"— Алло! Чарли! — слышу сквозь дикий звон в ушах смутно знакомый голос и утираю от крови то, что когда-то звалось моим лицом. — Забери его отсюда. Он снова в невменяемом состоянии. Да! Адрес…

Дальше какая-то пустота: ни звуков, ни картинок перед глазами. Только ощущение чьих-то пальцев на плечах и предплечьях.

— Ээээй… — отмахиваюсь, силясь отцепить от себя чужие руки. — Отвали, а…

— Заткнись, Киллиан! — раздается рявканье Чарли, пока он тащит меня на выход. — Ник, давай реще!

— Да он же обожратый как свинья! — слышу голос младшего где-то над ухом. — Ты посмотри, как разукрасили нашего Рэмбо. Мама с ума сойдет, если увидит его в таком виде. Как будто боксом никогда не занимался…

— Эй, я здесь вообще-то… — еле шевелю челюстью, ощущая какой-то непривычный дискомфорт.

— Такое чувство, что он занимается самоуничтожением. Хочет, чтобы его побили как можно сильнее. Это который раз за неделю? Третий? — Чарли тяжело дышит, пока обхватывает меня за бок и пытается поставить на ноги. — Давай же, Кил! Помоги нам!"

Зарываю пальцы в волосы и отрешенно сверлю взглядом пол под своими ногами. Несколько месяцев я не жил, а просто разлагался морально и физически. Когда я понял, что не найду Тиффани, то разбился о собственную панику. Поддался слабости и страху, утопив все это в бухле. Но сделал только хуже.

"— Эй, Кил!

Слышу звонкий женский голос и оглядываюсь по сторонам. В дверном проёме вижу Меган, белая кофта которой больно бьёт по моим воспаленным глазам. С большим трудом фокусирую на ней свой взгляд.

— Привет, Мэг.

— Жутко выглядишь, — она демонстративно осматривает меня с ног до головы, подмечая все синяки и ссадины, которые крайне долго заживают в этот раз. — Такое ощущение, что из тебя хотели сделать фарш.

— Почти угадала, — продолжаю свой путь за кофе. Засыпаю зерна, включаю питание на машине, после чего тянусь за кружкой, но она снова окликает меня.

— Я думала, что ты теперь специализируешься только на крепких напитках.

— С удовольствием бы выпил что-то потяжелее, если бы в доме не подчистили весь алкоголь, а целомудренные братики не заперли меня в этом вытрезвителе.

Оглядываю кухню поместья отсутствующим взглядом, после чего снова останавливаю внимание на давней знакомой.

— Ты же понимаешь, что они переживают за тебя? Именно поэтому так поступают.

— Я не идиот, Мэг. У меня раскурочено сердце, а не мозг.

— Долго ты будешь убиваться по ней? — девушка делает шаг на встречу, но я резко выставляю руку вперёд, останавливая ее. — Свет клином же не сошёлся…

— Это не тебе решать, — высекаю жёстко. В ярких женских глазах вспыхивает огонек страха, поэтому она машинально отступает назад. — А теперь я хочу попить кофе, если ты не против. В одиночестве."

Почти полгода жизни я просто существовал. Снова и снова винил себя за то, что так слепо и тупо повелся на подставу, которая стоила мне будущего. Мало спал, мало ел. Двигался лишь на инстинктах выживания. А потом появился человек, который своим предложением вытащил меня из пучины дерьма, в которое я сам же себя и загнал. У меня появился шанс расширить возможности своего влияния и получения информации. Я смог, наконец-то, выйти на высшие уровни людей, которые завязаны в теневой мафии Британии. Мне пришлось собрать себя по кускам и вытащить на поверхность, чтобы если не найти свою женщину, то отомстить за нее. Именно поэтому, когда Карим передал мне предложение о встрече, я заставил себя выйти из затворничества. При этом пришлось запереть все, что так сильно триггерит катастрофические эмоции, далеко за сердцем. Вернуть старого Киллиана, которому было плевать на окружающих. Он считался только с самим собой.

Именно так я и живу по сей день: не чувствую, не жалею, не люблю. Эта установка распространяется на всех, кроме моей семьи. Но как бы я не старался гнать от себя все то, что делает слабым, возвращая в те полгода разложения по частям, самое страшное точит меня из головы. То, что до сих пор сидит где-то глубоко внутри и каждый раз нестерпимо жжёт при любой попытке всколыхнуть ту самую часть нутрянки, где я спрятал последние слова, которые услышал от Тиф.

