— Всё нормально? — спрашивает тихо. — Ты покраснела…

Любимый?

Родители всю мою жизнь внушали мне только правила, запреты, чувство долга и чести, делая из меня своё продолжение. Никаких чувств. Никаких лишних эмоций. Никакой любви. Преданность семье и амбициям.

— Всё норм, — шепчу задушено, голос отказывается слушаться, — просто немного душно.

Любимый? Знал бы он, от чего я покраснела. Какие мысли вертятся у меня в голове. Какие чувства топят внутри.

— Открой окно. Кнопка на двери. — и сам впускает прохладный ночной воздух в салон люксовой машины. — Лучше? Полегчало?

Любимый?

Я не могу контролировать мышцу за рёбрами. Не могу управлять дыханием, когда он рядом. Даже глаза живут своей жизнью, стоит Северу появиться в поле зрения. А моё тело и вовсе отказывается слушать сигналы мозга. Хотя и разум отключается от его близости.

Да! Любимый!

Ну какой смысл отрицать очевидное?

— Насть, — накрывает мою кисть, всё ещё лежащую на его руке, второй ладонью, — как ты? Всё хорошо? Может остановиться?

— Нет, не надо. Мне уже лучше. Спасибо. — пищу, отворачиваясь обратно к окну.

Город сменяется загородной трассой. Вместо высоток и неоновых вывесок за стеклом мелькают деревья и кусты, перемежающиеся с редкими полями.

Мурашки продолжают атаковать мою кожу. Глаза сами ползут в сторону водителя.

Ну какой же он всё-таки красивый.

Неужели у нас могло бы что-то получиться? Как это было бы? С ним. С человеком, которого любишь.

Рядом с Кириллом у меня никогда не было мурашек, не было электрических импульсов под кожей, огня в венах, бешённого сердцебиения до ровной линии пульса. Мои кости не превращались в вату. Колени не подгибались от прикосновения его губ. Мне никогда не хотелось растянуть момент перед прощанием. Ещё один поцелуй, взгляд, прикосновение, невесомая ласка и натужный вдох.

За окном быстро едущей машины появляются дома элитного частного сектора.

Мой дом…

Гелик тормозит, но парень не глушит мотор. Я продолжаю гипнотизировать ворота, в которые мне предстоит войти, в надежде, что они расплывутся так же, как и десятки мелькавших до этого. Но секунды идут, а ничего не меняется. Машина не двигается, родительский дом не исчезает за горизонтом. Артём сжимает мою руку, переворачивает ладонью вверх, пропуская свои пальцы между моими, сплетает. Силой воли заставляю себя отвернуться от окна и протолкнуть застрявший в горле ком. Смотрю на наши сцепленные руки и поднимаю глаза вверх, пока не встречаюсь с его. Проваливаюсь в свой личный бирюзовый омут.

— Артём… — всхлипываю, не в силах больше ничего произнести.

Он наклонятся, тянет меня к себе, утыкается носом в волосы. Дышит рвано, натужно.

— Знаю… — толкает неоднозначно, но я понимаю. — Знаю, маленькая. Я тоже не хочу тебя отпускать. Пиздец, знала бы ты, как меня таскает сейчас.

— Артём… — шепчу, как мантру его имя. Мне нравится ощущать его на кончике языка. И не только его. — Артём… Поцелуй меня… Пожалуйста. — сиплю, тыкаясь носом в его плечо.

Его сердце заходится в бешенном ритме. Моё вторит. Его дыхание становится резким и частым. Моё глохнет. Его руки скользят по моей спине и ложатся на голову, вынуждая поднять на него глаза. Мои мнут ткань его футболки. Встречаемся взглядами, и моё дрожащее тело простреливает молнией. Я умираю. Горю от его прикосновений. Тону в бирюзе его глаз. Меня начинает конкретно колотить, когда он приближает своё лицо к моему на расстояние вдоха.

— Повтори… — хрипит он, обжигая дыханием губы.

— Поцелуй меня, Артём. — выдыхаю, ловя его выдохи.

И он целует. Медленно. Нежно. Одними губами. Едва касаясь.

Мои руки оживают, ползут ему на шею. Пальцы путаются во взъерошенных белых волосах. Наши дыхания сливаются. За рёбрами стучит в унисон. Открываю рот в тихом стоне, требуя большего, но он продолжает пытать меня губами: пощипывает, сжимает, поглощает. Тогда я делаю то, от чего завтра будет стыдно, но это будет завтра. Проскальзываю языком Северову в рот и, найдя его, осторожно касаюсь. В ответ получаю полустон-полурык, и он жёстко втягивает в себя мой язык, лижет и сосёт, скребёт зубами, вырывая из моей груди тихие стоны. Внизу живота разгорается пожар. Тело наливается свинцом. Грудную клетку разрывает от попыток вздохнуть.

