Мысленно отмахнувшись, Антон обернулся к Уле Тулаевой:

— Как думаешь, калмыки оценят этот номер?

— Пф, — фыркнула Уля вслед за Аллой. — Калмыки не дурней других! Умеют не только лихо скакать. Из лука стрелять любят, и копьем владеют. Кулачный бой в почете. А уж когда саблями виртуозно машут — такое искусство все понимают, от мала до велика. Наша Люлька там будет первой!

Сеня порозовела от лестного предсказания, а Уля закончила уверенным тоном:

— Если до финала не украдут, конечно.

— А вот сейчас не поняла, — Жанна отложила тромбон. — Как это украдут?

— Ой, можно подумать, ты не знаешь, — фыркнула Зина.

Жанна знала, поэтому заткнулась.

— Киднеппинг по-монгольски называется «хулгайлах», — сказала Уля Тулаева.

— Да ладно, — недоверчиво улыбнулась Сеня. — Вы шутите, да?

— Парни у нас такие, — Уля выглядела совершенно серьезной. — Посмотрят пару минут — и всё.

— Что всё?

— Пиши «пропала». Калмыки любят русских жен, а Сеня девка пригожая — тонкая, гибкая, ладная. Приедут, только не на «Волге», а на лошадях, и увезут в степь. Ищи потом.

— Степь да степь кругом… В той степи глухой схорони меня, — прошептала Жанна. И с надеждой вопросила: — Но потом найдут?

Уля кивнула:

— А когда найдут, у нее уже юрта, куча детей и табун верблюдов.

Глава двадцатая, в которой не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым. Вечно молодым, вечно пьяным

Глаза Жанны начали расширяться. А когда они достигли невиданного размера, девушка вскочила:

— Я думала, что только горские евреи умеют девушек воровать! Киднеппинг — это вообще еврейское слово. А в Калмыкии, выходит, есть степные евреи?

— Откуда им в степи взяться? — хитро усмехнулась Уля. — Если раньше и были, то две тыщи лет назад. А сейчас все евреи здесь, в городе. В степи остались только калмыки.

Народ возбужденно загалдел.

— Так, товарищи, — опомнился Антон, — успокоились все! Никто Сеню не украдет, потому что рядом буду я!

— Кто ж тебя туда возьмет? — возразила Зина.

— Она же памятник, — ехидно добавила Алла.

А Зина закончила собственную мысль:

— Люльку на чужбину отправляют одну. Совсем одну.

— Ну и что? Самолет в Элисту летит быстро, меньше часа, — буркнул Антон. — За шесть рублей по студенческому билету. Фигня вопрос.

— Как это одну? — Варвара подошла ближе. — А кто ей там аккомпанировать будет?

В подтверждение своих слов она стукнула по кубинскому барабану.

— Подумаешь, большое дело, — Алла отмахнулась смычком. — Уж пианино на сцене найдется, как и умельцы колотить по клавишам — как-нибудь ритмично сбацают. А чемодан с костюмом и саблями Сеня сама поносит.

— Нет, так-то Люлька не одна поедет, конечно, — дополнила ее Зина. — В нашей делегации будет еще два человека: Альбина Петровна, что заведует кафедрой вокального мастерства, и председатель профкома Хромовая. Только вряд ли они станут аккомпанировать — уважаемые люди обычно заседают в президиуме жюри.

Уля Тулаева неожиданно встала и, шевеля растопыренными пальцами, вскинула руки. Такие загадочные движения, завораживающие и привлекающие внимание, делал зловещий шаман в фильме «Земля Санникова». Уле явно не хватало бубна, но до этого дело не дошло.

— А знаете что? — сказала она.

— Что? — заинтересовалась Варвара.

— Я, наверно, поеду в Элисту. Не с ними, а своим ходом, на автобусе. Восемь часов всего. Зато родных повидаю, и Люльке заодно саккомпанирую.

— Весенняя Калмыкия, тюльпаны, кумыс, кальян, — задумчиво пробормотала Ада Гольдберг. — И смелые степные парни. Это так романтично! Надо ехать.

— Ты чо? — поправила ее сестра. — Кальян — это древняя забава индусов и других восточных богачей. А калмыки больше уважают молочную водку и вяленую колбаску «махан».

