Сора была их источником.

Оставить ее умирать означало окончательно распрощаться со своей человеческой частью. Что сказал бы на это человек, ради которого Райден превратился в монстра?

— Помоги ей.

Хаттори вздрогнул, услышав этот голос. Невозможно.

Он вскочил на ноги, оглядываясь — но в покоях никого не было. Райден ощущал каждое колебание листьев в саду, каждый шаг слуг в доме — и точно знал, что в комнате были только они с Сорой.

Но этот голос он бы не спутал ни с каким другим. Никогда.

Опустившись на колени, он взял Сору за руку и закрыл глаза. Его ресницы затрепетали от накатившей слабости, мышцы свело судорогой, но он терпел, пока белизна ее кожи не уступила место слабому румянцу.

— Госпожа!

Вошедшая в покои Аюми растерянно вскрикнула, прижав к груди руки.

— Принеси чистой воды, — приказал Райден, не оборачиваясь.

Попятившись, служанка умчалась на кухню, чтобы вернуться с кувшином. Бережно приподняв голову Соры, Райден поднес к ее губам чашку. Пара глотков — и Сора открыла глаза, обвела всех присутствующих измученным взглядом, а затем снова опустилась на футон.

— Что случилось? — растерянная служанка переминалась с ноги на ногу. — Госпоже стало плохо?

— Она отравилась, — ответил Райден. — Но через пару дней поправится. Ты должна быть с ней неотлучно. Я скажу, что нужно делать.

Аюми с готовностью кивнула. Следующие двое суток они по очереди сидели возле Соры — Райден приходил поздней ночью, сменяя уставшую девушку на ее посту. Он садился на пол, рассеянно гладил Сору по голове, пропуская меж пальцев темные гладкие пряди, и всматривался в ее умиротворенное лицо, пытаясь угадать, какие сны она видит.

Собственные страхи? Может, хаотичные воспоминания из жизни?

Кейко не показывалась эти дни, предпочтя зализывать раны в одиночестве. Акио пару раз проведал ее — вернувшись, он отчитался перед Райденом, что состояние Кейко удовлетворительное. Лучше, чем у Соры, которая так и не пришла в себя на третий день.

Она не пришла в себя и на четвертый день. И на пятый.

А утром шестого дня на рассвете прибыл гонец от императора — Райдена в срочном порядке вызвали в столицу.

Мятеж начался.

Человеческая память удивительна — она способна стереть плохие события, спрятать их в дальний ларец, чтобы защитить. Но еще она жестока, ведь вместе с дурными воспоминаниями память в силах уничтожить и хорошее.

Сора не помнила маму. Сохранились лишь обрывки: негромкий женский смех, похожий на плеск ручья, ласковые прикосновения. Перед сном мама гладила ее по волосам, а уходя, целовала в лоб. Отпечаток теплых губ как незримое клеймо хранило от бед.

А потом мамы не стало.

Сора осталась одна. Больше никто не целовал ее в лоб — и память за давностью времени безжалостно отрывала по кусочку от маминого образа. Растворяло, как морскую пену.

Никто — ни отец, ни Айко — не мог заменить ее. Вместе с утратой матери Сора утратила и часть себя — ту важную часть, которая позволила бы ей вырасти мягкой, нежной девушкой. Узнав в раннем возрасте, что мир не безопасен, Сора замкнулась в себе, выставила иглы и воздвигла прочные стены между ней и окружающими.

Но если ты одинок, никто не придет к тебе на помощь.

Погружаясь в ласковую темноту черных вод, Сора отчаянно ждала помощи, которая так и не приходила. Ее выкручивало дугой — страшная боль выламывала каждую кость в теле, заставляла вновь и вновь беззвучно кричать в агонии.

Вокруг царила тишина и темнота. Вязкое, обволакивающее ничего, которому не было ни конца, ни края.

Уже утратив надежду, Сора смирилась с собственным концом. Она перестала бороться — ее руки безвольно повисли, как сложенные крылья птицы, что с высоты падает вниз. Где-то внизу, вдалеке замаячил крохотный оранжевый огонек — неяркое пятно теплого света. Сора не знала наверняка, но была уверена — там ее ожидали материнские объятия, в которые она готова нырнуть.

