Да, старшина прав: сколько было, столько есть!
Но шагали они как на похоронах. При такой ходьбе ни за что не управиться за сутки!
Я побежал по дороге в голову взвода. Рядом проносились машины с понтонами, боеприпасами, продовольствием, горючим. Катили орудийные упряжки. Грохотом и лязгом наполняли окрестность проходившие танки и самоходки. Тянулась пехота…
И вдруг близкие голоса подхватили чью-то команду:
— Принять вправо!
Я отскочил на обочину и крикнул замешкавшимся санитарам:
— Принять вправо!
Оказалось, когда надо, голос у меня не хуже, чем у других командиров.
Боевая техника, до этого безраздельно господствовавшая на дороге, теперь жалась к правой стороне, пропуская санитарные машины.
«Санитарок» было три. На подножке передней стоял майор медицинской службы и рукой делал знак встречным машинам посторониться. За «санитарками» следовали два открытых грузовика. В них тоже были раненые.
— Неужто все оттуда? — испуганно удивился какой-то солдат.
— А откуда еще? — отозвались рядом.
Яростно крутили баранки шоферы, выводя машины на освободившуюся часть дороги.
— Эй, хлопцы, сколько до Днепра? — крикнул с танка автоматчик.
— Недалеченько! Километров шестьдесят! — весело ответил парень в кожанке…
4
За горизонтом громыхало. С каждым километром все больше ощущалось приближение Днепра. То ли это казалось, то ли было на самом деле, но ветерок приносил издалека запахи воды и дыма.
Мы сделали привал у околицы какого-то большого села. «Так будет лучше, — решил я. — А то разбредутся по хатам, потом бегай, собирай по одному».
— На все — пятнадцать минут! — предупредил я.
Санитары сразу же развязали свои вместительные торбы. Постелив на траве рушники и платки, выложили обильные домашние припасы: хлеб, шматки толстого сала, крутые яйца, соленые и свежие огурцы, яблоки, груши. Кто с кем шел, тот с тем и сел обедать.
Несмотря на мое предупреждение, большинство ели по-крестьянски неторопливо и аккуратно. Я уселся в сторонке, достал из вещмешка полбуханки черствого ржаного хлеба и маленький кусок шпика — нас так торопили, что мы со старшиной не успели получить по продаттестату. Отломил горбушку и начал рвать зубами жесткое и жилистое казенное сало. Проклятье, ни укусить, ни прожевать! Я махнул рукой и стал глотать его нежеванным.
Саенков же подсел к тройке односельчан и сейчас уплетал за обе щеки вареное мясо.
Вдруг он обернулся ко мне:
— Товарищ лейтенант, идите до нас!
— Зачем? — насторожился я.
— Покушаете с нами!
— Спасибо, я уже сыт, — ответил я, пряча остатки хлеба в вещмешок.
— Наше дело предложить — верно, папаши?
«Папаши» дружно закивали головами и загалдели:
— Хиба нам жалко? Мы люды просты…
— Простые, простые, — не то поддакнул, не то возразил старшина. — Ну, как говорится, — сказал он, поднимаясь, — спасибо этому дому, теперь пойдем к другому…
Проходя мимо меня, остановился.
— Зря отказались, товарищ лейтенант. Такого мяса я лет десять не рубал. Чего-то они в него кладут. Верно, травку какую? Может, подсказать им?
— Не надо! Я прошу вас! — взмолился я, глотая слюну.
— Ну как хочете, — ответил он и осмотрелся. — У кого бы молочком разжиться? А то сухая корка горло дерет, — добавил он, подмигнув.
Двинулся между сидевшими, поглядывая то в одну, то в другую сторону. Наконец увидел бутылку молока. Подсел к братьям Ляшенко. Нет, я его не осуждал. Характер такой. Легкий, решительный, даже дерзкий. Что захотел, то и сделал. Не то что я. Но у нас разная степень ответственности. Что можно ему — мне непозволительно.
Я встал. Хотя время, отпущенное на привал, уже вышло, никто и бровью не повел. Так же спокойно продолжали есть, пить, переговариваться. Нет, один все-таки вспомнил о моем предупреждении, стал собираться. Это человек в обгоревшей шинели. Как же его фамилия? Да еще деловитый и серьезный Орел…
— Товарищи, пора! — сказал я.
Меня слышали все, но я не видел, чтобы напоминание на кого-нибудь подействовало. Не спеша доедали, допивали, складывали продукты. Так можно и целый час провозиться!
— Товарищи, побыстрее! Ведь нам сегодня надо много пройти! — взывал я.
Наконец мне на помощь пришел старшина. Вытерев рукавом губы, скомандовал:
— В две шеренги становись!
На этот раз как ни тяжело им было подниматься и строиться после обильной еды, а пришлось…
— Смирно!
Хорошо и то, что перестали разговаривать в строю.
— Направо!
Кто направо, кто налево.
— Левое плечо вперед! Шагом марш!
Прежде чем выполнить команду, некоторые посмотрели на соседей. Лишь двое — человек в дырявой шинели да Орел — делали все правильно.
— Раз, два, три!.. Раз, два, три!
Так, строем взвод прошел всего метров сто — до дороги и немного по ней. Проходившими машинами его опять прижало к обочине, и снова каждый шагал сам по себе…
5
И в самом деле, почему нас отправили пешком, в то время как в направлении к Днепру шли сотни машин? Логически рассуждая, если мы там так нужны, то, казалось бы, надо было нас туда быстрее доставить? Между тем мы топали на своих двоих, глотали пыль и набивали мозоли на ногах. Хотя бы дали понять, что можем добираться по своему усмотрению — пешком или на попутных. Ан нет, сказано было ясно, недвусмысленно: «Переход до Днепра займет у вас двое суток». А на машинах и езды-то всего несколько часов!
Как ни странно, но первым этот вопрос задал мне огромный Дураченко. Очевидно, ему, как самому тяжелому на подъем, раньше всех пришла в голову мысль: а зачем идти пешком, когда можно ехать? И я не знал, что ответить.
Но вот на одном из привалов, когда все опять потянулись к своим уемистым торбам, меня неожиданно осенило: да нас погнали пешим ходом для того, чтобы я имел время позаниматься с людьми, научить их хотя бы самым простым вещам, которые необходимо знать санитару! На переправе будет не до этого, там надо спасать жизни! А мы… а мы… вместо того чтобы дорожить каждой минутой, только и делаем, что едим!
Все! Пора приниматься за дело!
Я попросил старшину объявить о моем решении.
— На заправку — пять минут! — зарокотал он. — Опосля товарищ лейтенант покажет вам, что должен делать санитар на поле боя. Предупреждение на будущее: такие занятия будут на всех привалах!
Я думал, что и в этот раз придется подгонять с едой. Но, к моему удивлению, уже через семь минут они были готовы к занятию. Сидели и смотрели на меня с откровенным ожиданием, словно детишки, соскучившиеся по школе после долгих летних каникул. Все лица серьезные и внимательные. Ни одного насмешливого или скучающего.
Начал я с задач взвода. Коротко обрисовал трудности, которые нас ждут на переправе, — о них мне досконально рассказал капитан Борисов.
Над головами неуверенно поднялась рука.
— Могу задать вопрос? — Глаза санитара по-прежнему смотрели на меня невидяще и отрешенно. — Мы несем ответственность за один левый берег или за правый тоже?
— За оба, — ответил я. — Так же, как за раненых на воде.
— А как быть с теми из нас, кто не умеет плавать?
— Велыке дило! Научатся! — подал реплику все тот же парень в кожаной куртке.
Тогда я попросил поднять руку умевших плавать. Таких оказалось большинство. Двое подняли после некоторых колебаний: мощный Дураченко, который вдруг покраснел как рак, и один из троих односельчан. Я заметил, что последний присоединился к остальным только после того, как на него удивленно поглядели приятели. Фамилия его Коваленков.
Эх, знали бы они, что я сам первый пойду топором ко дну. Живя в большом портовом городе, я, к стыду своему, так и не научился плавать. Это была моя самая большая тайна. Вернее, одна из двух моих великих тайн. Вторая — то, что я еще ни разу не целовался. Но об этом тоже никто не знал…
Я попросил подойти ко мне кого-нибудь из санитаров. Опять как школьники. Нет чтобы просто взять и выйти на середину, они лишь подзадоривали друг друга: «Давай, давай выходь! Ну, выходь! Коржи з маком дадуть!» — и не трогались с места.
