Сэм начинает рыдать на моем плече. Скопилось все: напряжение, стресс, ужас и застарелые травмы детства. Я глажу ее по мягким волосам, мысленно благодаря Бога, что она у нас есть. Затем Саманта отстраняется и уступает место Нику. Сын поднимается с пола и подходит вплотную. Его глаза сверлят мои, а я вижу в них такой водоворот опасных эмоций, что становится страшно. За него страшно.

— Ты сделал все, что мог, мой дорогой, — притягиваю его за шею и тоже обнимаю. — Ты не виноват ни в чем.

— Парни из охраны, папа… — его голос скрипит, раздавливая мои и так смятые нервы под душераздирающие рыдания Беатрис. Чарли не отходит от нее ни на шаг. — Все облава… Карим нашел машины и восемь трупов. У них жены. У всех дети…

Для Николаса все, что произошло — колоссальный удар. Он самый добрый и сердобольный из нас. Любитель пофорсить на треке, он может решать проблемы в своей зоне ответственности, но сын не жесток, в отличие от Киллиана, у которого смешались понятия добра и зла, в отличие от Чарли, который может быть жестким и хлестким, если того требуют обстоятельства. И в отличие от меня… На чьем веку не мало грехов.

Так и ждем вердикта: я с Ником и Сэм, а Трис с Чарли и Лиз. Ждем и абсолютно точно верим, что сейчас доктор Грант выйдет и скажет: все хорошо."

С того момента прошло почти сорок восемь часов. Я гипнотизирую кровать, на которой пластом лежит Киллиан, проклинаю все к чертям и одновременно молю Бога о помощи. В своей жизни мне пришлось творить такие страшные вещи, что не мне обращаться к Всевышнему, но когда человек в отчаянии, он готов найти веру там, где до этого даже не пытался.

Устало поднимаюсь из кресла и выхожу в коридор. Услужливая молодая медсестра интересуется, не принести ли мне кофе. Но единственное, чего я сейчас хочу, чтобы сын открыл глаза.

Направляюсь к своему давнему другу, чтобы немного отвлечься от мрачных мыслей, потому что одна хуже другой. Помимо Киллиана, балансировавшего где-то на грани, Тиффани снова неизвестно где. В том, что она жива, у меня нет сомнений.

— Ричард, — приветствует меня главный врач клиники, когда я вхожу в кабинет Рика Гранта и падаю на диван для посетителей. — Тебе надо поспать.

— Не могу.

— Понимаю, но это необходимо.

Мужчина встает из-за рабочего стола и поправляет сползающие на нос очки. Подходит ближе и присаживается рядом. Мы многое прошли рука об руку. Ни я, ни он никогда не отступали и не предавали друг-друга, поэтому Рик — один из тех немногих людей, которым я безоговорочно и всецело доверяю.

— Что происходит в вашей семье, дружище?

Его серые глаза светят меня рентгеном.

— Как бы в этот раз мы не попали в такую яму, из которой невозможно выбраться. Киллиана чуть не убили, Тиф забрали, Ник получил психологическую травму, Беатрис вообще себя не контролирует. Я не знаю, за что хвататься.

Чувствую, как на мои плечи и спину навалилась колоссальная усталость от всего происходящего. Больше не могу ей сопротивляться. Меня ломает. Я единственный, кто не уезжал из больницы за эти двое суток.

— Поспи, — слышу голос друга откуда-то из вакуума. В ушах стоит невероятный гул. — Я разбужу тебя, если что-то изменится.

***

— Ричард! Ричард!

Кто-то трясет меня за плечо, вырывая из беспокойной дремы. Распахиваю веки и вижу Рика, слишком возбужденно рассматривающего мое лицо. Сразу же вскакиваю на ноги.

— Он пришел в себя. Иди.

Куда там идти. В свои годы несусь как пацан через несколько ступенек, лишь бы быстрее добраться до нужной палаты. Но перед заветной дверью торможу. Все внутри клокочет от возбуждения и счастья. Тем не менее, страх просачивается через эти эмоции и заполняет все собой. Тот ли я человек, которого он захочет видеть первым?

Не даю себе время на самоедство. Толкаю дверное полотно и вхожу.

Киллиан полусидит на кровати и сканирует помещение пустыми глазами. Медсестра колдует рядом, проверяя приборы, а я не могу от него оторваться. Вот он! Мой мальчик. Живой. Даже в таком беспомощном положении он производит очень опасное впечатление.

