— Ты в порядке? — спрашивает он, но я ему не отвечаю. Я знаю, что это ребячество, но, черт возьми, я расстроена. Я так сильно хотела этого кота.

Я рассеянно просматриваю ленту в телефоне, читая комментарии и отвечая на некоторые из них. Я публикую немного больше рисунков, и они нравятся не так сильно, как мое нижнее белье и фотографии нас с мужем, но они не так уж плохи. Половина меня верит, что это только потому, что у меня действительно есть миллионы подписчиков, другая половина надеется, что людям действительно нравится мое искусство.

Раздел комментариев — это какая-то смесь. Люди поддерживают меня, другие умоляют меня чаще публиковать фото, другие спрашивают, вернусь ли я когда-нибудь к тому, чтобы быть самой собой, а еще есть похотливые боты. И случайные предложения руки и сердца. Странно.

Майлз стоит прямо передо мной, и, хотя я по-прежнему игнорирую его, он не уходит. Он просто стоит и смотрит на меня.

— Ты не надевала это перед моим отъездом, — комментирует он.

Он прав. Пока его не было, я подумала, что было бы неплохо надеть платье и туфли на каблуках, чтобы снова почувствовать себя самой собой. Это не сработало, но я не хочу опять переодеваться. По крайней мере, не сейчас.

Сейчас я застряла в коротком белом платье и белых туфлях на каблуках, которые не причиняют боли моим ногам. Из-за этого они всегда были моими любимыми каблуками. Они у меня с восемнадцати лет и выглядят совершенно новыми — вот насколько хорошо я о них забочусь.

Майлз опускается на колени, раздвигая мои ноги достаточно, чтобы иметь возможность сесть немного ближе ко мне. Он выхватывает телефон у меня из рук и швыряет его на диван. Но я по-прежнему не смотрю ему в глаза, как бы сильно мне этого ни хотелось.

Его руки лежат на моих бедрах, медленно двигаясь вверх. Затем он внезапно пододвигает меня к краю дивана, закидывая мои ноги себе на плечи. Майлз оставляет нежные поцелуи на внутренней стороне моих бедер, и теперь наши взгляды встретились. Я чувствую, как моё сердце бьется быстрее. И чем ближе его губы подбираются к местечку между моих ног, тем меньше я могу заставить себя дышать.

— Пожалуйста, дорогая, поговори со мной, — умоляет он.

Моё платье задирается, его большие пальцы скользят под ткань трусиков. Я не останавливаю его, когда он дергает их, хотя и недостаточно сильно, чтобы они сползли вниз по моим ногам.

— Если хочешь отрезать мне яйца, скажи только слово, и я дам тебе ножницы, — говорит он прямо перед тем, как его губы прижимаются к моему беременному животу. — Хочешь отравить меня? Просто скажи, и я достану тебе то, что убьет меня.

Я качаю головой, но уверена, что он даже не замечает, потому что продолжает. Он дергает за трусики достаточно сильно, чтобы снять их.

— Ты хочешь, чтобы я ушел? Скажи эти слова, и я уйду.

Мои брови опускаются, глаза наполняются слезами. Я не хочу, чтобы он уходил. Мой клитор пульсирует от желания, когда он целует меня ниже живота.

— Накричи на меня, Эм. Сделай мне больно, посмейся надо мной, убей меня, что угодно из этого, просто, пожалуйста, поговори со мной. Наказывай меня, как хочешь, но не игнорируй меня.

Я хнычу, когда он подсовывает руки под мою задницу, приподнимая мои бедра, прежде чем поцеловать меня еще раз.

— Мне нужно, чтобы ты поговорила со мной, Эмори. Я хочу сказать тебе кое-что действительно важное, и мне нужно, чтобы ты ответила мне.

Боже, я так сильно хочу его.

— Майлз… — я убираю ноги с его плеч, сажусь прямо, подношу обе руки к его подбородку, — Я не хочу причинять тебе боль.

Он облегченно выдыхает, хотя я не уверена, потому ли это, что я не хочу отрезать ему яйца, или потому, что я разговариваю с ним.

— Я влюбляюсь в тебя, — просто говорит он.

Без единого предупреждения. Без насмешливого подтекста или чего-то в этом роде. Просто и честно.

