— Рая! — позвал он.

Но она почему-то не ответила, не подошла к нему.

Тогда он попробовал приподнять голову и тут же опустил ее — острая боль пронзила затылок, челюсти…

С земли повеяло сыростью и холодом. Расползался туман, зыбкий и прозрачный.

— Носилки поставьте здесь, — услыхал он снова далекий женский голос.

Санитары осторожно опустили носилки, и Борис увидел рядом с собой других раненых, сидящих и лежащих в тумане. Их было много, может быть, человек двадцать. Но среди тех, кто попал в его поле зрения, он заметил лишь две или три знакомые физиономии. Странно, где же остальные раненые — Рябкин, Фавицкий, Сапожнов, Лелеко?

— Комбриг! — донесся чей-то предупреждающий возглас.

Комбриг? Стало быть, бригада вышла из окружения и их отряд соединился с ней! Теперь понятно, отчего так много незнакомых лиц.

— Когда придут машины за ранеными?

— Если ничто их не задержит, то через полчаса, товарищ гвардии полковник! — ответил тот же женский голос.

— Не затягивайте эвакуацию. Постарайтесь отправить всех одним рейсом.

— Это невозможно.

— Постарайтесь, доктор.

— Хорошо, товарищ гвардии полковник.

Да это же Вера Ивановна! Как он ее не узнал! Одно неясно — почему эвакуацией раненых занимается она, а не начсанбриг, как обычно?..

Где Юрка? Где Рая? Не может быть, чтобы они не знали, что он тяжело ранен!

Обдирая нос и подбородок о жесткий брезент, Борис с большим трудом повернул голову. Там, у его изголовья, сидел немец с забинтованными обеими руками. Это был тот, второй дезертир, пониже ростом, молчальник, которого Борис потерял из виду. Он тоже ранен. К тому же — своими. Но сейчас он загораживал собой все на свете!.. Как сказать по-немецки, чтобы посторонился?.. Нет, начисто из головы вылетело! А, черт с ним, пускай себе обижается! И Борис произнес:

— Вег![24]

Немец посмотрел на него и отвел взгляд.

— Вег! — уже начал сердиться Борис.

Немец удивленно взглянул и наклонился к нему:

— Хабен зи етвас гезагт?[25]

Борис видел перед собой его круглое небритое лицо и чувствовал, как опять погружается в тишину…

А потом, спустя какое-то время, тишина вновь отступила, и он услышал вдалеке голос — торжественный и красивый, как у дикторов московского радио:

— Они пали, отдав свои молодые прекрасные жизни за нашу победу…

Хоронят погибших? Но кого? Кого?.. С невероятными усилиями Борис согнул здоровую руку и просунул кулак под голову, подняв ее еще на несколько сантиметров. Но и по эту сторону сидели и лежали раненые. Стоял, держа на весу раненую руку, Лелеко — словно готовился взмахнуть перед невидимым оркестром дирижерской палочкой…

— Слава героям, павшим за свободу и независимость нашей великой Родины!..

Значит, братская могила там, через дорогу… Борис узнал голос говорившего. Это был начальник политотдела подполковник Бурженков.

— Мы никогда не забудем ваши имена…

И стал называть погибших… Смертью храбрых пали подполковник Рябкин, младший лейтенант Степанов, капитан Осадчий, Фавицкий, Хусаинов, Филипп Иванович, экипажи обоих танков… Где-то в середине этого скорбного списка шел Юрка. И последней, как прикомандированную к части, упомянули Раю…

Борис лежал пластом на носилках и тихо, почти беззвучно плакал.

Вскоре его погрузили в «санитарку» и отправили в госпиталь. И он уже не слышал, как гудели танковыми двигателями и гремели гусеницами дороги западнее Лауцена.

Это выходило в тыл гитлеровским войскам соседнее механизированное соединение.

А воздух вокруг дрожал от рева десятков «ильюшиных», волнами заходивших на штурмовку танков и пехоты противника.

Наступление продолжалось.

— Морев, танцуй! Тебе письмо!

— От кого?

— От какой-то Евгении!

Морев, даже не взглянув на письмо, которое держал в поднятой руке дежурный по заставе старший сержант Бирюков, направился к выходу.

