И тут только Крашенков увидел убитого. Он лежал в кювете, лицом вниз. Обе штанины у него были задраны. Видимо, его приволокли сюда уже мертвого…

— А остальные куда ушли?

— В глубь леса.

Девушка закончила перевязку. Крашенков и лейтенант взяли раненого под руки и повели к машине.

Откровенно говоря, Крашенков не ожидал, что все так удачно получится. Больную не только осмотрели хорошие специалисты, но и, в нарушение каких-то приказов, оставили в военном госпитале. Сказали, что обстоятельно обследуют ее и, если будет необходимо, прооперируют. «Что с ней?» — спросил Крашенков своего старого знакомого, начальника приемного отделения майора Розенбаума. «Боюсь, что рак. Только дочери не проговоритесь», — предупредил тот. «А для нее — что рак, что насморк, я думаю!» — заметил Крашенков. «Все равно не говорите». — «Есть не говорить!» — «Запомните, молодой человек, ничто так не способствует познанию всяких горьких истин, как несчастье…»

Они вышли на улицу и остановились: куда идти? Впрочем, этим вопросом задавался один Крашенков. Веронике же было все равно. Он догадывался, что она все еще сомневается, правильно ли поступила, оставив мать. И сейчас, и особенно тогда, когда от нее ждали согласия, она полагалась главным образом на него. Заглядывала ему в глаза — что он посоветует, уже зная, что будет так, как он скажет. И хотя он сказал: «Да, надо оставить», — сомнение все-таки продолжало мучить ее. А теперь, при прощании с матерью, оно еще усилилось.

— Ну, куда пойдем? — спросил он.

Вероника скользнула по нему рассеянным взглядом и попыталась улыбнуться. Да, мысленно она еще там, в палате, в ушах ее, наверное, звучат и те слова, которые были сказаны, и те, которых они с матерью не успели сказать.

Он ее хорошо понимал. Вот так вдруг, неожиданно оставить самого родного человека на чужих, незнакомых людей. Пусть даже врачей, которые сделают все, чтобы поставить ее на ноги. Но кто может знать, будет ли ей там хорошо или плохо? В подобных случаях и городскому человеку есть над чем поломать голову. А тут полнейшая неподготовленность к такой ситуации…

— Ничего, Вероничка, все будет в порядке, — произнес он, легонько дотронувшись до ее плеча.

Она благодарно улыбнулась.

— Ну, пошли вправо, — предложил он.

Почему вправо, а не влево, он и сам не знал. Просто у них была масса времени — машина пойдет обратно лишь к вечеру. Молчальник Панчишный только в городке сообщил, что капитан Тереб приказал ему заодно сгонять в штаб армии, расположенный отсюда в двадцати километрах, и забрать там дневную почту и еще какие-то бумаги. И «фон Штейна», если товарищ лейтенант не возражает, он возьмет с собой: бумаги все-таки секретные, мало ли что может случиться в дороге. Крашенков, конечно, не возражал, и машина уехала.

А они отправились бродить по городку. Вправо ли, влево ли, какая разница?

Крашенков от кого-то слышал, что городок этот был основан чуть ли не тысячу лет назад, еще во времена Киевской Руси, что им попеременно владели русские, украинцы, поляки, турки, австрийцы, немцы и еще кто-то, кого он не запомнил, и что каждый, кто приходил сюда, разумеется кроме гитлеровцев, оставлял после себя какую-нибудь любопытную постройку.

Они шли по улицам, мимо старинных зданий, и Крашенков рассказывал о каждом из них — в меру своих знаний — Веронике. Ему было приятно, что она слушала его с интересом и, видно по глазам, старалась запомнить…

Незаметно очутившись на другом конце городка, они некоторое время постояли у разрушенного фонтана с аллегорическими фигурами Любви и Смерти.

И тут их внимание привлекла старая, заброшенная колокольня. Они поднялись наверх. Оттуда был виден весь город и его окрестности. До самого горизонта тянулся лес. Изредка кое-где проглядывали серебристые поля и луга. Вдалеке белели крестьянские хатки. А за ними снова темнел лес.

Господи, сколько здесь леса!

И где-то там, в самой гуще, их село, забытая дорога, хуторок Вероники…

— Красиво?

— Дуже.

И нежно посмотрела на него.

У него перехватило дыхание. Он притянул Веронику к себе и прижался к ее растерявшимся губам долгим поцелуем.

