Михаил проснулся от грохота. Что-то упало? Вроде нет. О, вот опять. И вспышка за шторами. Гроза? В марте? И ведь очень близко – задержки между вспышкой и звуком нет. Молнии за окном били всё чаще. Во дворе испуганно завыл пёс. Михаил ждал минут десять, но собакен продолжал завывать почти без перерыва – не считать же за остановку ту секундную паузу, которая необходима для забора воздуха. Ну, что ж он так надрывается? Одно из окон выходило под крышу внутреннего двора, но в ночной тьме ничего не видно. Вспышки молний ничего не проясняли, только застилали зрение, высвечивая в стекле бледную маску лица – тёмные волосы и глаза мужчины оставались в тени.

Наконец, хозяин не выдержал и решил забрать пса. Молодой ещё пёсик, боится всего. Мужчина вышел из избы на мосты и пошарил левой рукой вдоль стены. Он перебирал по памяти выключатели, пытаясь попасть по нужному. Снова попался третий – ведущий книзу, в овощную яму. Всё-таки два поколения назад люди были помельче, и руки имели покороче – Михаил со своими 176 см вечно попадал не туда. Нужны первые два выключателя: один зажигает свет здесь, наверху, а второй ведёт под навес. Впрочем, ошибка тоже помогла – небольшой отсвет сквозь щели моста позволил найти нужные выключатели.

Свет загорелся, проявив по левую руку деревянные ступени лестницы, спускающейся во тьму двора. Щёлкнув и вторым выключателем, Михаил спустился с моста под общую крышу, прикрывавшую весь внутренний двор: площадку между лестницей и воротами, дровяник, туалет и всё прочее. Повернув, мужчина прошел до края навеса и остановился. На улице творилось настоящее светопреставление. Всё небо затянули угольно-чёрные тучи. Мрачные клубы бежали по небосводу, подсвеченные постоянными вспышками зарниц. А около дома регулярно, с промежутками не больше трех секунд, били молнии. И ливень. Дождь и гроза в начале марта. Что за погода нынче! Снега ещё полно, а тут дождь. Хорошо хоть, что выходить под эти потоки нет необходимости. Будка собаки стояла здесь же, под навесом. Пёс забился к самой дальней стенке и выл оттуда. Резонирующие от металлической крыши звуки казались потусторонними.

– Мишка, Мишка. Иди сюда, тёзка.

Идея жены – назвать пса так же, как хозяина дома, ни разу не понравилась Михаилу. Но и активно возражать он не хотел. Какой смысл возмущаться? Только нервы себе портить. Михаил вообще в жизни стремился к спокойствию. И в этом была у него с женой основная черта, противопоставляющая их друг другу. Впрочем, она же и объединяла их, держала вместе вот уже больше двадцати лет. Жене время от времени требовалась разрядка. А кто сможет выдержать скандалы, кроме такого апатичного человека, как Михаил? Сам же мужчина при наступлении предгрозовой ситуации просто погружался в себя и никак не реагировал на внешний мир, занимаясь своими делами Правда, его безразличная физиономия выводила Ольгу чуть ли не на околоземную орбиту. Но всё когда-нибудь кончается. И жена, выпустив пар и накрутив адреналина, становилась настолько страстной в постели, что Михаил каждый раз мирился с этими скандалами – хорошо, что они до битья посуды не доходили. Как и до битья мужа – а ведь высокая статная женщина могла согнуть в бараний рог, если бы захотела.

Иногда мужчина думал, что если бы они не встретились когда-то, то он прожил бы как леший в своем домике, доставшемся от бабушки. Покрывался бы плесенью, и, в конце концов, уснул бы, как гусеница в коконе. Ольга же постоянно теребила мужа. То вытаскивала на природу, то – покупаться в пруду. То придумывала какие-то поездки с экскурсиями. Михаила эта сумасбродность регулярно нервировала. Но, наедине с самим собой, он признавался, что теперь у него в старости будут воспоминания об этих приключениях.

