Я мог бы сделать то же самое и сказать людям интерпретировать то, что, по их мнению, это означает.

Нет, серьезно. Некоторые из этих произведений искусства стоят целое состояние, хоть это просто глупые мазки краски. Некоторые даже выглядят так, будто художник просто швырнул ведро с краской на холст и покончил с этим.

Как я, человек, разбирающийся в искусстве примерно на минус десять процентов, должен понимать то, что пытается сказать мне художник синей каплей краски на белом холсте? Мой четырехлетний ребенок мог бы нарисовать лучше.

— Перестань осуждать искусство, — говорит Эмори сквозь стиснутые зубы, на этот раз в гневе сжимая мою руку.

— Я не осуждаю искусство. Ты слышала, как я что-то сказал?

— Любимый, я слышала твои мысли за пять рядов позади тебя.

Нас догоняет Грей, держа на руках мою дочь.

Сан и она встретили нас здесь, в галерее. Мне пришлось подкупить одного из охранников, чтобы тот впустил Брук. Судя по всему, детей в галереи не пускают из соображений безопасности. Я думаю, что это полная ерунда, и этот парень просто хотел мои деньги.

Но мне все равно, у меня их достаточно. Мне не тяжело засунуть стодолларовую купюру в глотку какому-нибудь охраннику. Зачем ему вообще сто долларов?

Он должен был стремиться к большему. Я бы, наверное, заплатил тысячи, чтобы моя дочь была здесь с нами.

Я даже не хочу быть здесь. Я ненавижу пляж. Песок проникает повсюду, особенно когда вы носите костюм Brioni и вам нужны лоферы вместо кроссовок. Говорю вам, как только мы вернемся к дому Дэвисов, пляж Эль-Матадор будет уже в их доме, а не там, где он сейчас.

— Папа, смотри! Это очень мило.

Брук указывает на розовый холст. Буквально просто розовый. Ничего больше. Просто розовый. Хорошо, в нем есть крошечная блестящая дорожка. Но с таким же успехом это мог быть просто чих. Я раньше чихал блестками. Это бывает, когда у тебя есть дети. Вы найдете их везде, даже в собственном носу.

— Это красиво, — искренне говорит Эмори. Я смотрю на неё, потому что… КАК?!

— Это просто розовый холст, — констатирую я.

— Да. Но в этом есть смысл.

— Он розовый.

— Это успокаивающая картина, — говорит Эмори, все еще анализируя холст.

Я повторяю еще раз.

— Он просто розовый.

— «Прикосновение юности», — читает Сан название картины. — О да, я вижу это.

Теперь они просто разыгрывают меня, не так ли?

— Он очень розовый.

— Но послушай, папа, в нем есть блестки!

— Да, Майлз, в нем есть блестки, — моя жена указывает на блестки в розовом. — Интересно, что это означает. Может быть, отражение… — она напевает, размышляя. Эмори смотрит на картину более пристально, эмоции, о существовании которых я даже не подозревал, отразились на её лице. Что, черт возьми, она видит, чего не вижу я? — «Прикосновение молодости». Да, это определенно отражение. Художник хочет, чтобы мы вспомнили свое детство.

Может быть, подумать о увлечениях, которые у нас были, и подумать, что воплоти во взрослой жизни. Его…

— Это золотые блестки на розовом холсте.

Эмори поворачивается, чтобы посмотреть на меня. Её лицо лишилось всех тех эмоций, которые я видел секунду назад.

— Напомни мне больше никогда не приводить тебя в художественную галерею.

Чертовски…

— С удовольствием.

ГЛАВА 66

«Я вижу будущее, оно не выглядит красивым» — Hurt Again by Julia Michaels

Эмори

— Ваш муж дома, миссис Кинг? — спрашивает Айрис, как только я открываю ей дверь. Она даже не здоровается со мной. Почему эта женщина так меня ненавидит?

— Дома

— Не могла бы ты попросить его поговорить со мной, пожалуйста? Это важно.

Как будто она все равно не войдет внутрь. Я оглядываюсь через плечо и обнаруживаю, что Майлз все еще сидит на диване с Брук на коленях. Они вместе играют в монополию, хотя он играет на двоих, так как Брук понятия не имеет, что происходит.

