благодарю!.. Будьте любезны позвать к телефону Нину Владимировну. Это вы? Извините, что беспокою в столь позднее время. С вами говорит начальник Ивановской заставы старший лейтенант Ревякин. Слышали обо мне? Откуда? Меня все знают? Ну и ну! Так вот, у меня к вам небольшая просьба. Один из моих солдат сгоряча отправил своей девушке письмо, в котором незаслуженно наговорил ей много обидных вещей. Ясно, нехорошо. Но сейчас он опомнился и хочет вернуть письмо. Когда и как отправлено? Авиазаказным сегодня, в полдевятого вечера. Поздно? А почта далеко от вашей квартиры? Не очень? Нина Владимировна, я обращаюсь к вам от имени всех погранвойск Советского Союза: не смогли бы вы пройтись до почты и обратно? У вас сын пограничник? Ну, тогда вы совсем наш человек!.. Кому письмо? Быстро!

— Город Барнаул, Симуковой Евгении! — волнуясь, сказал Морев.

— Город Барнаул, Симуковой Евгении, от Морева! — повторил старший лейтенант в трубку. — Спасибо! Я позвоню вам минут через десять, хорошо? Вы сами? Договорились!

Старший лейтенант положил трубку, посмотрел на Морева, щеки которого с самого начала телефонного разговора покрылись красными пятнами.

— Ну что, заварил кашу? — спросил Ревякин.

Теперь у Морева запылали еще и уши.

— Словом, нашел работенку своему начальнику заставы. А то ему делать нечего.

Морев молчал, и только пятна продолжали путешествовать по его лицу.

— Эх, Морев, Морев!

Вскоре зазуммерил телефон. Старший лейтенант быстро взял трубку.

— Ревякин слушает!.. Есть? Не успели отправить? Большое вам спасибо, Нина Владимировна! Да, да, спрячьте его куда-нибудь подальше или лучше просто переадресуйте к нам на заставу. Разумеется, по обратному адресу. Спасибо! Спокойной вам ночи!..

Морев неторопливо прохаживался у входных ворот. Сквозь тонкие прутья решетки был виден поселок, который весь утопал в сугробах, — уже несколько часов подряд валил снег. Сопки с трех сторон подступали почти к самой заставе, и ночь от этого казалась еще темнее. Редко-редко где-нибудь в окошке мелькнет огонек. И только на столбах, раскинутых по поселку, мерно покачивались электрические лампочки. А вокруг них нескончаемо роились снежинки.

До конца смены оставалось три часа. Но это нисколько не тяготило сейчас Морева. Никогда ему так хорошо не думалось, как в эти тихие ночные часы. И на душе у него было удивительно спокойно и легко. Завтра, в крайнем случае послезавтра он заново напишет Женьке. Правда, он еще не знает что, но это уже будет другое, совсем другое письмо. Вот обрадуется она!

Морев осторожно подошел к окну комнаты для приезжих офицеров. За плотной занавеской ничего не было видно. Там на провисшей солдатской койке спал старший лейтенант Ревякин, у которого тоже нелады с женой. Помочь бы ему! Но как? Не возьмешь же его с Ларисой Емельяновной за руку и не подведешь их друг к другу!

Хорошо бы, сами помирились. Жаль, не понимает она, что такого человека, как старший лейтенант — доброго, красивого, умного, — любая полюбит. Только захоти он…

Громко хрустнула под ногами присыпанная свежим снегом ледяная корка. Морев вздрогнул и тихо, чтобы ненароком не разбудить старшего лейтенанта, отошел от окна…

Уже больше часа Саша Близнюк сидит у перекрестка, что за селом, и ждет попутной машины. За это время прошли не останавливаясь только пять «студебеккеров» с боеприпасами. Хорошо, что дождь кончился. А то бы промок как цуцик.

И все-таки ему здорово везет. От штаба армии до Жаркова он добирался как бог — на новеньком «виллисе». От Жаркова до Красного его подбросила «санитарка». От Красного до бывшего заповедника он с ветерком прокатился на мотоцикле. А там, прямо за минуту до грозы, его подобрала автомастерская. И сюда он угадал в самый раз, когда перестало лить.

Вот только сейчас что-то заело. Но он не придает этому большого значения. Он все еще под впечатлением прежней удачи. Перед ним до сих пор стоят лица его добрых попутчиков… Старика полковника, который подвез его до Жаркова и там на прощанье, как равному, пожал руку… Длинного как жердь военврача, сразу согласившегося захватить его с собой… Веселых ремонтников, накормивших его рассыпчатой картошкой, которую они отварили тут же, в машине… Лейтенанта-мотоциклиста, за широкой и крепкой спиной которого он чувствовал себя в не меньшей безопасности, чем в кабине или кузове… И, конечно, Жорки Гукасьяна, с которым он неожиданно встретился в офицерской столовой и затем вместе проехал несколько километров. Надо было видеть Жорину физиономию, когда он узнал, что Саша получил назначение в прославленную танковую гвардейскую бригаду, которая только что первой форсировала Днепр. Он даже позеленел от зависти. Ведь его направляли в какую-то захудалую пехотную часть. Один трехзначный номер — и ничего больше!.. Саша насвистывает «Роземунде». Чешскую польку. Ее вчера без конца крутили писаря из штаба…

Настроение у него приподнятое. Приподнятое, несмотря на тревожное чувство, не покидавшее его все эти дни. Впрочем, мысль о том, что его могут скоро убить или тяжело ранить, сегодня его почти не беспокоила. Впервые за долгую дорогу на фронт он весело и безбоязненно думает о будущем. И все потому — и он это понимает, — что так складно получилось с назначением и поездкой, что с утра на пути ему попадаются одни хорошие, славные, добрые люди, что все эти везенья кажутся ему сплошным счастливым предзнаменованием…

Но все-таки почему так долго нет машин?

Саша выходит на середину перекрестка и всматривается в дорогу. Он близорук. Поэтому, чтобы лучше видеть, натягивает кожу на виске. И тотчас же, как из тумана, отчетливо выступают очертания разбитого машинами шляха.

Ничегошеньки!..

А над головой, похоже, снова начинают собираться темные грозовые тучи…

— Эй, друг!

От неожиданности Саша вздрагивает и резко оборачивается. На бугре, у крайней хаты, стоит незнакомый офицер с вещмешком, перекинутым через плечо.

— Тебе куда?

— Куда?.. К себе, в часть! — краснея, отвечает Саша.

— Да тут машины не ходят! Они там сворачивают! — показывает рукой в сторону села офицер.