– Миша... Ты знаешь...? – Вроде набралась решимости, но та сгинула, как только Ира открыла рот.

– Знаю... – Пришёл неожиданный ответ.

– Но почему...?

– Всё оставляю, как есть?

– Да.

– Потому что я псих.

– Что?! – Девушка даже отшатнулась.

– Я слишком психованный, поэтому должен контролировать себя во всём. Сейчас рано отпускать тормоза. Может привести к непоправимым последствиям для племени.

– Племя? Как можно думать о племени, если есть любовь?

– А я очень совестливый и самолюбивый псих. Я хочу, чтобы меня вспоминали добрым словом. Может, в аду иногда выходной буду получать.

– Ты опять шутишь?

– Не во всём. Нельзя, чтобы племя разделилось. А просто позволить тебе бросить Андрея – это уничтожить некоторые вариации генома, которые в будущем могут понадобиться.

– Да что вы заладили: геном, геном! Что ты, что Ольга!

Ирина пнула ножку стола и зашипела от боли.

Михаил замер, не зная, как себя вести. Хотелось приласкать маленькую девушку, как котёнка. Погладить раненую лапку. Но он ведь действительно уже не малолетний пацан, чтобы млеть от девичьей красоты. Или это уже другая категория? Седина в бороду – бес в ребро? Так вроде не седой ещё. В их семье седеют и лысеют уже далеко за семьдесят. Даже не лысеют, а так – проплешины появляются. Чем Михаил немного гордился – приятно иметь родной цвет волос и шевелюру, когда остальные уже седые или лысые, как колено. Хотя, чего гордиться тем, в чём нет твоего участия?

Прошло уже несколько минут, а Ирина всё ещё морщилась от боли. После удара она принялась с остервенением мусолить скребком шкуру. Михаил остановил её, положив руки сверху.

– Действительно больно?

– Угу...

У девушки уже показались слёзы. Хотя, от физической боли или от душевной, как результат их разговора, он не смог бы понять никогда. Женщины для него оставались сплошной загадкой.

– Давай сюда.

Михаил осторожно потыкал на своде стопы, прямо сквозь кроссовок. Ирина зашипела.

– Вот почему сегодня не надела берцы? Не было бы никакой травмы.

– Они тяжёлые. Знаешь, как устала за эти дни? И ноги преют.

– Теперь поздно, придётся терпеть.

Он полностью расшнуровал обувь и медленно потянул за пятку, придерживая, чтобы пальцы остались в том же положении. Кроссовок и короткий носочек улетели под стол, а парочка уставилась на опухший и побагровевший палец.

– Что могу сказать. Пациент определённо жив.

– *ля! Можно без шуточек?! Больно ведь... Извини...

– Да ладно. Знаешь, где больше матерятся?

– Где?

– В бухгалтерии, конечно. Женщины не стесняются женщин. А вот мужики чаще себя останавливают.

– Да ладно! Соврал ведь про бухгалтерию. Уй!

– Не совсем. Так, хватит рассуждать. Надо сначала снять опухоль и боль. Хорошо, что ты воды принесла. Давай, ногу сувай.

Когда конечность погрузилась в ледяную воду, Михаил вернулся к прерванному занятию.

– И что, ты так и будешь спокойно заниматься шкурой, когда я раненная сижу?

– А что изменится, если я буду или не буду скоблить? Тебе всё равно надо охладить ушиб.

– Ну-у-у, – Ирина закатила глаза. – А посопереживать?

– Так я же псих.

– Точно... Блин, удобно. Ведёшь себя, как хочешь, а если что – я псих. Надо так же попробовать.

– Этого надо с детства добиваться. Чуть что – лезть в драку, кусаться, царапаться. Чтобы все отстали от тебя – чего с психа возьмёшь?

– И что? Ты так делал?

– Нет, конечно. Это так – фантазии на тему.

– Да ну тебя! Опять шутишь. Лучше скажи. Ты говорил, что пока рано. А когда не рано?

– Вот когда Ольга скажет, тогда и не рано. У неё есть план.

– Что ты заладил: Ольга, Ольга! Ты что – не мужик?

– Не-а... – Беззаботно мотнул головой Михаил.

– Чего?

Ирина не поверила, а Михаил продолжил:

– Мужики в поле пашут. А я считаю себя мужчиной, мужем. А насчёт ситуации... Старую присказку знаешь? Муж – голова, а жена – шея. Куда шея повернётся, туда и голова смотрит. Народная мудрость, однако!