— Моя бабушка курит трубку, — внесла Уля свои пять копеек. — Хоть говори, хоть стреляй.

— Все равно надо ехать, — стояла на своем Ада. — Только не на автобусе, а на поезде — у нас багаж. Правда, дорого это, четыре рубля туда, четыре обратно. Да и там рубль в день на столовку. Это десятка. А где жить? В местную общагу нас не пустят без направления. То есть готовь еще рубль на койку.

Сеня забыла расхаживать по сцене. Кажется, она перестала не только распеваться, но и дышать — лишь вертела головой, глядя на ораторов глазами дикой лани. Спикеры сменялись калейдоскопом, один за другим.

— Постойте, — возмутилась Жанна. — Хорошенькое дело! А праздничная демонстрация? В комитете комсомола всё давно расписано: Антоша идет с гармошкой, я с тромбоном, а Варя с походным кубинским барабаном.

Вот здесь она попала в точку. На демонстрации в это время ходили добровольно и стройными рядами, потому что желания никто не спрашивал. Наоборот, потом интересовались причиной отсутствия у тех, кто не пришел. И повод должен быть весьма убедительным, иначе не поймут. Пикник за городом здесь не проканает, как и самолетно-автобусный туризм. А недомогание без справки будет воспринято за чистый саботаж.

Мероприятие под названием «народная демонстрация» готовилось заранее, составлялись списки. И это логично, любой экспромт должен быть тщательно подготовлен. Естественной выглядела и инициатива снизу — втихую собирались деньги на разогрев и закуску. Поручалась эта тайна самым серьезным товарищам, которые больше ничего не несли, кроме котомок с провизией и стаканами. Остальным демонстрантам распределяли шарики, транспаранты и флажки. Нагрузка строго по силе — девочкам попроще, мальчикам потяжелей.

И чаша сия нас не минет, здесь надо чего-то решать. Я задумался: может, оформить справки? Пачка пустых бланков, со штампами и круглыми печатями, лежит в ящике стола. Или оформить девчонкам больничные листы? Пищевое отравление — это вообще не проблема. Бабушка Мухия поможет, даже подделывать ничего не придется.

— Коммунистический субботник, посвященный дню рождения Ленина, я пропустил благодаря тебе, — влез в мои мысли Антон. — По уважительной причине, но я был один! А весь оркестр, заболевший враз, это перебор.

— Логично, — пришлось согласиться мне.

— А может, просто пойти к декану, и честно сказать правду?

Пока я раздумывал над ответом, в диспут вступила Анюта.

— Так, девки, слушай сюда, — потребовала она. — Сеню одну отправлять опасно.

— А я что говорю! — вскинулась Уля Тулаева.

— Не потому что калмыки украдут.

— А кто украдет? — закаменев лицом, Жанна замерла с круглыми глазами.

Анюта не стала церемониться, и обломала девичье ожидание скачек с Сеней наперевес, то есть поперек лошади, а также последующие приключения с погоней:

— Уля Тулаева прикалывается над Жанной, а вы уши развесили. Особенно Тоша. Вроде взрослые люди… Не стыдно так вестись?

— Да понял я это палево, — повинился Антон, и сразу выдал себя: — А в чем опасность?

— Там же будут москвичи! — поведала Нюся.

— И что? Они всюду.

— Москвичи страшнее калмыков.

— Чем это?

— Наглостью. Москвичи посмотрят, послушают, и переманят Сеню в свой институт. Они везде борзые и ушлые, особенно в спорте. Все лучшие игроки в Москве играют! В консерватории то же самое — мигом охмурят девчонку, чихнуть не успеет.

Оркестрантки переглянулись, а Нюся вкрадчиво поинтересовалась:

— Люлька, хочешь в Москву?

— Ну-у, не знаю, — задумалась Сеня. Разве что ножкой не шаркнула, и в носу не заковырялась.

— Видите? — припечатала Нюся. — Ведется! Самое обидное, что сманят, и всё будет почти что без обмана. У них там условия точно получше, все-таки столица.

Дав народу оценить московское коварство, Анюта продолжила с новой силой:

— Поймите, девки, это не только ее танец. Это наш танец! Между прочим, я там тоже выступаю с нагайками. Но главное не в этом.

— А в чем главное? — фыркнула Зина, не прекращая канифолить смычок.