Мое сердце сжалось, та же знакомая боль, которая сопровождала так много событий за последние шесть месяцев. Иногда боль возникала из ниоткуда, будто она могла почувствовать, что всего на долю секунды я забыла, что моей сестры больше нет.

В других случаях она была ровным биением в груди, постоянным напоминанием о том, что из-за меня она больше никогда не будет фальшиво петь, проезжая по проселочным дорогам. Я втянула в себя воздух, но мне показалось, что он сделан из лезвий бритвы.

В этом и была особенность горя - оно делало все в миллион раз сложнее. Каждый справлялся с этим бременем по-своему.

Отец хотел забыть. Думаю, если бы мама позволила ему, он бы разложил все фотографии Лейси по коробкам на складе. У него не было такой возможности, поэтому вместо этого он перевез нас через всю страну. Из пригорода за пределами Балтимора в глухомань Вашингтона.

Сколько я себя помню, он работал в небольшой местной бухгалтерской фирме, но сменил ее на новую в престижной фирме в Сиэтле. Он начал одеваться по-другому, сделал стрижку, которая выглядела так, словно ее можно было найти в журнале GQ, вместо той слегка лохматой, которая была у него всю мою жизнь. Это было так, как если бы он превращался в совершенно другого человека, у которого не было дочери по имени Лейси.

Я сглотнула, борясь с жжением, ползущим вверх по горлу. Он также едва помнил, что у него есть дочь по имени Роуэн. Мы пробыли здесь чуть больше недели, и его рабочие часы становились все длиннее и дольше. Он начал предпочитать оставаться в городской квартире компании в течение недели.

Поэтому я сидела на подоконнике в одиночестве. Я не хотела бродить по дому, прислушиваясь к слабым звукам телевизора, доносившимся из их с мамой спальни. Я не думала, что она знала, что украшало экран, ей просто нужен был шум, чтобы отвлечься от боли.

Я поерзала на стуле, отводя взгляд от браслета. Маленький городок Кловердейл был необычным. В полутора часах езды от Сиэтла он был расположен у подножия обширного национального лесного массива. Все вокруг нас было зеленее, чем я когда-либо видела раньше.

Папа сказал, что это как раз то место, которое нужно перестроить. Место, которое было безопасным и идеальным для нас. И все же его здесь не было для того, чтобы заложить фундамент того, что он себе представлял.

Со своего возвышения у окна я могла видеть наш идеальный район. Я бы предпочла, чтобы мое окно выходило на заднюю часть дома, где начинался кажущийся бесконечным лес. Это заставило бы меня чувствовать себя в безопасности в моем одиночестве. Защищенной и неуязвимой от любых взглядов.

Я наблюдала, как пара детей мчалась по улице на самокатах, преследуемая парнем, который смеялся на бегу. Его смех был совершенно раскованным, будто ничто не давило ему на плечи, голова откинута назад, золотисто-русые волосы развеваются на ветру.

Его шаги замедлились, когда он проходил перед моим домом. Он остановился посреди тротуара, и его пристальный взгляд остановился прямо на мне. Глубокая синева его глаз приковала меня к месту. Я резко втянула воздух, но он не резал, как лезвия бритвы - нет, на этот раз воздух словно обжег меня изнутри.

Парень склонил голову набок, изучая меня. Что-то в этом взгляде было такое, словно он мог видеть все, что я так упорно пыталась скрыть. Всю мою боль, вину и горе.

Я слезла с подоконника, чуть не упав при этом на пол, поспешила выйти из комнаты и спуститься по лестнице. Из спальни дальше по коридору доносились негромкие звуки чего-то похожего на мыльную оперу.

Я прошла на кухню, ища какие-нибудь признаки того, что мама отважилась выйти сюда этим утром. Посуда в раковине? Крошки на столе? С ветви пропал банан?

Ничего такого.

Я открыла кладовку и достала хлеб и пакет чипсов и занялась приготовлением сэндвича. Индейка с острым чеддером и пряной медовой горчицей, которая раньше была любимой у мамы и Лейси. Я добавила листья салата, помидоры и карамелизированный лук.

Я разрезала его пополам и положила на тарелку вместе с горстью чипсов. Схватив бутылку лимонада из холодильника, я направилась по коридору. Приглушенные голоса стали громче, один спросил:

- Как ты могла, Айрис? И с моим братом?