"— Оставь поиски, Кил… Просто позволь себе жить… Я отпускаю тебя. Будь счастлив."

Нет, родная. Так просто не будет.

Если ты так решила, то скажешь мне это лично. И я все сделаю, чтобы ты забрала свои слова обратно.

My Own Miracle — Citizen Soldier

Тиффани

Со всей силы прижимаю к себе черную урну, расписанную цветами, и неосознанно глажу холодное покрытие. Не свожу взгляда с неба, которое заливает кроваво-красный закат солнца, плавно исчезающего в пучине Средиземного моря. Глаза слезятся от обилия красок, но я просто не способна отвести зрачки в сторону. Все смотрю и смотрю на то, как этот день знаменует свое окончание, и внутри себя переживаю нечто подобное.

Мама умерла.

Теперь это действительно так.

Я — последний человек, который видел Викторию Барлоу живой. Перед глазами до сих пор стоит ее потухший взгляд и отрешенный вид. Ее тонкие изможденные руки, пересохшая кожа, обескровленные губы. Но даже в таком состоянии она была. Была! А сейчас я ее потеряла. Снова.

Пальцами утираю слезы, которые за эти несколько дней катятся настолько не поддаваясь контролю, что сложно предположить, сколько я проплакала. На мгновение прикрываю веки и тяну носом свежий морской воздух, окутавший прованские фьорды. Эти крутые прибрежные скалы разных оттенков белого цвета из известняковых пород изрезаны глубокими бухтами, которые называются каланки. Мама обожала это место. Именно поэтому сейчас мы здесь.

— Готова?

Рон встаёт рядом, значительно возвышаясь надо мной, и кладет свою крупную ладонь мне на плечи. Его всегда устрашающий образ сейчас треснул по швам. Мужчина не просто убит горем. Он буквально раздавлен тяжестью потери.

— Нет, но разве это что-то изменит? — слабо улыбаюсь, после чего снова прикрываю глаза, собираясь с духом. Обнимаю урну с прахом, мысленно прощаясь с женщиной, которую я знала и не знала одновременно, после чего аккуратно опускаю пальцы Рона на носик крышки и накрываю его руку своей. — Давай покончим с этим.

Всего несколько секунд, и все, что осталось от моей мамы, забрал свежий майский ветер. Он понес прах Виктории Барлоу над Лионским заливом, доставляя ей то самое немыслимое удовольствие, которое она всегда испытывала в этом месте. По крайней мере, так мне рассказывал Рон. Пусть в последний раз, но она счастлива.

— Давай это мне, — Рональд забирает урну, после чего ловит мой взгляд. И я понимаю, что он такой же печальный, как и у мужчины напротив.

— Ты уверена, что хочешь уехать? Здесь безопасно, а в Англии нет.

— Я знаю.

— Как только ты окажешься в Лондоне, то об этом узнают обе стороны.

— Знаю, Рон.

— По-прежнему хочешь правосудия? — он долго изучает мое лицо. За эти годы мы прикипели друг к другу. Мужчина стал мне хорошим другом, и сейчас я с тяжелым сердцем собираюсь проститься с ним.

— Ты прекрасно знаешь ответ на этот вопрос, — кладу ладони на его предплечья и заглядываю в темные зрачки. — А ты уверен, что не хочешь поехать со мной?

— Если я собираюсь тебе помочь, то лучше это делать не рядом с тобой, чтобы не привлекать внимания и иметь пути к отступлению. Я не знаю, насколько осведомлены эти люди, Тиф. И что именно им известно обо мне, — он коротко пожимает плечами и опускает урну на землю. Бросает короткий взгляд на почти опустившееся солнце, а затем переводит глаза на меня. — Я обещал Вики, что всегда буду заботиться о тебе. Да даже если бы не обещал, то все равно бы не бросил. Ты — моя семья, Тиффани. Всегда помни об этом.

Чувствую, как слизистую снова начинает нестерпимо щипать, но Рональд Уайт подаётся вперёд и крепко меня обнимает. Этого ощущения защищённости со мной не было уже очень давно. Утыкаюсь носом в широкую грудь и даю волю таким разрывающим душу слезам. Я очень устала от всего, что происходило за последние годы, но у меня просто нет права сдаться. Ради мамы, ради Рона. Ради себя.