С Мишкой вот, тоже идея жены. Задумав однажды завести пса, она решила взять его из приюта. Скаталась в областной центр и выбрала. Правда, Михаил тогда отговорился запаркой на работе, и с женой поехал их сын – Мстислав. Вдвоем с ним она и выбрала пёсика. И в отместку назвала собаку Мишкой. В приюте сказали, что он полукровка, овчарка с кем-то ещё. Все в семье думали, что вырастет дворняга среднего размера. Но это «ещё» оказалось явно не бульдогом или таксой. За год Мишка из пузатенького щеночка вымахал в псину по пояс взрослому человеку. Возможно, это была помесь овчарки с ротвейлером. Потому что пёс оказался с такими же темными переходами окраса, но шерстнатый, как овчарка. Морда непонятно чья. Сейчас этот незнамо кто скулил и выл, забившись в угол конуры.

Поняв, что тёзка сам не вылезет, Михаил перешел к силовым методам. Сняв конец цепи со столбушки, он потянул пса к себе. Мишка совершенно отказывался идти, лежал, прикрыв глаза лапами, и скулил. В таком положении хозяин и вытянул его. Тащить пса вверх по лестнице за цепь было бы издевательством. Пришлось брать за ошейник и поднимать на ноги. Почувствовал рядом хозяина, пёс немного успокоился. А когда, поднявшись на мосты, Хозяин закрыл за собой входную дверь, то Мишка совсем перестал дрожать. Вот пусть здесь и побудет. Грохот грозы отсюда слышался немного тише, и молний не видно. Бросив псу старую куртку и зацепив его за какой-то гвоздь на стене, чтобы тот не полез со страху в кладовку, Михаил вернулся в дом.

Машинально выключив свет на улице, он уже пошел в комнату, но снова завыл Мишка. Пришлось обратно включать свет. Вой сразу замолк. Вздохнув – не любил он такой непорядок, Михаил отправился под бок к жене. Вот странно, она в этом грохоте продолжала спать. Как и гости.

В соседней комнате на время отпуска поселился его друг детства Андрей. Долгие годы после школы они жили через полстраны друг от друга. А недавно Андрей завалился к ним, причём с девушкой Ириной, очередной невестой – уже третьей по счёту. Забавно они смотрелись: уже достаточно поживший мужчина средних лет и двадцатилетняя девушка; он – роста выше среднего, косая сажень в плечах, она – маленькая и тоненькая; он – светло-русый, с квадратным подбородком и резко очерченным римским профилем, она – с тонкими чертами лица, курносенькая и длинной чёрной косой.

Михаил не стал даже слушать о том, что старый друг будет жить где-то в гостинице. Всё равно комната простаивала – сын после армии съехал от родителей и отправился покорять областной центр. Вот и поселили гостей в прирубе.

Михаил прислушался: через две двери доносилось сопение и лёгкий храп. Дрыхнут без задних ног. Уже лёжа на подушке, Михаил почувствовал какие-то изменения в воздухе. Резко пахну́ло озоном. Когда ощущение чего-то непонятного стало острым, как игла, на чердаке оглушительно грохнуло. Потолок тряхнуло, из щелей между плахами посыпался шлак, наваленный для утепления. И тишина. Больше не громыхает за окнами. Секунда... Чуть больше... В землю ударило что-то тяжелое – аж дом тряхнуло, как в далёком детстве, в Петропавловске, при землетрясении. Но Уральские горы – старые, откуда землетрясение? Не успела эта мысль промелькнуть в сознании Михаила, как он снова ощутил удар. Теперь с другой стороны. Зазвенела посуда в серванте. Еще удар. И еще. Сколько всего получилось падений – не разобрать, но явно больше пяти. То, что это что-то крупное, стало понятно при последних двух ударах. Они явно пришлись на их дом. Заскрипела крыша.

Вот от этих падений окончательно проснулись все остальные. Жена подорвалась с постели, взмахнув ворохом тёмно-русых волос. Не открывая глаз, она сделала два шага влево и завозилась возле шкафа. В ночной тьме плохо видно, что именно она делает, но, кажется, Ольга пыталась сдвинуть мебель.

– Отбой тревоги. Ты не в вагоне.

Миша уже начал опасаться за судьбу шкафа: Ольга – женщина рослая и крепкая. Коня, как говорится, за хвост ­– и в стойло. Наверно, она подумала, что сейчас на работе, и случилась авария. Не разобралась спросонья.

Снова завыл Мишка. От его голоса жена очнулась. Попыталась разобраться в темноте, где же она. Наконец, поняв, что вроде дома, сказала мужу: