Смотрю на взрослого мужчину, а вижу перед собой маленького ребенка, который все эти годы жил с тяжким грузом обиды внутри и не мог поделиться. Теперь я ясно осознаю, почему он стал таким, какой есть сейчас: закрытый, не слушающий никого вокруг, озлобленный. Он сам придумал себе собственную парадигму мира и сам же в нее поверил, но был слишком гордым, чтобы прийти и просто спросить.

Чувствую, как глазницы жгут отравляющие душу слезы. Я потерял столько времени. Я упустил своего сына из виду. Я так перед ним виноват.

Поднимаюсь со стула и подхожу вплотную к Киллиану. Обхватываю его голову руками и целую в макушку так же, как всегда делал в детстве. Это выбивает из него любой дух сопротивления.

— Знаешь, я всегда думал, что ты так холоден со мной из-за того, что произошло с твоим другом. Но только сейчас понял, что все началось намного раньше. Мой родной мальчик, — глажу спутанные волосы, наслаждаясь такой забытой близостью, которая была для меня недоступна, — ты вырос в сильного и стойкого мужчину. Ты храбрый, заботливый, когда есть для кого, умный… Но иногда ты такой дурак…

Отстраняюсь и смотрю в свои же глаза.

— Помимо того, что у тебя тот же цвет зрачков, что и у всех твоих братьев, ты же даже смотришь как я. Ты вертишься в таких кругах, но не додумался сделать тест ДНК?

— Я боюялся увидеть подтверждение этого факта… — впервые голос сына срывается от неуверенности и страха. — А потом просто забил.

— Ты бы увидел, что ты мой сын. Мой первенец. Моя гордость. Моя безусловная любовь. Как ты мог, вообще, допустить такие мысли, Киллиан?! Ничего не спросить ни у мамы, ни у меня…

— Мне было страшно. Я слышал все собственными ушами. Этого для подростка было достаточно.

— Но ты вырвал все из контекста. У меня никогда не было другой женщины, когда появилась твоя мать. Потому что я не только безмерно ее люблю, но и уважаю ее и свой собственный выбор. Ты можешь себе представить, что у тебя будет кто-то, кроме Тиф? — сын медленно качает головой, не отводя от меня глаз, полных тоски. — И я не могу. И это есть совесть и собственное принятие.

— Но тогда что это были за слова про женщину с ребенком?

Я замолкаю, проваливаясь в далекое прошлое, которое всковыривает старые раны, заставляя их кровоточить.

— Твоя мать была беременна, когда мы познакомились. Она занималась конным спортом, участвовала в профессиональных заездах. Я делал ставки, как и многие бизнесмены в Лондоне. Ее тренер был отцом ребенка, — вижу, как расширяются зрачки Киллиана, когда он слышит правду. Не знаю, имел ли я право рассказывать ему, ведь это касается не только меня, но уверен, что Трис простит. — Беатрис была совсем юной, ей не было и двадцати двух. Тот… кхм… человек сделал ей ребенка, а когда узнал, что она беременна, то бросил ее. Участие в заездах, как и сам спорт, был под вопросом. Как ты знаешь, мама не из богатой семьи. И скачки были ее полноценным доходом. А она была хороша.

Я вспоминаю девушку, чьи темные волосы развивались по ветру. Изящную фигурку. Грацию, осанку, манеры. Меня мурашит как много лет назад. Так же жена действует на меня и сейчас.

— Наша история долгая и запутанная, как и у каждого из вас. Но мы вместе. Я готов был принять и ее ребенка, потому что она категорически не воспринимала аборт. Мы планировали, как назовем его. Для меня не было разницы, что это не мое дитя. Но тот мужчина решил по-другому.

— Что он сделал? — впервые за время нашего разговора в выражении лица сына проявляется привычная жесткость.

— Он был тем еще куском дерьма. Как только тот узнал, что мы с Трис вместе, то сразу начал вымогать денег. Решил поиграть на моей репутации. Но ты меня знаешь — мне все равно. Родителей на тот момент уже не было в живых. А когда его угрозы не увенчались успехом, то он избил Трис. Она потеряла ребенка.

Киллиан молчит. Стискивает челюсти, но не произносит ни звука. Да, это было давно. Но он слишком любит свою мать, чтобы оставаться к этому равнодушным.