— Артём… Тёма… Так хорошо… С тобой… Тём… — вбиваю неразборчивые слова в его рот вместе с рваными выдохами.

Север рычит, толкает меня назад и, наваливаясь сверху, дёргает рычаг на моём сидении, отчего спинка опускается, и я оказываюсь в горизонтальном положении, придавленная твёрдым мужским телом. Он набрасывается на мой рот, как дикий зверь. Кусает, сосёт, вгрызается, облизывает. Чувствую металлический привкус крови в ротовой полости и не понимаю чьей.

Его или моей?

Потому что я отвечаю с тем же бешенством и давним голодом. Твёрдый половой орган давит на промежность, вызывая огненные импульсы в животе. Я царапаю ногтями его кожу. Цепляюсь пальцами в его закостеневшие от напряжения плечи. Незнакомое ранее желание разрывает мои внутренности. Стягивает раскалённую пружину внизу. Тело требует чего-то, чему я не могу подобрать слов. Густая влага пропитывает не только белье, но и шорты. Стекает по бёдрам.

А что, если он заметит? Если почувствует?

Он же там… Вжимается членом, размазывая по джинсам смазку. Паника начинает топить, и я упираюсь ладонями в его крепкую грудь в попытке оттолкнуть.

— Что?.. — срывается его голос. — Насть, я хочу тебя. Не могу остановиться.

Его рука опускается на внутреннюю часть бедра, касаясь того самого места.

— Ты такая мокрая. Пиздец.

— Не надо, Артём, пожалуйста, — лепечу, не в силах совладать с голосом. Никогда в жизни мне не было так стыдно. — остановись. Я не могу… Не сейчас… Не так… — почти плачу.

— Блядь! — взрывается парень, одним движением поднимается и возвращается на водительское место.

А мне сразу становится холодно. Так же, как и тогда, в спортзале. Словно у меня забрали единственный источник тепла.

Глаза Севера такие тёмные, что кажутся чёрными. Он хватает кислород урывками. Грудь тяжело вздымается и с глухим скрипом опадает.

У меня нет сил даже подняться. Отворачиваюсь, подтягивая колени к груди, и начинаю тихо плакать. Закусываю ребро ладони, чтобы не скулить вслух.

— Да ёбаный в рот! — гремит Артём. — Полный, мать вашу, пиздец!

Пропускает ещё несколько крепких слов, а потом кладёт одну руку на моё вздрагивающее плечо, а вторую на талию.

— Прости меня, маленькая, — говорит так тихо, что приходится напрягать слух. Из-за этого даже всхлипывать перестаю, — я сорвался. Не должен был. Знаю… Не сдержался… У меня от тебя крышу сносит. Предохранители горят. Блядь. Прости меня, Настя. Я не хотел тебя пугать. Малыш, посмотри на меня.

Его голос звучит совсем глухо. Ладони гладят плечи, руки, спину, волосы, голову, шею.

— Маленькая моя, ну повернись ко мне. Не плачь. Меня и так на куски рвёт. На кровавые ошмётки, сука! Пожалуйста, девочка, посмотри на меня, умоляю.

И я смотрю. Сквозь пелену слёз вижу сожаление в его глазах. Он до крови кусает губы. Сжимает и разжимает кулаки. Отталкиваюсь от сидушки ослабевшими руками и принимаю вертикальное положение.

— Всё нормально, Тём. Просто я… — набираю в лёгкие воздух, чтобы закончить так тяжело дающуюся фразу. — Я испугалась. У меня никогда такого не было. Все эти чувства… Я не могла себя контролировать. Я…

— Какого такого, Насть? — шипит сквозь зубы. Раздувающиеся крылья носа выдают натужную работу его лёгких и сдерживаемые эмоции. — Чего не было?

— Мне идти надо. — выбиваю, открывая дверь и выскакивая из салона машины.

Краска стыда заливает не только лицо, но и всё тело.

Ну как я ему скажу? У меня никогда не было мужчины? Мы с женихом уже два года вместе, но он обещал не трогать меня до свадьбы? Я девственница, которая готова была отдаться тебе прямо в машине у ворот своего дома? Ты разбудил во мне такое желание, что я готова была переспать с тобой после пары поцелуев?