— Ты что, не слышал? Тебе письмо!

— Потом! — Морев махнул рукой и вышел.

Старший сержант Бирюков озадаченно повертел в руках письмо, которое не хотели брать, пожал плечами. Морев есть Морев! Солдаты томятся в ожидании писем, подсчитывают дни, загадывают, когда будет ответ, а этот чудак нос воротит. Даже если он спешил к машине, все равно взять письмо — дело секунды. Видно, причина в чем-то другом.

Но особенно раздумывать о странном поведении рядового Морева Бирюкову было некогда: у дежурного и без того хлопот полон рот. Вот и сейчас, только присел, как из канцелярии раздался зычный голос начальника заставы старшего лейтенанта Ревякина:

— Дежурный!

— Посиди за меня! — сказал Бирюков младшему сержанту Дубовцову, проходившему по коридору.

— Передайте прапорщику, что он остается за меня, — приказал старший лейтенант. — Я поехал в госпиталь!

— Есть передать прапорщику, что он остается за вас, — четко повторил Бирюков. — Разрешите идти?

— Идите!

Старший лейтенант взглянул на часы. Полдесятого. И тут он вспомнил, что они с Андрюшкой еще не завтракали. Такого обилия обязанностей у него никогда не было. Один в трех лицах. Приходится работать не только за себя, но и за своих обоих замов. Первый из них, заместитель по политической части старший лейтенант Пекарский, уехал вчера в Красноярск хоронить отца. Заместителя же по боевой подготовке лейтенанта Хлызова три дня назад с почечной коликой отвезли в гарнизонный госпиталь. Так что успевай только поворачиваться: при любых обстоятельствах застава должна быть на уровне задач, поставленных командованием. Хорошо еще, что прапорщик Трофимов вернулся на днях из отпуска.

— Но сперва — позавтракать! — бросил старший лейтенант старшему сержанту Бирюкову, проходя мимо дежурки.

Неожиданно что-то стряслось с замком дверцы, и надо было срочно наладить: через двадцать минут выезжать. А тут еще под руку лез пятилетний Андрюшка, сын начальника заставы.

— Морев, дай отвертку!

— Погоди, самому нужна.

— А другую?

— Другую некогда искать!

— Все тебе некогда, некогда!

— Потерпи немножко, сейчас дам.

— А ты в ту сторону крутишь?

— В обратную.

— А в обратную винтик выпадет!

— Знаешь, а спрашиваешь.

— Эх, Морев, Морев, — вздохнул Андрюшка.

Точно так же вздыхал старший лейтенант Ревякин, когда Морев допускал какую-нибудь оплошность. И в остальном Андрюшка попугайничал, подражал отцу. Даже солдат звал исключительно по фамилиям. Кстати, все свое свободное от сна и еды время Андрюшка проводил в гараже, где около машин возились их водители — Морев и Бакуринский. Он уже знал многие инструменты, мог принести, подать, унести. На удивление родителям, помнил основные технические данные «уазика» и понемногу подбирался к другим маркам.

— Дай-ка лучше плоскогубцы! — обратился Морев к мальчику.

Тот быстро нашел их среди инструментов и подал шоферу.

В гараж зашел старший лейтенант Ревякин. Увидев сына, иронически спросил водителей:

— Смену себе готовите? Ну, ну, готовьте!

— Это все Морев! — кивнул на приятеля Бакуринский. — Домой торопится!

— Не больше твоего, — огрызнулся Морев.

— Да, бежит время, — сказал старший лейтенант.

— Смотря у кого, — многозначительно произнес Бакуринский.

— Что смотря у кого? — отозвался Ревякин.

— Время бежит. Вам-то еще трубить да трубить!

— Да, ловко поддел меня, — усмехнулся старший лейтенант. — Андрей, пошли! А то они тебя тут научат.

— Не научат, — решительно возразил мальчик. — Можно, я еще немножко?

— А завтракать кто за тебя будет? Артист Пуговкин?

— Угу! — включился в игру Андрюшка.

— Так он в кино снимается, ему некогда!

Хочешь не хочешь, а надо подчиняться.