Кроме того, ранний Маркс был сатанистом, чего не любят вспоминать его биографы. И в собрании сочинений отца политэкономии никаких стихов вы не найдете. От поэзии к теории революции Маркс перейдет в позднем возрасте, через отрицание отрицания. И если кто-то решится сказать, что в глубинах геометрии коммунизма лежит призрак сатанизма, он будет не так уж неправ.

Тем временем, поскольку образовался перерыв, Варвара приступила к наставлению новичка-барабанщика Кота Сиротина. Федот-перкуссионист с маракасами в руках стоял рядом и внимательно внимал.

— Запомни, Котик, — вещала Варвара, — барабанщика никогда не называют ударником! И барабанную установку не надо называть ударной. Ударники — это колхозные пионеры, а барабанщики — они и в Африке барабанщики. В нашей среде барабанную установку зовут банки.

— Почему банки?

— От слова «банка». Все тарелки попросту называют железом. Вот эта штука — педальная тарелка, она же «чарлик». Умники говорят «хай-хэт», что в переводе означает «высокая шляпа». Саксофон называют дудкой, в крайнем случае — кочергой. Но никогда саксофон не зовут саксом!

Жанна добавила:

— Тромбон тоже «дудка», но редко. Чаще всего это «костыль».

Варвара кивнула на поправку и пошла дальше.

— Гитара — это лопата. Балалайка — бандура. Мандолина — ложка. Вот эти низкие громкоговорители зовутся гробами, а кабели на полу — кишками. Пианино мы называем фанерой, это сокращение от мудрёного слова фортепиано. Но если на сцене есть рояль, то величественный рояль всегда остается роялем. И еще одно хорошее слово: это музыкант. Так говорят о профессионале высокого уровня.

— А если профессионал низкого уровня?

— Тогда говорят просто — «он не музыкант». Теперь о нотах. Да, барабанщику не стыдно знать нотную грамоту. Взять, к примеру, бемоль. Этот знак понижения тона из-за характерного пузатого вида означает ещё и беременность. «Забемолить» — заделать ребеночка. У нас в музпеде так и говорят: «Ты только погляди: — она с бемолем!».

Федот заржал, но Варвара его перебила:

— А теперь серьезно. Речь пойдет о второй барабанной установке. Казалось бы, какая в этом необходимость?

— Да, — сказал Федот. — Так и казалось.

Варвара подняла палец:

— Что может прибавить второй барабанщик? Отвечаю. У нас есть Женька Иволгина и я, играющая на всем, по чему можно колотить. А теперь появился Кот и большие бочки. Нас стало трое.

— А я? — напомнил о себе Федот.

— Прости, парень. Сегодня речь не о тебе, а о других мастерах крепких палочек и тугой мембраны, — двусмысленным жестом Варвара поправила мощную грудь. — И за вторые банки сяду я. Будет классно, потому что две барабанные установки сближают хард-рок с джазом: один барабанщик играет основной ритм, а второй вовсю импровизирует.

— А как он импровизирует? — влез Федот.

— Увидишь. А еще можно играть то синхронно, то различно. Один барабанщик способен извлечь из банок ограниченное количество звуков в единицу времени, а вдвоем они сыграют в два раза больше.

— А если я научусь играть на кубинских барабанах? — произнес в пустоту Федот.

— Учись, — равнодушно согласился Кот.

Он сильно изменился в последнее время. На репетициях всех слушался, не пытался никого зажать в углу и постоянно шевелил губами, запоминая музыкальные термины. А началось это в Элисте, когда Кот пропал перед самым отъездом. Конечно, без него не уехали бы, но он вошел в автобус последним, сразу за Улей Тулаевой. И пропадал парень не с ней. Оказывается, монгольские танцорки водили его пить чигян, и с собой дали целую кожаную флягу напитка. Это такая разновидность кумыса, полезная при похмелье, истощении и язве желудка.

Чигян, видимо, оказался забористым — в автобусе глаза Кота блуждали, а грудь взволнованно вздымалась. На наводящие вопросы он отвечать отказался, лишь брату дал попробовать из фляги. С тех пор он окончательно и бесповоротно влюбился в музыку. По крайней мере, от Варвары на репетиции не отходил.

И в этот момент в Малом зале появилась Ада Гольдберг. Вошла Ада медленно, с распухшим носом и красными глазами.

