Ничего этого Пельше не сказал. Достаточно было первой фразы, на которую Брежнев рассмеялся.

— Есть еще один вопрос, Леонид Ильич. Мы провели выборочные проверки на армейских складах длительного хранения. Первые результаты показали серьезные проблемы.

— Говорите прямо, — сдвинул брови Брежнев. — Если завтра война, вся эта техника быстро не поедет?

— Именно так. А что-то не поедет вовсе.

— Разгильдяи!

— Да, — согласился Пельше, и совсем уже прямо резюмировал: — Халатность и воровство.

— А ведь там не только водовозки и санитарки, — крякнул Брежнев. — Там танки и бронемашины. В прошлую войну вредителей ловили, называли врагами и стреляли без жалости!

— Не будем спешить с выводами, Леонид Ильич, — осадил его Пельше спокойным голосом психотерапевта. — Комитет партийного контроля выйдет на Политбюро с отчетом по проведенным проверкам. Товарищи послушают, оценят выводы. А уже затем мы предложим внезапную тотальную ревизию армейских складов. С участием прокуратуры и госбезопасности, конечно.

— Поддерживаю, Арвид Янович. Теперь расскажите о переговорах с индусами.

— Предметно рано говорить, пока торгуемся. Мы хотим денег, они хотят рассчитываться товарами народного потребления, да еще с отсрочкой.

— Чай у них очень хороший. Бенаресский шелк отличный. Юбки и блузки из хлопка нам тоже нужны, — Брежнев на минуту задумался. — Мне докладывали, людям нравятся индийские джинсы.

— Да, Леонид Ильич, текстиль у Индии на уровне. Парча, кашемир, газовые платки — товары ликвидные. Но деньги все-таки лучше.

— Значит, оплата будет комбинированная. Бартерная схема и финансовые транзакции, — решил Брежнев. — Не «кинут», как вы иногда выражаетесь?

Пельше покачал головой:

— У индусов свои тараканы, но по сравнению с Египтом это идеальные партнеры. От наших старых танков давно пора избавляться. Куда нам столько? Подшаманить, конечно, привести в божеский вид, и адьюс. В Африку, Китай, но лучше всего в Индию. Впрочем, лучше всего — всем сестрам по серьгам.

— В приватном разговоре Индира Ганди высказывала мечту о больших противолодочных кораблях и атомных подводных лодках. Хотя бы в аренду.

— Надо давать, Леонид Ильич! Здесь есть тонкость: нельзя допускать половинчатых решений. Сажать на иглу следует прочно, поэтому помощь должна быть мощной. Оказывая помощь Индии, мы решаем сразу несколько задач. Первое и главное — избавляемся от устаревшей военной техники и боеприпасов. При этом вынуждаем Индию отказываться от развития собственной военной промышленности. А если они настаивают, то делать это будут под нашим руководством. Повышаем свой имидж и влияние в регионе, заодно получаем от индусов доступ к местным технологиям, разведданные и образцы западного оружия. Получаем надежный форпост, если договоримся о создании военных баз. Наконец, принимаем в качестве оплаты товары ширпотреба и легкой промышленности, что весьма важно для насыщения рынка СССР. Уверяю вас: рынок скушает и попросит еще.

— Какую бронетехнику из старых запасов они согласны взять? Почем? — генсек обернулся и поманил охранника. — Коля, не жмись! Давай закурим, и пусть это будет последний раз на сегодня.

Глава сорок вторая, в которой д айте мне белые крылья, я утопаю в омуте

В любой воинской части, даже самой затрапезной, имеется полковое знамя. Под присмотром часового оно хранится на виду, при входе в штаб. Часовой под знаменем стоит справа, на крохотной сцене, дежурный по части сидит слева, в аквариуме. И каждый раз часовой обязан вытягиваться по стойке «смирно», едва завидев штабистов, слоняющихся по кабинетам.

Охранная контора полковника Трубилина имела ворота, КПП и штаб, а роль часового выполнял щенок, который слонялся по территории. Завидев меня, он не стал тянуться по стойке «смирно», а с радостным лаем бросился навстречу. Щенок был уверен, что у меня найдется кусочек сыра, и эти надежды оправдались.

— Портишь мне сторожа, Михалыч, — спрятал улыбку Трубилин.