Мелькнула мысль: господи, только подумать, на виду у всего города, на высоте сорока метров!

Он видел ее большие, полные непонятного страха глаза, но не мог уже оторваться…

Вдруг она вырвалась из его рук и попятилась к выходу, в ужасе повторяя: «Не можно… не можно…» И побежала от него вниз по лестнице.

Он догнал ее на нижней площадке.

— Что с тобой?

— Ни… Ни… Це ж храм божий…

Она задыхалась от бега и от пережитого волнения и, видя его, как ей казалось, виноватую улыбку, чуть не плакала от радости, что избежала столь великой опасности.

«Так вот в чем дело!» — с облегчением подумал он.

Но оба как-то разом обессилели…

Они спустились во двор, весь выложенный большими каменными плитами.

— Вероничка, ты не сердишься на меня? — спросил он, взяв ее руки в свои.

Она молча подняла его руку и прижала к своей щеке.

В этот момент их озорно окликнул чей-то голос. «Не господа ли бога?» — усмехнулся Крашенков.

— Эй!

Сашка Донцов? Опять он — никуда от него не скроешься! Верхом на своем, видно наконец-то отремонтированном, мотоцикле. Прямо-таки бог связи! Рядом с ним, в коляске, незнакомая девушка в военной форме. Она тоже смеялась, глядя на смутившуюся парочку. Крашенков мысленно ахнул: такого обилия орденов и медалей он давно не видел. Кто она?

— Привет!

— Привет!

— Ты как сюда попал?

— Да вот ее мать привез в госпиталь. А ты чего здесь?

— Видишь, — Донцов обвел мотоцикл хвастливым жестом, — как новенький! Весь залатали! Ни одной вмятины не осталось.

— Здорово отремонтировали! — согласился Крашенков.

Месяца три назад Донцов врезался в дерево. Машину сильно покорежило, но сам он отделался лишь синяками.

— Вы знакомы? — небрежно кивнул он в сторону улыбающейся девушки.

— Нет. Сергей.

— Нина! — Она протянула руку, маленькую и крепкую.

Нина? Ах, вот кто! Так звали девушку, о которой не единожды рассказывал ему Донцов. Когда-то он служил с ней в одной части. Она так все время и оставалась на передовой, а он после тяжелого ранения в голову угодил в артсклад. Поначалу он хвастал, что она без него жить не может. А потом как-то в минуту откровенности признался, что у них ничего серьезного не было. Просто хорошие друзья.

На Веронику Нина не смотрела: как будто ее здесь и нет. Крашенкова это задело: было и жаль Веронику, и обидно за нее. Тем более что та прямо пожирала глазами незнакомку. Ей, по-видимому, все нравилось в девушке-офицере: от тонкого, городского лица до красивой, ладно сидевшей формы с золотыми погонами и многочисленными боевыми наградами на груди. А главное — то, как Нина держалась, разговаривала, улыбалась.

— Ну, так как же? — Донцов в нетерпении отжал сцепление.

Ах, да, у них тут собирается веселая компания, и они его приглашают с собой. Естественно, его одного. Без Вероники. Ее они просто не замечают. Причем оба. Даже Донцов, который всего несколько дней назад рассыпался перед ней мелким бесом.

— Сережа, садитесь!.. Поехали! — торопила его Нина.

— Нет, братцы, не могу, — ответил Крашенков. — У нас тут дела есть…

Нина усмехнулась.

— Ну что ж… — И бросила Донцову: — Поехали!

Мотоцикл рванулся вперед, оставляя позади хлопья ядовитого дыма.

— Хорошо вам повеселиться! — крикнул вслед Крашенков.

— Постараемся! — не без вызова откликнулась Нина.

Когда мотоцикл скрылся за поворотом, Крашенков обернулся: Вероники рядом не было.

Потом он увидел ее. Медленно, спотыкаясь на каждом шагу, она пятилась в сторону колокольни. Ее лицо было искажено страхом.

Ничего не понимая, Крашенков бросился к ней. Она даже не взглянула на него.

— Что с тобой?

— Ничого… ничого… — говорила она, продолжая пятиться…

И тут метрах в ста, среди прохожих, он увидел мужчину в поношенной крестьянской одежде, в старой, помятой войлочной шляпе. Взгляд Вероники был устремлен именно на него и ни на кого больше.