– До какого момента? До старости, до пенсии, до его импотенции? До той измены, о которой ты говоришь?

– Для женщин это важно! – пылю я.

Я помню, как мама мне объясняла, что это истинный дар для мужчины.

– Возможно. Для некоторых, – не спорит Марич. – И ты будешь со своей невинностью носиться, как со священной коровой? Рано или поздно, это все равно случится.

Смотрит он на меня, приподняв бровь.

Невыносимо! Бесчувственное чудовище!

Я соскакиваю с кровати, собираюсь покинуть эту комнату как можно быстрее, но у порога меня останавливает насмешливый голос:

– Что? Приступ милосердия закончился? А как же обработать мои раны?

Сжимаю и разжимаю кулаки.

– Судя по всему, мозг поврежден необратимо, а остальной ущерб незначителен, – цежу я и дергаю дверную ручку.

Вслед мне несётся:

– Вечером ты тоже будешь нужна.

Мерзавец.

Я бы хотела, чтобы дверь захлопнулась с громким стуком, но она мягко закрывается за моей спиной.

С остервенением оправляю подол. Как стереть с себя его прикосновения?

Деспот.

Поднимаю глаза и натыкаюсь на Сати, прислонившуюся к стене чуть дальше по коридору. Заметив, что я застёгиваю пуговки на лифе сарафана, она отталкивается и вихрем уносится, хлестнув меня злым взглядом.

Кажется, заказанный ею сыр мне лучше не есть.

Ужасный дом.

В полном раздрае я запираюсь у себя в комнате.

Прожжённый циник.

«Ну ты же до сих пор ему не дала».

Просто это не главное. Мы с Андреем оба это понимаем.

Хотя он несколько раз делал попытки заняться со мной сексом, но я была не готова. Ничего особенного я не чувствовала, когда Андрей давал волю рукам, и к девочке своей, я его не подпускала. Ему дозволялось только трогать грудь сквозь платье и коленки, но как только он забирался под подол выше, я все пресекала.

Ленка говорила, что я хоть как-то должна снять с него напряжение, ну или позволить случиться рукоблудию. Мол, мне самой понравится.

Я соглашалась, но как только доходило до дела, мне хотелось сбежать или, на худой конец, надеть шубу.

Близко ничего подобного не было такого, как с Маричем.

Но целоваться с Андреем было приятно.

Хорошо, что Марич меня не целует.

Гоня от себя мысли о том, как бы это могло быть, я хватаюсь за телефон.

Все у нас с Андреем куда-то не туда зашло. Были же и цветы, и ухаживания. Все было так красиво…

Где-то я просчиталась. Мама говорила, что от женщины зависит, сохранятся ли отношения. Испытывая потребность пожаловаться на Андрея, звоню Ленке, но она не отвечает.

И, накрутив себя, я набираю Андрея.

– Насть… Привет, – запыхавшись, отвечает он.

– Ты на тренировке?

– Я? Да… на тренировке… Уф… Что-то случилось?

Я закипаю против воли.

Да. Случилось.

У меня погибли родители, на меня покушаются, я живу у Марича, чтобы с ним спать. Определенно, что-то случилось. А ты даже не звонишь.

– Ты меня не терял? Я сейчас живу не в загородном доме, – обтекаемо говорю я.

– Да? Хорошо, что сказала. Лена вроде хотела к тебе заехать.

Только Лена? А ты?

– Ее телефон не отвечает.

– Ну, – хохотнув, Андрей предполагает, – у неё сейчас забот полон рот. Ай!

– Что такое?

– Ничего. Не обращай внимания.

– Андрей, – помявшись, решаюсь спросить я, – у нас все хорошо?

– Да, Насть, конечно. Я понимаю, что свадьбу лучше отложить. Ты сейчас придёшь в себя, и через полгодика мы поженимся. Ох… О! Слушай, я нужен в игре, созвонимся попозже.

Он кладёт трубку, а я невидящим взглядом пялюсь в стену.

Лучше? С чего он решил? Свадьба и так нескоро.

Но возражать ему по этому поводу… Это будет звучать, не как «мне нужна твоя поддержка», а будто смерть родителей для меня ничего не значит. Я и так постоянно чувствую себя виноватой из-за того, что задвигаю переживания на задний план.

Надо ещё тёте Оле позвонить. С ней хотя бы можно поговорить о папе с мамой.

От этого решения меня отвлекает стук в дверь.

– Анастасия Дмитриевна?

Это кто-то из охранников.