Кормить охранную овчарку категорически запрещалось всем. Только я вам не тут, а почти что родственник собачки! По крайней мере, лично роды у мамаши принимал.

— Как песик, работает? — поинтересовался я.

— Серьезно дрессировать еще рано, но чужих облаивает четко. Порода!

Собственно, меня интересовало не это, а утренняя встреча в роще. И Артем тянуть с рассказом не стал:

— Одного ухаря допросить удалось. Недолго, правда, но достаточно. Сразу скажу, Михалыч: это не заговор. Нападение на вас было спонтанным.

— В смысле? — не понял я. — А как же засада, топоры, тесаки?

— Пацанам костюмчики ваши очень понравились. С первого взгляда, по их терминологии, поняли: тряпки и педали забугорные. Решили брать.

— Вот так просто?

Трубилин развел руками:

— Это не они такие, жизнь такая. Дело привычное, как оказалось. Бродяги сиженые, на кривую дорожку выходят далеко не в первый раз.

— А ты говоришь «не заговор»!

— Это их территория, Михалыч. Место постоянного приработка. Они здесь по ночам сети ставят, и заодно грабежом промышляют.

— Стрелка реки мало похожа на бульвар, чтобы здесь люди гуляли, — не поверил я такой новости.

— Ну ты же гуляешь? — улыбнулся Артем. — Влюбленные парочки тоже. Они ищут в роще уединения, гопники ищут парочки. Летом у них вообще золотой сезон. Грабить легко — парочки лежат отдельно, одежда отдельно. Бери и беги.

— Кто ж такой ушлый?

— Рабочие с кладбища.

— В смысле, рабочие?

— Да, работяги, — кивнул Арием. — Оградки там варят.

— Пролетариат, значит, — припомнил я старое слово. — Днем куют цепи, ночью вяжут сети… Скованные одной цепью, связанные одной сетью…

— Ага, — согласился Трубилин. — Секс, наркотики и рок-н-ролл — это не про них. Как там поется в твоей песне? «Глядел на шлюх и мирно кушал пончик», дальше не помню… А, вот: «Но нас терпению учили в лагерях». Короче, браконьерничали помаленьку.

— Перебивались с гоп-стопа на рыбалку, — пробормотал я. — Потому что на зарплату не проживешь?

— Факты налицо. Моторная лодка нашлась ниже по течению, в ней сети и рыба. Вот так все вместе они отправились в последний путь. Ничего не поделаешь, любой кувшин, что ныряет в колодец, там когда-нибудь и разбивается.

Картина постепенно прояснялась. И в это время щенок разразился совсем не дружественным лаем. Я оглянулся — КПП прошла Степанида Егоровна. Она цыкнула на ретивого охранника, поздоровалась, и с ехидцей поинтересовалась:

— Совещание будет во дворе?

— До начала еще десять минут, — Трубилин широко раскинул руки. — Можно воздухом подышать.

И мой очередной вопрос не заставил себя ждать:

— Так-так. А нас как эти ухари нашли? Для влюбленных парочек вроде как рановато.

— А для грабежа в самый раз, — хмыкнул Артем. — Вас, спортсменов, приметили вчера. Но причесать не успели, бегуны куда-то делись. Рандеву наметили на сегодня, пришли заранее. Ну и огребли себе царствие небесное, господи прости. Хотя это вряд ли, скорее геенну огненную.

— Туда им и дорога, — отчеканила Степанида Егоровна. — Шпана шаромыжная. Давно пора в этой кладбищенской шобле порядок навести! Днем возле могилок людей на деньги разводят, ночью грабежом промышляют. И это советские сварщики? Да пропади они пропадом, псы смердящие!

Трубилин прищурился:

— За последний год там «крыша» меняется четвертый раз.

— И что?

Признаваться Степанида Егоровна не собиралась, это была ее личная война. Недавно в приватной беседе, когда мы хорошо приняли на грудь, она неожиданно поинтересовалась:

— Антоша, а ты веришь в бога?

— Конечно, — я даже не раздумывал. — Плохо и редко, но верю.

— А как ты думаешь, человек нуждается в помощи бога?

— Конечно, — снова согласился я. — Человек слаб.

— А живет так, будто бога нет!

— Бог есть, — возразил я, — только в нашу возню он мало вникает. От этого и страха перед богом мало.