Сам же он, Саенков, на том берегу обшарил все хаты, и нигде никаких следов. Зато пока искал — чуть не схлопотал пулю. А это? Так, слегка оцарапало…
— Да, с этим народом ухо надо держать востро! — сказал я и вдруг вспомнил, что почти теми же словами предупреждал меня о бдительности капитан со жгучим, пронизывающим взглядом. Тогда я ему не поверил. Даже осудил в душе за недоверие к людям. А возможно, он был прав…
Позвали Задонского.
Тот подошел, доложил почти по-уставному:
— Товарищу лейтенанте, явився по вашему наказу!
Его круглое усатое лицо с большими мешками под глазами выражало беспокойство.
— У меня к вам несколько вопросов, — сказал я.
— Пытайте. У мене вид вас тайн нэмае! — бойко заявил он.
— Вы хорошо знаете Чепаля?
— А що вин наробыв?
Итак, началась игра в кошки-мышки…
— Да ничего особенного, — соврал я.
— Та знаю трошкы. Людына як людына! — осторожно ответил санитар.
Но тут не выдержал старшина:
— Брось финтить, Задонский! Нашел перед кем дурочку валять!
— Яку дурочку? — удивленно и испуганно переспросил тот.
— А вот яку: сбежал к немцам твой Чепаль!
— Чепаль — до нимцив? — Вид у Задонского, точно его обухом по голове ударили.
— Или дезертировал, — постарался я несколько смягчить обвинение.
— Це не може буты, — негромко произнес санитар.
— Почему? — обрадовался я.
— Вин так чэкав наших, так чэкав…
— Не так, как у нас в поселке одна… стерва? Мужа ждала, а соседу дала? — со странным выражением лица проговорил старшина.
— У нього и сын був в партизанах.
— Сын в партизанах, а тесть в полицаях? С обеих сторон подстраховался?
— Вы и про тестя вже знаете?
— А ты как думал? — усмехнулся старшина.
— Так Чепаль за того тестя не видповидаэ! Той тесть вид першей жинкы.
Старшина повернулся ко мне:
— Ишь как закругляет! На все у него опровержение ТАСС имеется!
И опять к Задонскому:
— А ежели он у тебя такой хороший, то, может, скажешь нам с лейтенантом, куда он, такой хороший, подевался, покинул свой боевой пост?
— А як я можу то знаты? — пожал плечами Задонский. — Я на цьому берези, вин — на тому…
Мы со старшиной переглянулись. Дальше вести разговор было бессмысленно.
— Ладно, идите, Задонский, — отпустил я санитара.
Он неловко повернулся и зашагал к землянке.
— Куда же девался Чепаль?
— А хрен его знает! — произнес старшина. — Может, еще заявится…
3
Утром ко мне на перевязку пожаловал сам комендант переправы. Следом за ним в землянку спустился паренек в мятой шинели с солдатскими погонами. На его красненьком носу поблескивали очки в железной оправе. «Наверно, с майором», — решил я.
Лицо коменданта выражало смущение.
— Поглядите, лейтенант, что-то там все мокнет и тянет…
— Пожалуйста, раздевайтесь, товарищ майор, — произнес я и с упреком посмотрел на него. Кто-кто, а он, человек образованный и немолодой, должен был знать, к чему может привести отказ от госпитализации.
Мы с Орлом помогли ему снять шинель, портупею, гимнастерку, на которой тяжело повис еще ни разу не виденный мною орден Александра Невского. Я с трудом оторвал от него взгляд. Вот бы мне такой! Валюшка бы так и ахнула…
— Ну что там? — обеспокоенно спросил комендант.
— К сожалению, попала инфекция.
— А нельзя ли покрепче прижечь?
— Чтобы вам совсем плохо стало?
Неужели он все еще надеялся, что обойдется?
Сбоку сверкнули стекла очков: пареньку тоже захотелось взглянуть на рану. Пусть смотрит!
Пока шла перевязка, я молчал. Зато бинтов на майора не жалел. Даже рука устала крутить витки… Все! Теперь можно ему сказать.
— Товарищ майор…
— Бросьте, лейтенант!.. В госпиталь я не поеду!
— Товарищ майор, я не имею права больше оказывать вам помощь!
