Мы с Саенковым поднимались по пологому склону, как всегда преодолевая ожесточенное сопротивление глубокого и вязкого песка.

— Эй, мальчики! — услышали мы позади хрипловатый женский голос.

Но ни я, ни он не обернулся. Мне и в голову не пришло, что это могло относиться к нам: какие мы с ним мальчики?

Мы оглянулись только тогда, когда нас окликнули во второй раз.

Сверкая коленками, в гору бежала девушка в короткой шинели, в пилотке, которая почти затерялась в разлетавшихся светлых волосах.

Хотя уже спустя несколько секунд я видел, что это не Валюшка и не та другая, которая так таинственно и страшно исчезла нынешней ночью, сердце у меня еще долго не могло успокоиться.

И вот девушка — на расстоянии вытянутой руки. Она запыхалась. На ее лбу не то капельки пота, не то дождинки.

— Мальчики, вы не из санвзвода случайно?

— Ну! — ответил старшина, не сводя с ее раскрасневшегося лица своих усмешливо-нагловатых глаз.

— Да? Ой, как хорошо, что я вас нашла! — От смущения ее улыбка была разбросанной и неполной — все время обрывалась. — А то на вас выписали продукты, а мы не знаем, что с ними делать.

— По продаттестату, что ли? — с недоверием спросил старшина.

— А то как же еще? Вчера днем ваш капитан сдал нашему начпроду аттестат на пятнадцать человек.

— На пятнадцать? — обрадовался Саенков. — Ну, товарищ лейтенант, теперь живем!.. А вы кто такие? — обратился он к девушке.

— Мы зенитчики! Вон наши батареи! — показала она на ближайшие рощицы.

— Давайте, что ли, знакомиться? — предложил старшина.

— Зина, — сказала девушка и подала руку сперва ему, а потом мне. Ладошка ее была влажная и горячая.

— Лейтенант Задорин! — назвался я.

— Иван! — представился Саенков.

Девушка фыркнула.

— Чего? — удивился он.

— Больно просто — Иван…

— Так и Зина-то не сложней! — усмехнулся старшина.

— Один лейтенант сказал, что Зинаида означает божественная, рожденная греческим богом Зевсом.

— Верно, и Иван что-нибудь да значит? — предположил Саенков.

— А что он может значить? — хмыкнула девушка. — Иван и есть Иван!

— Нет, — не согласился он. — Что-нибудь да значит.

Все время, пока старшина разговаривал с Зиной, я как в рот воды набрал. Стоял и бездумно глядел, как она двигала своими тоненькими бровками, светлыми ресничками, пухленькими губками. Особенно губками, которые то раскрывались для очередной реплики, то складывались ненадолго в улыбку. Нет, внешность ее мне не нравилась. И все же я не мог оторвать взгляда. Даже понять трудно, что произошло со мной…

— Чего мы здесь стоим? — спохватился старшина и галантным жестом — где он его подсмотрел? — пропустил девушку вперед. — Битте, фройлен!

Мы поднялись на пригорок.

— А где ваша землянка? — спросила Зина. Впервые она обратилась не к Саенкову, а ко мне. И я увидел, что глаза у нее не просто темно-голубые, почти синие, а еще с заметной поволокой: смотрят и осторожненько так смущают…

— Вон видите, у самой дороги, — ответил я, покраснев.

— А знаю, там артиллеристы были.

Она, по-видимому, все тут знала.

Из землянки вышел и переминался с ноги на ногу Витя Бут. Затем показался Орел, как всегда серьезный и очень деловой. Проведя рукой полукруг от дороги до берега, он принялся что-то не спеша объяснять. Ах да, Бут заступал на дежурство, а Орел его инструктировал. В каждом движении, каждом жесте отделенного проглядывал учитель. Как я раньше этого не замечал?

Зина удивилась:

— А это что за гражданские у вашей землянки?

— Наши санитары, — ответил старшина.

— Эти? — она скривилась точь-в-точь как я, когда впервые увидел их. — А они что-нибудь умеют?

— Умеют, — усмехнулся Саенков. — Волам хвосты крутить!

Зина фыркнула.

Вчера бы я и бровью не повел, услышав столь нелестное мнение о санитарах, а сегодня меня передернуло. К Орлу, Дураченко и Задонскому у меня почти не было претензий: всю ночь они трудились как черти. Панько, Бут и Козулин тоже старались, хотя не все у них получалось. Так что насчет «кручения хвостов» старшина явно загнул.