Но ей не позволили. Кто-то сжал ее запястье, с силой дернул наверх — плотная темная вода неохотно расступилась, продолжая цепляться за свою добычу. Вязкая темнота сопротивлялась — вместе с ней сопротивлялась и Сора.

Ей не хотелось туда, наверх. Она не могла вспомнить ничего, что удерживало ее там.

Но кто-то считал иначе. И продолжал тащить Сору, больно впиваясь в ее руку. Толчками, рывками — понемногу тьма поддавалась, рассеивалась, уступая месту слабому серому свету.

Когда Сора распахнула веки, лучи солнца отозвались болью в глазах, привыкших к непроглядной темноте. Затекшее тело ощущалось принадлежащим кому-то другому — словно ей дали поносить чужое кимоно.

— Ты очнулась.

Мужской голос — с едва заметной бархатной хрипотцой — заставил поморщиться. Сора сфокусировала взгляд на сидящем рядом с ней мужчине — под его глазами залегли тени усталости, бледное лицо осунулось.

Он выглядел измотанным, но при этом в его чертах сквозило облегчение. Будто бы он ждал ее. Верил, что она вернется.

«Муж», — вспомнила Сора. — «Это мой муж. Райден».

Вместе с этим пришло и другое воспоминание, отдающее горьковатым вкусом на языке и болью в легких — травяной чай, злые, наполненные странным торжеством глаза Кейко. Сора бросила встревоженный взгляд в сторону котацу.

— Все хорошо, — поспешил успокоить ее Райден. — Ты в безопасности, Сора.

Ее имя прозвучало необычайно нежно в его устах. Так он никогда не обращался к ней раньше. Сердце согрелось от вспыхнувшей надежды — смутившись, она вдруг поняла, что лежит перед ним в не лучшем виде.

Пальцы Райдена ласково прошлись по ее щеке, залившейся румянцем, убрали прядь волос за ухо.

— Как ты себя чувствуешь?

— Вполне... Сносно.

Собственный голос поначалу отказывался подчиняться. Сора закашлялась, и Райден поднес к ее губам чашу с водой. Промочив горло, она откинулась назад, тяжело дыша — даже такое простое действие вызвало у нее одышку.

— Ничего не болит?

— Болит, — шепотом отозвалась она, положив руку себе на грудь. — Тут.

Жест показался двусмысленным. Там, где женские пальцы прижались к тонкой рубашке, гулко билось сердце. Райден посмотрел на нее — и в его взгляде Сора прочла сожаление, перемешанное с чувством вины.

— Ты поправишься. Опасность миновала.

Сора безоговорочно поверила ему. То, как он смотрел на нее, с какой тревогой и волнением прикасался — если слова могут лгать, то прикосновения — никогда.

— Мне нужно уехать в столицу, — продолжил Райден. — Император вызвал меня к себе.

Колкое чувство льда, сковывающего внутренности, вернулось. Сора с досадой отвела взгляд, дрогнувшим голосом спросила:

— Когда?

— Сейчас.

Она прикрыла веки, с достоинством принимая этот удар.

— Я должен был покинуть поместье вчера, но остался.

— Ты остался из-за меня?

Она должна была знать. Есть ли в его сердце хоть толика тепла по отношению к ней?

Райден, помолчав, прямо и открыто признался:

— Да.

Он нарушил приказ самого императора, чтобы остаться с ней — чтобы увидеть, как она открывает глаза. Это казалось подношением намного ценнее той тяжелой заколки в виде цветка ириса.

— Я буду желать, чтобы каждый твой день в путешествии был наполнен спокойствием, — ответила Сора. — И буду желать твоего возвращения, Райден.

Он кивнул.

— Я вернусь к тебе.

«К тебе».

Ее сердце запело.

На прощание Райден склонился и оставил легкий поцелуй на ее лбу. Сора прикусила губу, чтобы не разреветься — щемящая острая боль в груди, вызванная воспоминанием о матери, сменилась чувством радости.

«Судьба смилостивилась к нам», — рассеянно подумала Сора. Встрепенувшись, она окликнула супруга, когда он уже одной ногой был в коридоре:

— Райден!

— Да?

Он повернулся — высокий, статный, убийственно красивый, несмотря на долгие бессонные ночи.

— Кейко. Что с ней будет?