В какие-то моменты ему хотелось, чтобы его контракт был заключен побыстрее, но потом он вспоминал объяснения, что во время торгов, по словам Оската, азартные огры могут выложить куда больше денег, чем собирались, и понимал, что шанс вырваться из аукционного зала раньше конца недели вряд ли представится. Странное дело, к нему не подходила ни одна из покупательниц, никто не заговаривал с ним, не просил ни петь, ни плясать, как это было с другими. К Нейтану лишь раз зашла поговорить та самая огра с десятком косичек, а больше тоже не заходил никто. Ханет начал подумывать, что их, возможно, никто не купит, но радоваться не спешил. Во-первых, следовало дождаться окончания торгов, а во-вторых, странное дело, он отчего-то начал чувствовать себя уязвленным из-за того, что никому не нужен.

В один из вечеров, увидев, что Нейтан пишет письмо домой, Ханет попросил написать еще одно – для матери и сестер. Совместными усилиями они придумали, как интересно рассказать о дороге, о Запопье и его обитательницах, не упомянув при этом ни слова об аукционе. В конце письма они добавили, что следующее можно будет отправить не раньше начала весны, когда горные дороги снова станут проходимыми. По крайней мере, думал Ханет, мать и сестры будут знать, что он жив, здоров и с ним все в порядке.

– А что ты пишешь своим? – спросил он.

– Да практически то же самое, – рассеяно отозвался Нейтан. Вытащив из-под подушки увесистый серебряный кругляшок, он что-то нажал на нем и тот открылся. Нейтан заглянул внутрь.

– Что у тебя там за диво такое? – с любопытством спросил Ханет. – Я такое прежде не видал.

– Давай-ка ложиться, уже совсем поздно, – Нейтан с громким щелчком закрыл кругляшок, убрал его обратно под подушку.

***

Ни свет ни заря, Ханет, накинув поверх халата куртку, спустился во двор. В такое время здесь еще никого не было, кроме слуг, снующих туда-сюда в разные двери, да стражницы, охранявшей ворота. Завидев Ханета, та нахмурилась, но говорить ничего не стала, лишь смотрела, как он усаживается на ступенях крыльца. Ханет слегка поклонился, всем своим видом давая понять, что вовсе не собирается никуда бежать, а просто хочет немного побыть на воздухе, что, собственно, соответствовало истине. Да и куда бы он смог деться? Постоялый двор окружали высокие деревянные стены, а за ними возвышались на западе вершины гор, покрытые снежными шапками. Вот уж верно говорили Нейтан и Далий: отсюда разве что на крыльях можно улететь!

Сам двор мало чем отличался от любого постоялого двора, которые ему довелось повидать. Из кухни тянуло ароматами свежеиспеченного хлеба, под навесом меланхолично жевали сено лошади, вдоль забора с важным видом расхаживал среди пестрых несушек белый петух с мясистым красным гребешком. Если закрыть глаза, не вслушиваться в перекликающиеся на незнакомом языке голоса, можно было представить, что он вовсе и не уезжал из дома. Вот только воздух здесь был совсем другой. Ханет в первый же день окрестил его «бедным», а Нейтан и Далий назвали «разряженным» и уверяли, что он очень полезен для здоровья, дескать, куда больше морского. Как и во что может быть разряжен воздух, Ханет выяснять не стал, но решил, что странные пристрастия местных жителей в одежде именно воздухом и вызваны. Раз он разряжен то и все наряжаются абы как, вместо того, чтобы носить нормальную одежду. Впрочем, через пару дней он начал замечать, что здешний воздух больше не стесняет грудь…

Ханет уже совсем было собрался вернуться в дом, как вдруг во двор вошел с улицы высокий мужчина из местных, откинул с головы капюшон ярко-синего плаща и, поставив на землю корзинку, подошел к стражнице, протягивая ей обе руки. Та, отставив пику, шагнула к нему навстречу, притянула к себе. Ханет моргнул. Протер глаза. Поморгал еще. Нет, не показалось. Эти двое и вправду обнимались, а потом отстранились друг от дружки, негромко о чем-то переговариваясь. Мужчина поднял корзинку и протянул стражнице, а та, рассмеявшись и покачав головой, наклонилась и прижалась губами к его губам. Ханет охнул, уставившись на них во все глаза. Мужчина, прервав поцелуй, с улыбкой оглянулся на него, потом посмотрел на стражницу, та пожала плечами и кивнула. Мужчина неторопливо направился к Ханету, а она извлекла из корзины здоровенный пирожок, откусила и с аппетитом принялась жевать.

