— Вода остыла, госпожа, — Аюми намекнула, что пора заканчивать. — Давайте я вымою ваши волосы.

Пальцы служанки, обычно ловко справляющиеся с густыми локонами, сегодня были неуклюжими — пару раз Аюми ощутимо дернула пряди. Сора тихо ойкнула.

— Простите, — искренне попросила служанка. — Я так устала за день, что руки не слушаются.

— Ничего, — парой волосков Сора готова пожертвовать.

На фоне нарастающего ужаса в груди эта потеря казалась такой незначительной… Как и условности и правила, которым она следовала всю жизнь.

Пряталась за деревьями, чтобы скрыть хорошее общение с Аюми — не положено госпоже водиться со служанкой. Прятала лицо за веером, чтобы никто не увидел улыбку — благородная девушка не должна открыто демонстрировать чувства.

— Готово.

Аюми помогла ей выбраться из фурако, подала нижнее платье. Тонкая ткань неприятно прилипла к коже. В другое время Сора испытала бы чувство стыда за свой вид — идти к покоям предстояло по длинному коридору, где ее могли увидеть, скажем, Маи или Акио.

В другое время.

Не тогда, когда ее жизнь висела на волоске.

От бессилия хотелось плакать. Неужели это ее судьба? От мужа нельзя уйти — отец не примет обратно. Впереди ждал или позор, или… Смерть.

Сора знала, что она, дочь благородного клана, должна выбрать.

Идя по темным коридорам, она крепко сжимала в правой руке браслет из нефрита. Аюми шла позади, держа в руках свечу. Неяркий свет едва справлялся с тьмой, тени плясали на стенах.

На повороте из сумрака выплыла фигура. Сора заметила ее боковым зрением, отшатнулась. Сзади раздался возглас Аюми — свеча в ее руках погасла, погружая коридор в беспросветный мрак.

Дезориентированная, Сора застыла на месте. Она ничего не видела — тьма украла зрение, взамен обострив другие чувства. Волоски на коже встали дыбом, когда она ощутила чье-то шумное дыхание рядом.

Хриплое, с присвистом.

Тяжелое.

Смрадное.

В внезапно наступившей тишине — звонкой и режущей уши — раздался шаг. Нечто прекрасно ориентировалось в темноте — оно видело свою добычу и шло к ней. От ужаса Сору парализовало, пальцы правой руки до боли впились в гладкий металл браслета.

Браслет!

Движимая скорее догадкой, чем знанием, Сора торопливо надела украшение на запястье и защелкнула замочек. Прислушалась — вокруг было тихо.

И тут раздался дрожащий голос Аюми:

— Госпожа, вы как?

— Все хорошо, — выдохнула Сора.

Глаза привыкли к темноте — теперь она могла различить смутные очертания дверей и бледный свет луны, проникающей в окна. Нащупав ладонь служанки, Сора стиснула ее пальцы и буквально потащила Аюми к покоям.

Только захлопнув двери комнаты, в которой ярко горели свечи, она почувствовала, как страх начал отступать.

Аюми, вопреки своему бледному, как мел, лицу, особого страха не продемонстрировала — словно ничего страшного не заметила.

Подогнув под себя ноги, Сора сама взялась за гребень. Монотонные движения успокаивали, даря иллюзорное чувство стабильности. Аюми не стала возражать, хотя раньше бросилась бы вырывать гребень из рук госпожи.

— Не гаси свечи.

Служанка обернулась.

— Госпожа?

— Не гаси, — повторила Сора.

Свет тоже давал зыбкую надежду. Так она хотя бы могла видеть, что перед ней… Неизвестность и тьма пугала больше.

На ум пришел лес — темный, густой, непроходимый; с покачивающимися ветвями, которые, словно руки, тянут их к случайно забредшему путнику. По коже прошел мороз.

Сора словно наяву услышала шорох приминаемой травы и шепот листьев. Поежилась, отложила гребень в сторону.

Пока она здесь, в своих покоях, лес ей не страшен. Он далеко.

Но шепот не утихал.

— Мне остаться, госпожа?

Сора, не задумываясь, кивнула. Она бы не решилась оставаться одна.

— Принести вам чего-нибудь? Чаю перед сном?

— Нет. Давай ляжем.