— После этого Беатрис долго не могла забеременеть. Мы прошли круги ада, чтобы ты появился на свет, сынок. И то, что я тогда сказал, а ты имел неосторожность услышать, так это то, что твоя мать осталась покалеченной и физически, и морально из-за того, что я появился на горизонте. Все это было озвучено в приступе гнева, который никак не связан с тобой. Я люблю твою мать и тебя.

Сажусь к Киллиану на кровать, крепко его обнимаю. И, наконец, чувствую неуверенные прикосновения ладоней к своей спине.

— Порой, я люблю тебя даже больше, чем твоих братьев. Потому что ты очень напоминаешь мне меня. Никогда не сомневайся в том, что ты моя кровь и плоть. Никогда. Не бойся что-то спросить, если не понимаешь. Не бойся быть отвергнутым, потому что этого не будет.

Отстраняюсь и снова ловлю в фокус голубые зрачки, подернутые пеленой.

— Я тебя люблю. И этого ничего никогда не изменит. И я даю тебе слово, что сделаю так, чтобы мой сын был счастлив. Обещаю тебе, родной.

Eternal Night — FINIVOID

Тиффани

— Отпустите меня! Выпустите!!! — ору, что есть мочи, стараясь выбить ногами стекло на заднем сидении внедорожника, в который меня затолкали какие-то минуты назад. Ситуацию осложняет то, что у меня сломана рука и я полностью без сил. Окровавленное тело Киллиана и его пустой взгляд раздирает мою душу на обезображенные ошмётки. — Он же умрет!!! Он умрет!!!

— Она заткнется когда-нибудь или нет? — один из здоровых амбалов с пренебрежением бросает взгляд на мое зареванное лицо и тут же отворачивается. — Жаль, что нельзя ей в этом помочь.

— Ну, почему же… — тянет с водительского кресла другой голос, холодный и надменный, — мы можем немножко прикрыть ей рот.

— Ему не понравится.

— Ничего из ряда вон.

Бугай снова поворачивается ко мне, и его глаза не сулят мне ничего хорошего.

— Только попробуй хоть пальцем ко мне прикоснуться… — начинаю говорить, но горло сковывает предательский спазм. Однако мужчина не даёт мне закончить. Он резко прикладывает меня рукояткой пистолета по голове. И я проваливаюсь в пустоту.

***

Моргаю. При каждом движении век по зрачкам больно бьёт свет. Осторожно открываю глаза и испытываю чувство дежавю.

Боже, опять… Как меня все это откровенно задолбало!

Только в этот раз это не уютная маленькая комната без окон и с запертой дверью, а огромные аппартаменты. Богатый интерьер, дорогая техника и мебель. Теперь я совсем ничего не понимаю. Осторожно поднимаюсь и поправляю загипсованную руку. Боль ушла.

Тяжелая мысль простреливает голову. Киллиан! Господи! Нет-нет-нет…

Чувствую тошнотворный вкус желчи, подступающей к горлу. Закрываю рот здоровой рукой и бегу к чуть приоткрытой двери, за которой показывается белый кафель ванной комнаты. Падаю перед унитазом и изливаю все, что ела в обед. Пот стекает по лбу и вискам, а рвота все не заканчивается.

Когда желудок стал пустым, а во мне не осталось никаких сил, кое-как поднимаюсь с пола и бреду к раковине. Холодной водой умываю лицо, а затем с трудом фокусирую взгляд на зеркале.

Волосы растрепаны. На бледных щеках по-прежнему ссадины от падения, губы обескровлены. Я не знаю, сколько времени здесь. Что это за место. Но сейчас мне плевать на себя. Мне необходимо узнать, что с Киллианом.

Собираю последние силы в кулак и возвращаюсь в комнату. Обвожу ее взглядом в поисках телефона, хлопаю карманы джинс, но, ожидаемо, не нахожу ничего из личных вещей. А затем утыкаюсь в другую дверь. И она тоже не заперта.

Какое-то дикое возбуждение отодвинуло страх на задний план. Решимость и злость заполнила мои вены, подпитывая бегущую по ним кровь. Я со всей силы толкнула дверное полотно и оказалась в длинном пустом коридоре.

Ноги сами ведут меня. Словно интуиция включилась в самый последний момент и помогает найти правильный путь. Быстро шагаю по длинному узкому помещению без каких-либо дверей, кроме той, из которой я вышла. Достигаю широкой витиеватой лестницы и спускаюсь по ступеням, по-прежнему не встретив никого.