– Ты с севера, верно? – спросил на общем мужчина, остановившись рядом с Ханетом. Был он молод, но в его каштановых волосах белела седая прядь.

– Верно, – отозвался Ханет. – А вы из гзартм будете или как это… агрх-гзартм?

– Ого! – мужчина рассмеялся. – Откуда такие познания?

– Слуги рассказали.

– Вот как… Что ж, я агрх-гзартма и зовут меня Кэйл.

– Ее? – спросил Ханет, кивнув на стражницу.

– Да, ее. Не понимаешь, как такое может быть, верно? – Кэйл подбадривающе улыбнулся.

– Верно.

– Огры не так уж не похожи на нас, людей, как это кажется с первого взгляда, со временем ты это поймешь. А некоторые из них – куда лучше людей.

«Да неужто?» – подумал Ханет, но из вежливости ничего не сказал вслух, однако Кэйл, кажется, обо всем догадался по его лицу.

– К ним просто нужно привыкнуть, понять их, – сказал он. – Надеюсь, тебе повезет, и ты сразу встретишь ту, что… ту, с которой поладишь. Но если нет, если будут какие-то проблемы, ты или любой другой из тех, кто приехал этой осенью, вы всегда можете найти меня и попросить помощи или совета. Просто спросите, где найти Кэйла, агрх-гзартму Тэпраг, и любой вам покажет дорогу. Знаешь, бывает, что торговцы бросают здесь людей, которым не удается найти хозяйку. Или случается, что кто-то не может, а то и не хочет вернуться домой – по самым разным причинам. Или решает сбежать… таким людям здесь одна дорога – в Барыган. Это нехорошее место, поверь, и лучше бы никому из вас о нем вообще не знать. Поэтому запомни: если что, любой из вас может прийти ко мне за помощью.

– Что ж, спасибо на добром слове, да за совет и науку, – ответил Ханет. – А вы… вам и вправду тут нравится?

– Да, – очень серьезно кивнул Кэйл и бросил на Тэпраг такой теплый взгляд, что Ханету вдруг стало даже неловко. – Она – лучшее, что со мной случилось в этой жизни.

– А давно ль вы тут?

– Да, давненько, – Кэйл почему-то тихо рассмеялся. – Больше, чем ты можешь себе представить.

– А как же родные, неужто не охота к ним возвернуться? – продолжал допытываться Ханет, решив, что коли уж посчастливилось перекинуться словцом с кем-то из местных, то этим непременно нужно воспользоваться: глядишь, да и удастся узнать что-то полезное.

– Я сирота. Родители… умерли, когда я был совсем юн, – мягко ответил Кэйл. – Так что, возвращаться мне не к кому, да и незачем. Теперь мой дом здесь.

Ханет поднялся, зазябнув сидеть на ступенях, взглянул Кэйу прямо в глаза и понял вдруг, что тот, пожалуй, много старше, чем показалось ему вначале. Вроде бы лицо гладкое, будто у молодого, но вот взгляд… взгляд выдавал, что повидал на своем веку этот человек всякое. Может, потому и захотел остаться среди страхолюдных огр, что среди людей ему-сироте пришлось несладко?

– Я вот не пойму, – сказал Ханет, – вправду ли огры могут щедро наградить того, кто будет хорошо им служить? Иль это сказки все? А ежели, скажем, я захочу уехать на тот год, отпустят ли меня?

– Да, правда, – кивнул Кэйл. – Насильно никто тебя здесь держать никто не станет.

– Хорошо, коли так. Ежели вы правду говорите.

– Правду, – очень серьезно ответил Кэйл. – Но ты так и не назвал свое имя. Хотя постой… Тебя не Ханет зовут случайно?

– А как вы…

Кэйл рассмеялся и махнул рукой.

– Просто слышал про то, что есть в караване один гзартма с севера, который… Впрочем, неважно, скоро ты сам все узнаешь. Удачи тебе, Ханет! Рад был с тобой познакомиться!

И Кэйл, посмеиваясь, направился к своей Тэпраг. Ханет проводил его удивленным взглядом. Что ж, должно быть, местные и впрямь наслышаны о тех, кого привезли в Запопье этой осенью. Но почему этот человек смеялся? Что такого он знает, но не захотел сказать?