Я не уверена в том, что происходит прямо сейчас, и я не уверена, что он реален, потому что, похоже, весь мой мир сейчас вращается по кругу. Мои руки разжимаются, но Майлз накрывает мои ладони своими, прижимая их обратно к своей горячей коже.

— Пожалуйста, скажи что-нибудь.

— Что?

— Я влюбляюсь в тебя, — повторяет он медленнее. — Становится так плохо, Эмори, что я действительно схожу с ума, когда не слышу твоего голоса в течение долгого времени. Я влюблен так сильно, что потратил час у Грея, чтобы сделать… — он засовывает руку в карман пиджака и вытаскивает крошечный бумажный букетик цветов, — вот это. Мне нужно было, чтобы они были идеальными, поэтому мне потребовалось время. Я собирался купить тебе цветы и извиниться, но это показалось мне неправильным. Ну, я сделал вот это. Это глупо, но…

— Майлз, — останавливаю я его, слезы теперь стекают по моему подбородку, но не потому, что я чувствую себя виноватой. — Мне нравятся.

Я беру бумажные цветы из его рук, улыбаясь. Они не идеальны: некоторые части бумаги немного кривоваты, слишком сложены, как будто он делал это миллион раз, просто чтобы найти правильный угол. Но они всё ещё мне нравятся. Лепестки красной розы не такие четкие и изогнутые, как у настоящей розы, но я полагаю, что придать изгибы мини-розе практически невозможно.

— Тебе правда нравится?

Я киваю.

— Очень сильно, — эти цветы, возможно, самый уникальный и значимый подарок, который я когда-либо получала. Даже если они подарены в качестве извинений.

Но теперь, когда у меня было достаточно времени, чтобы признать важность бумажных роз, самые важные его слова возвращаются ко мне. Слова, которых я не ожидала ни в ближайшее время, ни когда-либо еще.

— Майлз, я не знаю, что сказать.

— Всё в порядке, — говорит он тихо, почти шепчет. Искренность в его голосе. Он сказал это не просто так? Не так, как мы делали раньше. На этот раз он действительно говорит серьезно. — Всё в порядке, Эм. Я не ожидаю, что ты будешь чувствовать то же самое.

— Тогда зачем ты это говоришь?

Я не верю в любовь. Не тогда, когда это касается моей жизни.

Я наблюдала, как моя сестра-близнец влюбилась в парня, с которым встречалась я, и видела, как он отвечает ей такой же любовью. Это всегда заставляло меня задумываться, что я сделала не так. Мои родители до смерти любили Милли, но всегда относились ко мне как к старому хламу. Мой бывший парень был со мной только из-за моего тела, которое, как он думал, он мог контролировать, заставляя меня чувствовать себя дерьмово, когда я смотрела на еду; это тоже не было любовью.

Любовь в моей жизни так же невозможна, как дом, построенный на облаке.

— Грей спросил меня, почему я не позволяю себе любить тебя, — начинает он. — Я не смог ему ответить. Я не мог назвать ему причину, потому что дело в том, что я позволил себе влюбиться в тебя. Я просто не знал, как тебе сказать. И я хотел, чтобы ты была первой, кому я рассказал. Поэтому, когда он задал мне этот вопрос, я не хотел говорить ему, что влюбился в тебя.

Его руки немного дрожат, когда он держит мои. Ему не так легко сказать больше, чем признаться, что он влюбился в меня.

— Я хотел подождать, — признается он. — Я хотел дождаться, пока ты скажешь мне первой, потому что это немного неловко, — он посмеивается, но я не нахожу это смущающим. — Я хотел подождать, потому что знаю, что ты меня ещё не любишь. Я очень хорошо знаю, что тебе могут потребоваться месяцы, чтобы полюбить меня в ответ, и это нормально. Но дело в том, Эм, что ты на двадцать седьмой неделе беременности, и я не хочу смотреть, как ты умираешь, не сказав этого хотя бы раз.

— Я не собираюсь умирать, — напоминаю я ему.

— Я верю тебе, — он тяжело сглатывает, теперь наши руки лежат у меня на коленях, — на данный момент.

Хоть что-то.

Желая отвлечься от разговоров о любви, я решаю переключиться на другую тему, или, облегчить себе задачу, когда он вроде как дает мне выход.

— Завтра у меня прием у врача, — говорю я ему.

— Я знаю.

Конечно, он знает.