Она просто играет за блестящую туфлю, которую решила использовать в качестве своей игровой фигурки.

— Почему бы вам не зайти внутрь? Тогда вы сможете сами сказать ему, — я отхожу в сторону, чуть шире открывая дверь для Айрис.

— Спасибо, — она улыбается мне.

Она улыбается мне. Это что-то новое.

— Я бросаю кости, папа? — взволнованно спрашивает Брук. Не думаю, что Майлз успевает ответить, как по комнате разносятся звуки катящихся по доске игральных костей.

— ЧЕТЫРЕ! — ликует она. — Раз, два, три, четыре, папа. Я покупаю это, хорошо?

Майлз усмехается.

— Ты не можешь, у тебя недостаточно… Ладно. Ты можешь это купить.

— УРА! — она хлопает в ладоши, наблюдая, как Майлз достает карту, принадлежащую ей только что купленной улицы. Он даже не берет её деньги.

— Я никогда не видела, чтобы малыш с таким энтузиазмом относился к монополии, — говорит Айрис рядом со мной, напоминая мне, что она все еще здесь. Как я забыла, что она здесь всего за одну минуту?

— Он делает это для неё забавой.

Поскольку Майлза не волнует, есть ли у Брук деньги на оплату улиц, аренду или другие монопольные расходы, он просто позволяет ей делать то, что она хочет и выигрывать. Каждый раз.

Все это время он играет по правилам. Он платит ей — часто, учитывая, что Брук покупает каждую улицу, на которую она попадает, — он не вытягивает карту выхода из тюрьмы, когда у него её нет, в отличие от неё. Кроме того, он никогда не заставляет Брук платить арендную плату, когда она приземляется на любую из его двух улиц.

— Айрис, — говорит Майлз, даже не глядя на неё. — Чем я обязан сегодняшнему вашему появлению?

— Я пришла сюда только с хорошими новостями. Или я надеюсь, что это хорошие новости для вас.

Теперь это привлекает его внимание. Майлз смотрит вверх, его брови подняты в предвкушении.

— Ну, садитесь.

— Спасибо, — она идет вокруг дивана по другую сторону настольной игры.

— Здравствуйте, — говорит Брук, затем снова начинает бросать кости и считать шаги. Затем все повторяется, потому что Майлз больше не реагирует.

Мне стоит уйти, чтобы они могли поговорить, так как новость действительно кажется важной, но я знаю, что Майлз хотел бы, чтобы я была здесь, поэтому я остаюсь. Я кладу обе руки ему на плечи, чувствуя, как он немного расслабляется под моим прикосновением. Он всегда так напрягается, когда появляется эта женщина.

— Я слышала, что Брук скоро идет в детский сад, — говорит Айрис. — У неё уже есть место где-нибудь?

Я вижу, Айрис очень любит начинать наболевшие темы. Майлз весь прошлый месяц пытался не думать о первом дне Брук в детском саду, и не помогает то, что через две недели этот самый день наступит. И теперь она тоже ему об этом напоминает.

Я не совсем понимаю, почему он так этого боится. Может быть, он даже не боится. Есть большая вероятность, что ему просто не нравится весь символизм, стоящий за этим: Брук, его невинная маленькая девочка, растет. Возможно, это напоминает ему, что она не всегда будет находить радость в принцессах и её всеми любимом мистере Пушистике.

— Да, вместе со своим лучшим другом.

Айрис кивает, все еще с той необычной улыбкой на лице. Она сегодня на наркотиках? Я не могу вспомнить ни одного дня, когда она приходила сюда, улыбаясь Майлзу или мне.

— Рис, верно?

— Да.

— Значит, ему уже пять?

Это не так, но я полагаю, что с достаточным количеством денег вы можете вовлечь своего ребенка во что угодно, даже в детский сад, когда он еще не достиг пятилетнего возраста. Брук тоже не из этого диапазона. Каждый ребенок, рожденный после первого сентября, обычно начинает на год позже, но каким-то образом она все же попала в детский сад. Это чудо, что Майлз не стал ждать еще год.

Хотя, я полагаю, что это через родителей Риса.

Для того чтобы Брук знала хотя бы одного человека в школе, ей стоит пойти вместе с Рисом. И его родители не хотели ждать еще год.