В своей привычной шуточной манере он поднял указательный палец.

– То есть, вы с Ольгой решили заморить меня, пока я не разлюблю тебя? Так вот – я не разлюблю! Я упрямая!

– Это хорошо, что упрямая. Я и сам упрямый. Все люди упрямые. Иначе человечество не выжило бы. А бесхребетные, пацифисты и толерасты появились только в последнее время.

– А при чём здесь толерантность?

– Как слово переводится? Помнишь?

– Э-э-э... Нет...

– Терпимость. А нам в первобытном обществе нельзя быть терпилами.

– Вот и не будь им. Возьми своё. В смысле – меня.

– Так... Уела... Ты случайно, не на философском училась?

– Не-а. На архитектора. Только я не доучилась.

– Какие нынче архитекторы пошли – в дебатах могут разделать под орех. Ещё раз говорю. Не нужно в этом спешить. Если просто тебя «взять», то получится раскол. Поэтому у Ольги есть план.

– И какой? Да, а почему ты так официально – Ольга? Ведь вроде муж с женой, должны нежно друг друга называть.

– А мы называем, наедине, внутри семьи.

– Я тоже семья!

Мужчина аж поперхнулся.

– Давай как-нибудь потом продолжим...

– Сейчас. Пока Оли и Андрея нет. Во-первых, хочу тебя называть Мишей, Мишенькой. Во-вторых, хочу тебя поцеловать. И в третьих – какой у Оли план?

– Тебе в таком же порядке отвечать?

– Да!.. Мишенька...

Она наклонилась вперёд. При этом палец в ведре дотронулся до края, но Ира стерпела, только поморщилась.

– Поцелуй меня.

Оба потянулись, прикрыв от стыдливости глаза. Губы осторожно коснулись, впитывая вкус друг друга. Михаил легонько сжал их, и медленно отстранил девушку, надавив на плечи. Он чувствовал под пальцами, как трепещет её сердце. У него самого бухало в груди так, что звенело в ушах. При этом он почувствовал, что она почувствовала, что он почувствовал... И так далее.

Мужчина закрыл глаза и, вздохнув полной грудью, выпустил воздух через сжатые зубы. Погрузился в себя, притормаживая разбушевавшееся сердце. Не сразу, но писк в ушах стих.

– На сегодня хватит.

Теперь его голос оставался железно спокойным.

– Хорошо, – Ирина улыбалась и облизывалась, будто съела бочку конфет. – Но ты не сказал об Олином плане.

Михаил задумался, формулируя.

– План простой. Рассчитан на одно свойство Андрея, которое не меняется много лет. Он не умеет жить с одной женщиной.

– Кобель, что ли? Ходок?

– Нет, в этом он честный. Пока с кем-то вместе, то не предаёт. Но если нашёл себе новую девушку, то со старой расстаётся.

– Это я знаю. То, что далеко не первая – знаю. Только все его девушки – именно девушки. А Оля – скажем так, давно не девушка.

– А ему выбирать не из кого.

– Да ты не псих! Ты маньяк! Монстр. Подкладывать жену под другого мужика. Господи, я влюбилась в монстра!

И продолжила смотреть на Михаила счастливыми глазами.

– Не понимаю вас, женщин.

– Угу... Нас понять нельзя. – И продолжила смотреть, хлопая ресницами и улыбаясь во все 32 зуба.

Михаил перевёл тему:

– Раз такая влюблённая, то выделяется куча эндорфинов и боль чувствуешь меньше. Давай ногу.

Ирина насупилась и положила пятку ему на бедро. Стопа уже побелела от холодной воды. Зато опухоль спала. Михаил прошёлся по суставам, прикасаясь самыми кончиками пальцев. Он прикрыл глаза, пытаясь по едва уловимым ощущениям понять – насколько всё плохо.

– Нормально. Вывиха нет. За перелом я не ручаюсь. Посмотрим. Мазь от ушибов пока есть. И хорошо, что дома не оставил.

Он аккуратно промокнул рубахой ногу девушки, нанёс мазь и надел обратно носок.

– Пусть так будет. Кстати, мне опять колено надо смазать. Отвернись, пожалуйста, мне штаны надо снять.

– Вот ещё! Хочу посмотреть товар, так сказать, лицом.

Мужчина только покачал головой. Занимаясь больной ногой, он вернулся к началу разговора:

– Помнишь, я сказал про голову и шею. Так вот. Если шеи две, то голову порвёт напополам.