— А, если это было под воздействиями, каких-либо психотропных препаратов или наркотических? — не унималась, мне предстояло решить вопрос с моей девственностью, надо было понимать в каком хотя бы направлении копать.

— Голова может и не помнить, а тело?... После насилия остаются следы, — да, точно, если со мной что-то сотворили, я бы хоть, как это почувствовала, прейдя в себя.

— Спасибо, большое за разъяснения и за помощь, — поднялась, направилась к выходу.

— Берегите себя, Настя.

***

Владимир донёс меня на руках до машины, усадил сзади, положив больную ногу на сиденье и снял сланцы.

— Так удобно? — одарил заботливым взглядом.

— Да, спасибо. А долго ехать?

— Около двух часов по трассе, потом по городу, до госпиталя. Я договорился в нашем госпитале, долечиваться будешь там.

— А в обычную больницу нельзя? И вообще я не хочу в больницу, мне надо в детдом, узнать, что с Максимом.

— Насть, давай я по дороге тебе всё расскажу. Есть новости, — поджала губы и отвернулась. Он от меня что-то скрывает. Зачем я ему доверилась, в нашем мире никому нельзя доверять. Внешность и первое впечатление бывают обманчивы, так и вышло. Он и не собирался мне помогать, только так пяль в глаза пускал.

Больше не задаю вопросы, просто еду молча, слушая радио и разглядывая обивку в автомобиле.

— Мой напарник ездил в детдом, — поднимаю глаза, выныривая из подсознания. Бросаю взгляд на Владимира и удивлённо замираю, замечая, что он буквально сжирает меня глазами в зеркало заднего вида. Ёжусь, как от холода. — Максим сбежал, ночью, — ахнула, от услышанного. — Мальчишки из его комнаты сказали, что он был очень напуган, собрал рюкзак и после отбоя сбежал.

— Мне надо в полицию, — первая мысль, которая появилась в голове.

— Насть, полиция уже занимается его поисками, — слёзы градом, в груди болит, а тело дрожит. Как же от там один... Он ведь совсем ещё маленький, а если с ним на улице, что-то случится. — Мы его найдём... Обязательно найдём. Я тебе обещаю, — он продолжает на меня смотреть, жалит взглядом, прямым и настойчивым, словно разглядеть что-то хочет. — Это ещё не все новости, — смотрю вопросительно. — Директрису детдома убили.

— Что, — чуть не подпрыгнула на месте. — Как убили?

— Задушили, а потом повесили, в её же квартире.

— О, Боже... Это из-за меня... Из-за меня её убили, — директриса сделала мне много плохого, но злорадствовать по поводу её смерти, мне не хотелось. Не такой я человек. Одно могу сказать, карма её настигла. Ещё не известно, какие делишки она проворачивал, и сколько детей пострадало.

— Почему ты так думаешь? Может поделишься, — вздохнула, было безумно тяжело настроиться и всё объясниться. Тяжело и неприятно всё вспоминать. Ещё было важно, что обо мне подумает Владимир. Посчитает, грязной шлюхой, которая вместо того, чтоб обратиться в полицию, готова ноги раздвигать перед богатыми мужиками.

— Я одной девочке сломала нос, а вторую сильно пнула в живот, когда они меня... — сглотнула слюну, чтоб протолкнуть скопившийся ком в горле. Грудь от обиды распирала. — В общем они меня доставали. Это была самооборона, а директриса сказала, что в добавок ко всему, там сотрясение, сломаны рёбра и другие повреждения. Я этого не делала, — посмотрела в зеркало, встретившись с глазами Владимира, в них ясно читалось: "я тебе верю". — Клара Генриховна, сказала, что мне грозит три года тюрьмы, но могу этого избежать, если соглашусь... на ужин с одним толстым из министерства, — завуалировала. Он не глупый, прекрасно поймёт, что из себя представляет такой ужин. — Я отказалась, тогда она выдвинула тяжёлую артиллерию, угрожала Максиму. Мне пришлось согласиться, я не могла потерять брата, он мой единственный родной человек, — вернула взгляд в зеркало, но глаз Владимира там уже не было. — Осуждаете?...

Проигнорировав вопрос, он протянул мне телефон.

— Насть, посмотри, с ним тебе?... — не стал продолжать.

С экрана телефона на меня смотрели мерзкие, поросячьи глаза, Вагана Ашотовича.

