Но я для того, чтобы у Андрея была возможность надеть хотя бы брюки, поднявшись на крыльцо, из вежливости нажимаю на звонок.

Точно спит. Щелчок домофона, позволяющий мне назваться, раздается только через несколько минут. Это тоже дань хорошим манерам. Дверь открывается с приложения в телефоне, там на камере видно, кто пришел.

Я толкаю дверь и прохожу в просторный холл.

По винтовой лестнице мне навстречу спускается Ленка.

Она абсолютно голая. На ней только длинные серьги и ничего кроме.

Нисколько не стесняясь и не пытаясь прикрыться, она подходит ко мне, замершей в ступоре:

– Милости просим.

Я смотрю в наглые глаза, в которых светится триумф, и меня накрывает пониманием, что я дура.

Нет.

Глупая болонка. Так будет точнее.

Со стороны кухни слышно призыв Андрея:

– Кто там, кисунь? Ты мне яичницу сделаешь?

Молча отодвигаю бывшую подругу и иду на голос.

Картина маслом: из-за раскрытой двери холодильника для напитков торчит зад. Голый зад.

Ну просто идиллия в раю. Адам и Ева.

– Я сделаю тебе яичницу. Болтунью, – обещаю я.

Вздрогнув, задница скрывается за дверцей, а над ней появляется взлохмаченная голова жениха. На его шее алеют смачные засосы. Песня просто.

– Настя, что ты здесь делаешь?

Ничего умнее он спросить не мог.

– Ты холодильник-то закрой, – выплёвывая я, – а то яйца испортятся.

– Тебе же дали понять, что тебя не ждут. Что ж, проходи и не удивляйся, – радует меня из-за спины Ленка житейской мудростью.

Понятно, откуда смайлики. Мой дорогой не писал мне ничего, это ясно по его нахмурившемуся лицу.

Андрей бросает на Ленку взгляд и, расправив плечи, захлопывает дверь холодильника, представая в первозданном виде. Ну да, надо же хотя бы перед ней не ударить в грязь лицом. Показать ей, кто здесь вожак прайда и главный самец-осеменитель.

Внешние данные у Андрея впечатляющие. Собственно, это одна из причин, по которым я обратила на него внимание. После одного момента в прошлом я ценю привлекательность мужского тела, а жених подкатил ко мне знакомиться на пляже, выгодно демонстрируя свои стати.

Я только орган его никогда не видела. Да и сейчас стараюсь туда не смотреть.

– Оказывается, – ледяным тоном говорю я, – все самое интересное происходит как раз там, куда меня не зовут.

– Конечно, – мерзко тянет «подруженька». – Ты ж у нас выше этого. Сексом занимаются примитивные люди. Это грязно и противно. А ты у нас ле-е-ди. Да, Настенька?

В ее словах какой-то подтекст, который я не улавливаю.

Удивительно, но я сейчас сосредоточена на своих ощущениях.

Все жду, когда же мне станет невыносимо больно, когда меня захлестнет ужас произошедшего, или что-то подобное.

Но нет.

Мне действительно противно. И я чувствую себя грязной. Однако лишь из-за того, что мои идеалы были растоптаны: вера в порядочность Андрея, его понимание улетучились быстрее пузырьков шампанского, оставив после себя мутное пойло из недоумения и гадливости.

О! Я далека от осуждения жениха за связь на стороне. Я же действительно держала его на голодном пайке. Он вполне мог увлечься другой. Я не понимаю другого. Зачем было продолжать дохлые отношения? Расстаемся, и сношайся с другой на здоровье. Не понимаю Ленку. Зачем было толкать меня в постель к Андрею, уговаривать меня с ним переспать, если он самой ей нравится? И я ей верила, а она запросто меня предала.

У меня самой рыльце в пушку. Стоит вспомнить последние двое суток и все, что я успела пережить в руках Марича.

Можно сколько угодно оправдывать себя тем, что именно отсутствие поддержки со стороны жениха толкнуло меня на сделку с Маричем, но правда в том, что я чувствовала, что наши отношения с Андреем пошли под откос.

Понимала с того момента, как получила скупое сообщение с соболезнованием и позднее отказ приехать, когда мне угрожала опасность.

Это было очевидно, но я закрывала глаза, цепляясь за руины рухнувшего замка.

Глупая болонка.