— Комсомол — всё! — трагическим голосом произнесла она.

— В смысле? — Антон снова отложил гитару.

— Меня исключили.

— Да ладно, — не поверила скрипачка Зина. — Ты же ходила экзамен сдавать!

— И сдала, — кивнула Ада. — И прямо оттуда меня выдернули на бюро ВЛКСМ фака.

(Фак — здесь не ругательство. Это сокращение от слова «факультет»)

— И за что тебя турнули из рядов?

— За низкий моральный облик, не совместимый с высоким званием комсомолки.

Оркестрантки зашумели, и Антон прикрикнул:

— Успокоились все! Что за гвалт?

«Гевалт» переводится с немецкого как «насилие». Евреями это слово употребляется с восклицательным знаком — на идиш оно обозначает что-то вроде крика «караул». А в русский язык «гевалт» попало, изменившись на «гвалт», и стало обозначать шумиху с неразберихой.

— Ада, давай спокойно, — предложил Антон, при этом ментально посылая «лучи добра». — По порядку и с самого начала.

Та моментально вытерла слезы и отсморкалась в платок:

— Пару дней назад меня позвали в райком комсомола. Сару тоже туда вызывали, но она не смогла, потому что в больнице. Там спросили, знаем ли мы с сестрой о нашей бабушке, которая подала заявление в ОВИР. Ну, на выезд из Хабаровска в Израиль.

— А она подала заявление?

— Теперь это не секрет. И меня спросили, как мы к этому относимся. Я сказала, что нормально отношусь, а Сара против. Тогда они сказали, что я занимаюсь антисоветской пропагандой. И такое поведение недостойно звания комсомолки.

Что ж, ничто не ново под луной — подобные события редкостью не были. Сначала общественное порицание, потом придирки в общежитии, вроде «нарушения норм», с целью выгнать на законных основаниях. А затем исключение из института — таким студентам обычно не удавалось сдать сессию.

— И бюро фака исключило тебя из рядов? — пробормотал Антон. — А Сару?

— Меня исключили, Саре выговор.

— Выговор за что?

— За неявку на бюро комсомола.

— Она же в больнице! — возмущенно воскликнула скрипачка Алла.

— Вот поэтому не исключили, а только выговор. И еще они назвали меня стилягой в джинсах! — всхлипнула Ада. — Хотя это не джинсы, а слаксы.

Скрипачка Алла и не подумала ее утешать. В голосе слышалась насмешка:

— Ты стиляга и есть, раз явилась на бюро комсомола в штанах.

Утерев слезу, Ада огрызнулась:

— Надо было монашескую рясу надеть? А штаны — это сценический образ. Их Антон Михалыч велел носить постоянно, в целях обтирки и привыкания. Кстати, ты тоже в слаксах.

Алла согласно кивнула:

— Потому что я тоже стиляга в образе. А ты кайся, несчастная, ибо грешна.

— Почему?

— Тебя уже выгнали из комсомола, завтра выгонят из общаги. Потом придерутся к плохой учебе, и выгонят из института. А потом посадят в тюрьму.

— А в тюрьму-то за что? — Ада затравленно оглянулась. И без того невеликие корейские глазки превратились в щелочки.

— За тунеядство, — безжалостно объявила Алла. — На работу тебя ни одна собака не возьмет.

— Я знаю, — Ада снова зашмыгала носом. — Дальше будет именно так — они вовсю потрясали докладной коменданта, что мы выпивали на Восьмое марта.

— Погоди, но в этот день шампанское пили все!

— Ага, но к тебе же не придрались? А когда нас выгонят из общаги, мы не сможем платить за квартиру! Денег и так впритык.

— Кстати, откуда деньжата? — поинтересовался Антон. — На стипуху не проживешь. Мама присылает?

— Иногда, — ответила она больным голосом. — И еще мы подрабатываем репетирством в музыкальной школе. Там немного, но нам много и не надо. А теперь всё, бобик сдох. Германия нам с Сарой не светит…

Рыдания возобновились с новой силой, женский коллектив принялся утешать несчастную. Недолго поразмышляв, я решил вмешаться:

— Скажи Аде, что комнату ей найдем. И Сару завтра заберем из больницы, тем более что надо быстренько ее восстановить.