— Это еще почему? — ощерился он.
— Потому что я не врач. Ваша рана нуждается в срочном врачебном лечении в условиях госпиталя.
— Могу подтвердить! — вдруг услыхал я рядом слабый голос.
Вот это да! Солдатик, пришедший вместе с комендантом. Кто он? Медик? Но тогда почему без звания?
Впервые майор не знал, что ответить мне…
— Помогите одеться! — сорвал он досаду на Козулине и Буте, которые тихо занимались своими делами. Оба так и подскочили. Бросились выполнять приказание.
Когда майора одели, я велел отправить его в госпиталь на первой попутной машине…
Солдатик же в очках почему-то остался. Я подошел к нему и удивленно спросил:
— А вы разве не с майором?
— Нет, — он взглянул на меня исподлобья. — Меня прислали к вам. Вот записка.
Он достал из кармана шинели смятую грязную бумажку.
В ней мелким и аккуратным почерком было написано:
«Лейтенанту И. Задорину. Посылаю в ваше распоряжение бывшего слушателя второго курса Военно-медицинской академии Лундстрема в качестве фельдшера. Капитан Борисов».
Я заулыбался во весь рот. Это было так неожиданно, так здорово! Теперь во взводе нас будет уже три медика. Можно развернуться!
К тому же приятно иметь в своем подчинении настоящего слушателя академии. Пусть он еще не врач, но его голова, прикрытая засаленной пилоткой, надо думать, полна медицинских знаний. Однако до чертиков любопытно, почему он не доучился и по званию всего лишь рядовой. Даже не младший лейтенант, даже не старшина, даже не ефрейтор… Может быть, совершил какой-нибудь серьезный проступок и был отчислен? Впрочем, как непосредственный начальник я могу спросить об этом. Но сперва ответ по существу — на записку.
— Молодчага капитан Борисов! Нам вот так, — и я провел рукой по горлу, — нужен был еще один медик!
Лундстрем снял очки и принялся протирать их несвежим носовым платком. Его глаза подслеповато и беспомощно глядели на меня.
— Ты сам бросил учебу, — спросил я его как можно непринужденнее, — или…
— Или! — отрезал он и нацепил на носик очки.
Дальше выспрашивать его я не стал. Захочет — сам расскажет.
Теперь мы говорили исключительно о делах, и по его цепким вопросам ко мне я понял, что в медицине он разбирался и круг своих обязанностей представлял отчетливо. Мне он понравился с первого взгляда. И даже то, что он время от времени опасливо поглядывал на правый берег, гремевший всеми видами оружия, я воспринимал как нечто естественное и делал вид, что ничего не заметил.
А что, если воспользоваться его приездом и махнуть на ту сторону? Тем более что старшина, которому пришлось с ходу заняться поисками Чепаля, не имел времени поинтересоваться другими делами отделения. Список раненых, привезенный им оттуда, почему-то насчитывал всего восемь человек, то есть намного меньше, чем у нас. Это на правом-то берегу.
Короче говоря, надо ехать.
— Саенков! — обратился я к старшине. — Остаетесь за меня. Вместе с товарищем военфельдшером. А я — на тот берег!
4
Утреннее солнце еще только приглядывалось к наступавшему дню. Из своих недосягаемых высей оно осторожно посматривало на грохотавший правый берег, словно не зная, на что решиться — уйти ли от стрельбы на весь день за облака или, невзирая ни на что, отпустить людям то немногое из своих осенних остатков, что положено им на сегодня.
Наконец после долгих колебаний оно выбрало второе — открылось людям до последнего лучика.
Панько, которого я взял с собой, оттолкнул лодку от берега и всем туловищем повис на носу. Солдаты взмахнули веслами, и в лицо мне ударили тяжелые холодные капли. Я поежился. Первая лодка с шестью связистами ушла вперед метров на тридцать.
— Поднажать! — скомандовал сидевший на корме лейтенант.
Все шире становилась полоса воды, отделявшая нас от левого берега, и с каждым метром на душе было беспокойнее и торжественнее. Трудно сказать, представляли ли какой-либо интерес для гитлеровцев две рыбацкие лодчонки с солдатами, но то, что мы были на виду у немецких наблюдателей и корректировщиков, не вызывало сомнений.