В изменившейся реальности мне требовалось сохранить хоть что-то стабильное, неизменное.

И я прятала голову в песок. Чертов Марич, как всегда, прав.

Когда так поступаешь, окружающим удобнее тебя иметь.

А я по глазам Ленки было видно, что она испытывает удовольствие от того моего болезненного прозрения.

Только меня больше злит собственный идиотизм, чем эта измена, которая явно длится довольно давно. Как, наверное, они надо мной потешались. Это меня бесит. И личная слепота.

А боли от предательства нет. То ли оно меркнет на фоне гибели родителей и трех покушений, то ли подсознательно я уже поставила крест на этой помолвке. Я, увы, пока не настолько цинична, чтобы, как предлагал Марич, не разрывать ее из-за того, что буду спать с ним. Я бы не смогла.

Да. Я бы тянула с сексом до последнего, надеясь его избежать, но, если бы это произошло, я бы разорвала все обязательства перед Андреем.

Видимо, Кастрыкин и впрямь лелеял свои матримониальные планы исключительно в меркантильном ключе. А Лена, а может, и не только она, продолжала бы скрашивать его сексуальную жизнь.

Как же мне хочется стереть ухмылку с ее блядских татуажных губешек.

Игнорируя Лену. Я задаю насущный вопрос, который и привел меня сюда:

– Какая прелесть, что ж ты тогда камеру-то мне в ванной установил? Сколько ты на меня дрочил? Месяц? Два? Или пересматривал между перепихоном с нашей милосердной давалкой, – киваю я на Лену, лицо которой перекашивает.

Что? Думала, что я Кастрыкина совсем не интересую, да? Что он от суровой необходимости со мной за ручки держится?

– Ты, – шипит на меня она, больно вцепляясь когтистыми пальцами в плечо. – Да у тебя там смотреть не на что!

– А это, – перевожу взгляд на нее, – надо уточнить у нашего неисправимого дрочера.

Я с удовольствием применяю подкинутую Маричем формулировку.

– Ах, ты сучка! – вдруг бесится Андрей. – Да ты даже моешься как фригидная старая дева! Я все ждал, когда ты хоть пизду брить начнешь…

Как ему не нравится быть дрочером. Даже сделал ко мне пару шагов, сжимая кулаки. Я впервые задумалась, а может ли он поднять руку на меня.

– Ну что ты, коть! – Ленка все сильнее сжимает пальцы на моем плече. – Мог бы спросить меня. Я бы тебе сказала, что Настенька на эпиляцию в салон ходит. Только результат она показывает не тебе. Наша чистюля раздвигает рогатку перед другими…

– Ах ты блядь! – взрывается Кастрыкин, хватая меня конский хвост.

– Ты что несешь! – офигиваю я.

– Правду, – мерзко улыбается Лена. – Я тут хотела навестить несчастную подругу, потерявшую родителей. И увидела, что она уже утешилась. Выходит в обнимку с Маричем и еще тремя мужиками. Распробовала, наконец, Настюш?

– Ты мне не говорила, – злой взгляд Андрея впивается в Лену.

– Не успела, хотела приберечь на сладкое, – скалится сука.

– Отпусти! – я дергаю головой, потому что еще немного, и Кастрыкин меня оскальпирует.

– Отпустить? С хрена ли? – ревет он. – У меня, оказывается, развесистые рога. А мне ты заливаешь, что целочка еще на месте! Сейчас я попробую, есть ли там что-то ценное. Мне положена компенсация за выебанный за год мозг.

И эта скотина другой рукой лезет ко мне под футболку.

– Убери лапы, ублюдок! Вот у тебя есть дырка!

Ленка заламывает мне руку, и от острой боли на глазах выступают слезы.

– А я, – подружка цедит мне на ухо, – помогу сладенькому. Посмотрим, как тебе понравится. Может, даже друзей позову, чтоб тебе веселее было, чистенькая ты наша. Скоро звание почетной давалки станет твоим.

Страх, лютый ужас от непонимания, паника, шум в ушах и пульс, бьющий в виски.

Мой мозг не ищет никаких выходов.

Он в ступоре, но, слава богу, в дело вступают инстинкты.

Я лягаюсь, как бешеная кобыла. Жаль, что я не на каблуках, с удовольствием бы вонзила шпильку в незащищённые яйца ублюдка. Извиваюсь и вырываюсь изо всех сил.