— Да.

— Листай, дальше, там три фото девушек, ты знаешь, кого-то из них? — начала листать, все девушки были молодые, красивы по-своему.

— Вторая... Я знаю вторую девушку. Это Ершова Марина, бывшая воспитанница нашего интерната. Нам сказали, что её удочерили. А на самом деле?.. — вскинула испуганные глаза.

— Её убили. И остальных. Расследованием их убийства я сейчас занимаюсь.

— Вы думаете, что меня тоже могли?

— Возможно, — зажмурился, сжав руль, до побеления костяшек на руках, словно ему больно было об этом говорить. — Насть, попытайся, вспомнить всё в подробностях, как он себя вёл, что говорил, что ты видела.

Остаток дороги я пересказывала, что знала.

— Я не знаю, как так получилось. До этого дня, я думала, что я девственница. А выходит... Наверняка врач в клубе обманула, чтоб подставить меня.

— Мы обязательно, займёмся этим вопросом. Может что-то ещё помнишь?

— У него пунктик, понимаете, он помешан на невинных девочках. Когда мы были в кабинете у директора, он упомянул о предыдущем случае, когда девушка оказалась не та. Он тогда пригрозил, сказал, что вторую такую подставу не простит.

— Ясно. Надо все запротоколировать, завтра к тебе подъеду.

— Владимир, я бы хотела в интернат заехать за вещами.

— Хорошо заскочим.

Заехали за вещами, пока собирала, Владимир разговаривал с социальным педагогом. Объяснил, на сколько это возможно, куда меня забирает и для чего.

Как не странно Зою уже выписали с больницы, она лежала на своей кровати с забинтованными опухшим лицом, которое напоминало разваренную картофелину с пятнами синевы, и смотрела на меня с ненавистью.

После интерната Владимир меня привёз в госпиталь, устроил, всё объяснил. Уходя он кинул тольо одну фразу:

— Я тебя не осуждаю, — закрыл за собой дверь палаты и уехал, оставив меня одну в потоке моих мыслей...

Утром был завтрак, потом обход, ближе к обеду пришел полицейский.

— Здравствуйте, Анастасия. Артур Олегович Соколов, лейтенант полиции. Пришёл взять у вас показания, — мужчина внимательно на меня посмотрел, я бы сказала оценивающе. — Вас бы вызвали в участок, но пока вы не в состоянии, — посмотрел на забинтованную руку и ногу, — я запишу ваши показания, вы только подпишите.

— А Владимир? Он не придёт? Он обещал сам всё запротоколировать.

— Он занят более важными делами. А чем тебя я не устраиваю? Смотрю вы сдружились, — растянул ехидную улыбку.

— Я очень ему благодарна, он спал мне жизнь. Побольше бы таких полицейских.

— А что у вас есть неприятный опыт, в общении в полицейскими?

***

Действительно, опыт у меня был, и это не самый приятный случай, который хочется вспоминать. Когда маму убили, они даже не хотели проводить расследование, приняли спящего за углом местного бомжа, обвинив его в преступлении.

Тот день стал самым страшным в моей жизни. День, когда я чуть ли не умерла там, рядом со своей бездыханной мамой, самым дорогим, что было в моей жизни. Люди от шока забывают страшные события, но я помню каждый миг от момента, когда переступила порог магазина. Помню лежащее тело на полу, в луже своей же крови, и как остановилось моё сердце, когда прикоснулась к холодному телу. Помню душераздирающий крик, вырывающийся из моей груди. Как звала на помощь, как трясла маму и требовала, чтоб она открыла глаза. Помню, как меня оттаскивали от неё, и как я орала, чтобы меня отпустили. Бригаду скорой помощи, которые приехали, только, чтоб констатировать смерть.

Всё это, так свежо в памяти, словно не прошло этих трудных и тяжёлых трёх лет.

Начало учебного года, я перешла в девятый класс, Максим пошёл в первый. Мы жили в небольшом посёлке недалеко от города. Утром поднялись рано, всё было как обычно и ничего не предвещало беды. Дружно позавтракали. Мама пошла на свою первую работу. Она работала продавцом, в небольшом магазинчике, по продаже местной продукции, молОчка, мясо, выпечка и многое другое. Вечерами после смены в магазине, она мыла пол в местной администрации.