Веки, налитые свинцом, упрямо пытались сомкнуться. Слишком много произошло за день — тяжелый и выматывающий, он тянулся целую вечность. Больше всего на свете Сора хотела укрыться одеялом, закрыть глаза и перенестись в безопасное место, где не будет ни призраков, ни злобных духов, ни темного леса, чей голос все еще нашептывал ей странные песни.

Аюми, как и было приказано, оставила свечи, легла на свой футон, затихла. Сора с нежностью погладила браслет на запястье — теплый камень отозвался легкой вибрацией. Она не могла знать точно, но была уверена — сегодня украшение спасло ей жизнь.

В наступившей тишине слышались скрипы — как старик распрямляет затекшие ноги с хрустом, дом расправлял полы и стены. В саду трепетали листья. Сора закрыла глаза.

Шелест стал громче. Теперь к нему присоединилось странное бряканье — мелодичный и пустой звук, глухой и звонкий одновременно.

— Ты слышишь? — спросила Сора.

— Слышу что, госпожа?

— Звук. Как будто листья шумят и звенит что-то.

— Нет, — голос Аюми прозвучал ровно. — Не слышу.

Сора нахмурилась. Может, ветка дерева бьется о крышу дома?

Она хотела встать, чтобы осторожно выглянуть в окно — удостовериться, что никакой дурной причины нет, однако замерла. Пальцы наткнулись на смятые листы бумаги под футоном, и на ум пришли строки:

«Я слышу голоса из леса».

Сора зажала рот рукой, боясь шевельнуться.

Шелест нарастал, превращаясь в неясный шепот — беспокойный и торопливый. Сотни, нет, тысячи голосов смешивались друг с другом, перебивали, бормотали, кричали… В широко раскрытых глазах Соры застыл страх.

«Сора, Сора, Сора…».

Все они на разные лады повторяли ее имя.

Они звали ее. Звали в лес.

Даже прекрасная песня может превратиться в ужасающий крик, если слушать ее бесконечно.

К полуночи Сора едва могла выносить тихий шепот, раздающийся прямо за стенами поместья. Невидимые тени скреблись снаружи, гладя призрачными руками шершавый камень и влажное от дождя дерева — их голоса переплетались с шумом падающей воды.

Они звали, бесконечно повторяя ее имя — гневно, тоскливо, печально, ласково… Словно им неведомы были человеческие чувства, они перебирали разные интонации в надежде, что какая-то из них сработает — и Сора выйдет в темную мокрую ночь.

Шепот начал стихать к утру. Когда солнце робко осветило еще синее от мглы небо, голоса стали слабее. Будто кто-то воздвиг между ними и Сорой невидимую стену — потому что она еще слышала отголоски криков. Но они хотя бы не заполоняли ее голову.

Ей удалось вырвать для себя пару часов беспокойного сна на рассвете. Аюми, не став будить госпожу, тихонько удалилась и вернулась спустя время с подносом. Запах свежей выпечки не смог поднять Сору — отмахнувшись, она хотела сказать, что поспит еще немного, но вспомнила Кумико.

Она тоже не покидала постель, угасая с каждым днем. Ее мышцы превращались в желе, а мысли становились все более запутанными, пока в постели не осталась лишь пустая оболочка.

Сора в ужасе села, прижав руку к груди — туда, где сердце бешено забилось под слоем мяса и костей.

— Аюми, — она окликнула служанку, собирающуюся уйти. — Вернись, я передумала.

Еду Сора запихала в себя через силу. Пропажа аппетита, как и слабость, впервые обеспокоила ее — если так продолжится, через пару дней она не сможет встать с постели.

— Как вам спалось, госпожа?

Невинный вопрос заставил Сору вздрогнуть. И солгать.

— Хорошо. А как ты себя чувствуешь?

Она пыталась отыскать на лице служанки хотя бы один признак ухудшающегося самочувствия, но щеки Аюми алели здоровым румянцем, а губы были красны, как кровь.

— Прекрасно, — удивилась девушка. — У меня много сил. Не беспокойтесь обо мне.

Сора выдавила кривую улыбку.

Слабость и кошмарные голоса, что мучали ее всю ночь, обошли Аюми стороной. Служанка цвела и пахла, порхая по комнате, как веселая пташка — наблюдая за ней, Сора чувствовала скверное чувство зависти.