— Товарищ лейтенант, я схожу за продуктами? — странным просительным голосом произнес Саенков.

— Сходите, — ответил я и незаметно перевел взгляд на Зину.

— Ой, мальчики, я совсем забыла! — вдруг воскликнула она. — Наш начпрод еще баиньки. А он не любит, чтоб его рано будили… Приходите днем! — Она сошла на тропинку, которая вела к зенитчикам. — Я забегу, скажу вам, когда он глазки продерет!..

И, помахав нам рукой, зашагала быстрой и веселой женской походкой.

Саенков почесал в затылке и сказал:

— Эх, Зина, Зиночка, моя корзиночка!..

— А? Что? — вскочил я с нар.

Кругом мелькали растерянные и озабоченные лица санитаров.

— Что случилось?

— Комендант ранен! — сообщил старшина.

— Тяжело? — испуганно спросил я.

— Говорят, отбегался.

Я быстро натянул сапоги, надел шинель.

— Дураченко, Задонский, Саенков, с носилками — за мной!

И первым выскочил наружу. В лицо хлестануло мелкой и колючей изморосью.

Сквозь туман, стлавшийся над водой, проступали знакомые очертания правого берега. По-прежнему все пространство над ним заполнял грохот орудий, треск пулеметных и автоматных очередей.

Мы спустились по крутым ступенькам вниз. Придерживая рукой мокрый полог, вошли в блиндаж.

На деревянном топчане, накрытом ворсистым трофейным одеялом, нет, не лежал, а сидел, всем своим видом отметая какие-либо мысли о смерти, комендант переправы. Правда, левую руку он держал на весу. Вот тебе и отбегался.

Ранение оказалось не тяжелым, но майор потерял много крови и ослабел.

Закончив перевязку, я сказал:

— Товарищ майор, вы посидите здесь, а мы поищем попутку!

— Зачем? — встрепенулся он.

— Как зачем? Отправить вас в госпиталь.

— Меня — в госпиталь? — он впервые с опаской поглядел на меня. — Да вы, я погляжу, шутник, лейтенант! Да с такой царапиной тут же отправят обратно!

— Не отправят, товарищ майор. Я работал в госпитале, знаю.

— Давайте, лейтенант, лучше по-хорошему договоримся. Я буду лечиться у вас амбулаторно, а вы уж постарайтесь, чтобы мне хуже не стало…

— Товарищ майор, я не имею права оставлять на переправе раненых, — жалобно сказал я. — У нас здесь нет даже санчасти.

— А вы организуйте ее!

— Не получится, товарищ майор. В санчасти должен постоянно дежурить медик. А мне надо бывать и на этом берегу, и на том, и вообще всюду, где есть раненые.

— Ничего, старшина подменит вас на часок.

— Товарищ майор, старшина не может подменить меня. Он строевой командир, а не медик.

— Вот как? — и с ужасающей прямотой и бестактностью добавил: — Тогда непонятно, зачем он вам нужен?

Старшина разом побагровел, и я вступился за него:

— Чтобы следить за порядком и дисциплиной! Вы ведь видели, что за контингент у меня?

Сказал и тут же смутился — вспомнил о стоявших сзади Дураченко и Задонском с носилками.

— Я хотел сказать, что они только что с гражданки, многого еще не умеют.

— Ну вот, пусть на мне и учатся. Но без рук! Как студенты в операционной!

Майор встал и показал ординарцу на шинель, висевшую у входа. Тот, поглядывая на меня, нерешительно снял ее с гвоздя. Я промолчал. Не везти же силой в госпиталь!

— Ну, так когда явиться на перевязку? — обернулся ко мне майор, которому ординарец накинул на плечи шинель.

— Завтра утром, — ответил я.

— Договорились, — сказал он и осторожно переступил порог…

— Пойдемте! — обратился я к старшине и санитарам. Мне показалось, что Дураченко и Задонский старались не смотреть в мою сторону. Обиделись?

А Саенков уж точно затаил обиду на коменданта. Выходя из землянки, он бросил ординарцу:

— Майор что, в феврале родился?

— Почему в феврале?

— Немного не хватает… — Саенков повертел рукой у виска.