Я тихонько постучала в дверь. Ответа не последовало. Я повернула ручку и толкнула дверь.

В комнате было темно, никакого света, кроме света от телевизора. Мама уставилась на экран, но это был расфокусированный взгляд, который говорил мне, что она понятия не имеет, что на самом деле там происходит. Ей было все равно, что мужчине без рубашки на экране только что разбили сердце. Она хотела только того оцепенения, которое могло обеспечить шоу.

- Привет, мам, - тихо сказала я.

Она несколько раз моргнула и повернулась на мой голос.

- Роуэн.

Ее голос был хриплым, будто она не пользовалась им много лет. Я направилась к ней, ставя тарелку и лимонад на прикроватный столик.

- Я приготовила тебе кое-что перекусить. Можно раздвинуть шторы, чтобы тебе было лучше видно?

Мама покачала головой, движение было медленным, будто она была под действием успокоительного.

- Нет. У меня болит голова. Мне не нужен свет.

Мой взгляд переместился на миску, отодвинутую на дальний край прикроватной тумбочки. В пасте, которую я приготовила ей вчера на ужин, не хватало, может быть, пары макаронин.

- Тебе нужно поесть. Ты заболеешь, если не сделаешь этого.

За последние полгода она дважды попадала в больницу после обмороков. Она так сильно похудела, что от нее практически остались кожа да кости. Всякий раз, когда я пыталась поговорить об этом с папой, он отмахивался и говорил мне, что ей нужно время, чтобы прийти в себя. Мне не казалось, что она выздоравливает. Она исчезала прямо у меня на глазах.

- Пожалуйста, мам, - уговаривала я.

Она чуть прищурилась.

- Уходи.

Я напряглась, сжав пальцы в кулаки.

- Мама...

Она отвернулась от меня обратно к экрану.

- Не могу смотреть на тебя.

Острая боль, пронзившая мое сердце, вернулась, еще более острая, чем когда-либо, но я ничего не сказала. Я не могла. У меня не было слов, которые я могла бы произнести. Казалось, у меня не было возможности пошевелиться.

Мама руками крепче вцепилась в одеяло.

- Каждый раз, когда смотрю на тебя, все, что я вижу, - это Лейси.

-2-

Задняя дверь хлопнула, и я побежала через веранду вниз по лестнице. Ветерок хлестал меня волосами по лицу, когда я мчалась к деревьям, но не могла вдохнуть ни капли воздуха в легкие. Это было так, будто ребра слишком сильно сжались. Было невозможно впустить хоть какой-нибудь воздух.

Сосновые ветки хлестали по рукам, когда я бежала по тропинке. Это было глупо, так невероятно глупо - бежать в лес, о котором у тебя не было ни карты, ни знаний, но как только я начала, то, казалось, уже не могла остановиться. Легкие и горло горели, но я радовалась этому ощущению.

Это отвлекло меня от слов, сеющих хаос в сознании. «Не могу смотреть на тебя. Все, что я вижу, - это Лейси».

Я подавила рыдание, едва не врезавшись в дерево. Ноги запутались, и я раскинула руки, чтобы не упасть. Шершавая кора впилась в ладони.

Грудная клетка вздымалась, а бок свело судорогой, когда я выпрямилась. Взгляд заметался по сторонам, перескакивая с одной вещи на другую, пытаясь сориентироваться.

Это было захватывающе, и от вида становилось только больнее. Деревья выглядели так, словно были сделаны из изумрудов, а покрытая мхом земля казалась достаточно мягкой, чтобы на ней можно было вздремнуть.

Звук льющейся воды потянул меня вперед. Я взобралась на насыпь, и слезы потекли по щекам. Я опустилась на землю и стала наблюдать, как подо мной проносится вода - смесь глубокого синего и зеленого цветов, увенчанная белым. Все это смешалось воедино, напоминая мне о хаосе, который жил внутри меня, но еще прекраснее.

Я подтянула колени к груди и принялась раскачиваться вперед-назад. Я сосредоточилась на журчании воды, позволяя ему заглушить эхо слов матери. Если в начале осени было так шумно, я могла только представить, на что это было похоже, когда с гор таял снег.