– Да? – подаю я голос.

– Александр Николаевич приглашает вас в кабинете. Лютаев уже заехал на территорию.

Лютаев? Тот самый?

Скромный домашний сарафанчик теперь кажется мне чересчур откровенным, и я переодеваюсь в джинсы и футболку.

Глядя в зеркало, вспоминаю, как Марич трогает мои волосы, наматывает их на кулак, и сердито собираю их во французскую косу. Придирчиво рассматриваю свое отражение: мама говорила, что это причёска королев, но сейчас на вид мне можно дать лишь лет двадцать, и то с большой натяжкой. Разве что грудь не подростковая.

Ну, в конце концов, подчёркивать сексуальность не в моих интересах.

Выглянув из окна, я обнаруживаю припаркованное во дворе авточудовище.

Какой хозяин, такая и машина.

Ужас.

Лютаев – в городе персона довольно известная, но я никогда с ним не встречалась, только слышала о нем от девчонок в универе.

Они, и Ленка в их числе, торчали в кафешках и барах, где «можно встретить достойного мужчину», и караулили самых перспективных холостяков в городе. Разделившись, те, кому нравятся темненькие, бегали за Староверовым, а те, кому по вкусу блондины, искали встреч с Лютаевым.

Староверов девчонок иногда снимал, а Лютаев – никогда.

Ни одной не удалось привлечь его внимание, хотя они из кожи вон лезли.

Его холодность и куча легенд, как он один нагнул весь город, делали Лютого весьма привлекательным в глазах женщин, и вот наконец я тоже его увижу.

Сунув мобильник в карман, я отправилась искать кабинет Марича, в котором еще ни разу не была. Сати куда-то провалилась, а просить охрану показать дорогу, мне почему неловко, но, поплутав по первому этажу, я все-таки нахожу искомое.

Лютаев уже там. Стоя ко мне спиной, он разговаривает с Маричем.

Такой же высокий и спортивный, но они разнятся, как день и ночь.

Правда, когда, замечая реакцию Марича на мое появление, он оборачивается, я понимаю, что глаза у него хоть и яркие, но такие же равнодушные.

Они как бы говорят: «Ничего личного. Просто бизнес».

Хотя, конечно, Лютаев хорош. Соломенные волосы оттеняют золотистый загар, черная футболка обтягивает широкие плечи, но от него веет еще большим холодом, чем от Марича.

– Анастасия, познакомься. Максим Лютаев.

– Можно Макс, – отзывается гость и осторожно пожимает протянутую мной руку. Глаза его сканируют меня, и я испытываю желание спрятаться за спину хозяина кабинета.

– Настя, – собравшись духом, представляюсь я.

Игнорируя, что я назвалась сокращённым именем, Макс обращается ко мне так, как предложил Марич:

– Анастасия, мне нужно, чтобы вы вспомнили, не было ли подозрительных обстоятельств, при которых могли установить камеру у вас в ванной.

– Нет, – теряюсь я. – Меня не было полгода. Единственная неожиданность – это то, что мы обнаружили в квартире сегодня. Этот бардак, ну и дартс этот…

Меня передергивает от воспоминания о моменте, когда сработала та штука. Перед глазами встает картина с воткнувшимися в Марича дротиками. По спине пробегает дрожь, и вдоль позвоночника выступает испарина, хотя в кабинете работает кондиционер.

Марич жестом предлагает мне сесть, и я решаю, что это неплохая идея. Мужчины следуют моему примеру, и разговор продолжается.

– Камеру установили не сегодня и не вчера, а намного раньше, – берет слово Лютаев, глядя на мрачного Марича. – Судя по серийному номеру, который ты мне сбросил, игрушку действительно купили у нас. Она проходит по накладным, как поставка из Гонконга. По портовым отгрузочным поступила где-то в сентябре. Пока растаможка, пока учет, туда-сюда… Так что, в продажу мы ее пустили где-то месяцев восемь назад. Кому и когда продали, сказать смогу завтра утром. Сегодня ребята перезагружают систему. Это продлится всю ночь.

– Я ее зарядил, – Марич задумчиво вертит в длинных пальцах ручку Монблан за сто семьдесят пять тысяч баксов. А я еще хотела предложить ему денег за помощь. Наверное, все мое хваленое наследство, как несколько таких ручек. – Последняя съёмка была в январе, потом заряд закончился. Период, зафиксированный на видео, где-то неделя. Скорее всего, до этого несколько раз стирали, скопировав, и ставили записывать заново.