— Сын.

Голос дрожит как и каждая клетка напряженного тела. Он устанавливает со мной зрительный контакт, но молчит. Просто смотрит долго и пристально, не говоря ни слова.

— Как ты себя чувствуешь? — делаю несколько шагов вперед, пока не останавливаюсь рядом с кроватью. Медсестра тактично покидает палату, оставляя нас наедине.

— Где мама?

Он звучит непривычно тихо. Раньше, когда Киллиан начинал говорить, его обойти вниманием было просто невозможно. Сейчас же он сильно не похож на себя прежнего. Ни голосом, ни взглядом.

— Я отправил всех домой. Беатрис нужно поспать, — осторожно сажусь на стул справа от сына. — Она не отходила от тебя ни на шаг.

— Чарли?

— Увез Лиз и остался с ней. Сам понимаешь.

Киллиан слабо кивает.

— Ник?

— Он и Саманта увезли маму. Николас тебя привез. Саманта остановила кровотечение. Если бы не они… — сглатываю слюну, которая резко застряла в горле, — все было бы по-другому.

Киллиан ничего не говорит на это. Опускает глаза и рассматривает собственную грудь, перевязанную бинтами. Я знаю, о чем он думает. И в кои-то веки боится спросить. Поэтому я говорю сам.

— Тиффани не было в машине.

— Знаю. Я помню, как ее тащили наружу словно марионетку. С ее поломанной рукой.

И столько горечи в этих словах, что меня их волной захлестывает. Хочется раздавить каждую гниду, причастную к тому, что несчастен мой сын и девушка, которая для меня как дочь.

— Я обещаю тебе, сынок, что мы все исправим. Я даю тебе слово.

Опасливо поднимаю руку и накрываю ею его ладонь. За последние годы мы стали слишком далеки друг от друга. Я боюсь, что он оттолкнет меня. Но Киллиан не предпринимает никаких попыток освободиться. Он вообще не двигается. Его пальцы холодные и безжизненные.

— Перед тем, как все случилось, мне позвонил Джеймс Тернер. Его отец выяснил, что Габриэль Ривера давно мертв. Но человек, с которым тот имел дело, нам хорошо знаком. И это Микаэль Петтифер.

— Значит здесь два варианта развития событий: либо Ривера все еще жив, либо Петтифер работает на Агилара, раз тот сделал тебе прямолинейный намек на то, что он знает о Тиффани.

Киллиан кивает.

— Тернер должен был прислать мне на почту зашифрованные файлы с фото. Мне нужен мой телефон.

— Хорошо, я попрошу, чтобы кто-то из братьев привез его, — не убираю руку. Буквально кричу внутри себя, чтобы сын взглянул на меня. Мне катастрофически сильно нужно его внимание. И он делает то, что мне необходимо — встречается глазами-близнецами с моими.

— Дерьмово выглядишь.

— Я здесь двое суток. По-другому и не могу выглядеть.

— Почему?

Этот вопрос повисает между нами. Он тикает у меня в мозгу, как бомба замедленного действия, разгоняя в крови адреналин.

— Что значит почему? Ты мой сын.

— Да ладно тебе. Я все знаю.

Киллиан вытаскивает руку из-под моей ладони и слабо улыбается. — Когда-то давно я стал невольным свидетелем занимательно разговора.

— Какого еще разговора?

— Я знаю, что ты не мой родной отец.

В этот момент в моей голове действительно что-то разорвалось. Смотрю на сына, свою кровь и плоть, и не могу поверить, что слышу этот бред.

— Киллиан… Что ты такое говоришь?

Он начинает смеятся, видя мой ошалелый взгляд.

— Много лет назад я стал свидетелем вашего с мамой разговора. Скандала, если быть точнее. Вы не знали, что я подслушиваю. А я… Я сделал это не нарочно. Просто мама так сильно кричала и плакала, а я был дома один. Братья тогда уехали в Уэльс… — он замолкает, словно погружаясь в те болезненные воспоминания. — Помнишь, вы в то лето постоянно ругались? Меня это с ума сводило. А потом я услышал, что у тебя была другая женщина. Во время мамы. И что ты бы никогда не согласился взять ее и ребенка если бы знал, что произойдет. Это сидит во мне уже очень много лет. И каждый раз я прокручиваю в голове твои слова и понимаю, почему ты любил братьев больше, чем меня.