Тень беспокойства мелькает на его лице и исчезает.
– Всего ничего, – уверяет он, совершая небольшой взмах рукой. – Мы должны закончить… – он бросает взгляд на экран, – …примерно к обеду.
– К обеду? Я думала, это просто осмотр.
– Так и есть. Так и есть.
Он улыбается ей так широко, что ее тянет простить его.
– Тогда приступайте, – разрешает она.
Он выходит из-за стола, держа в руках стетоскоп и трикордер [38].
– Скажите «А-а-а».
– А-а-а.
Он проверяет ее глаза, колени, уши. Щелк. Фотографирует ее со всех сторон.
– Загрузить, – говорит он. Его экран заполняется словами. – Вы совершенно здоровы, – объявляет он, не прекращая сиять.
– Тогда зачем я здесь?
– Нам с вами нужно провести небольшую процедуру.
Она замечает, что он хорош собой. Он обаятелен. Наверняка крутит романы со своими пациентами. Он женат и имеет сына. Эту информацию поведал ей Джейкоб. И тем не менее, когда его пальцы касаются ее кожи, оттягивают веки, поворачивают голову, как будто манекену, она чувствует легкую дрожь. Крошечные электрические разряды.
– Через неделю я еду во Францию, – говорит она.
– Как здорово.
Она ждет, что он станет выпытывать у нее подробности. Во Францию? Куда конкретно? Одна? Не нужен ли вам спутник? Но он не задает вопросов.
Она одинока. Она это знает. У нее есть искусственная лучшая подруга. Серьезных отношений не было уже шесть лет. Черт возьми, она фантазирует о докторе, с которым только что познакомилась. Что с ней не так? Она лежит на смотровой кушетке и закрывает глаза. Каким-то образом ей удается впасть в полузабытье. Она дрейфует в темном океане воспоминаний, лежа на спине и глядя в ночное небо, пытаясь сосчитать звезды. Элоиза знала названия звезд, и она знает. Кассиопея, Арктур, Сириус…
– Вы работаете? – спрашивает вместо этого доктор. Возможно, он все-таки заинтересован.
– Я выполняю восемнадцать часов общественных работ еженедельно, чтобы получать национальную зарплату. Но я не владею никакой профессией. – Она давит улыбку. – Не так, как вы.
– Ну, работа не всегда так хороша, как ее малюют, – говорит он и отворачивается, стуча по экрану, чтобы она не видела лжи в его глазах. – А специальность у вас есть?
Он просто поддерживает разговор. Вот и все.
– Я специализируюсь на социальной истории Франции в ранние годы Первой республики.
– Ого! – Его реакция кажется искренней.
– Если публиковать по одной короткой статье два раза в год, национальная зарплата возрастает на десять процентов.
– И что же вы? Публикуетесь?
– А вы проверьте, – говорит Галлея. – Я автор шестнадцати статей и двух книг.
– Превосходно. Просто потрясающе. По социальной истории Франции?
– Во времена Наполеона.
– А, вот как. – Он снимает целлофан с медицинского дрона и касается им ее лба. – Не шевелитесь, – командует он. Дрон прикрепляется к ее коже, как пиявка. Она чувствует, как он забирает ее кровь.
– Не желаете ли пригласить медсестру для следующего этапа? – спрашивает доктор. Он убирает дрон в сторону.
– Зачем мне звать медсестру?
– Я попрошу вас снять часть вашей одежды.
– Для чего, прошу прощения?
– Это рутинная процедура, – отвечает доктор, как будто защищаясь.
Рутинная процедура. В его устах это звучит совершенно невинно. Почему же тогда она колеблется? Жан Себастьен стал первым мужчиной, увидевшим ее обнаженной. С тех пор их было предостаточно. Она вздыхает и понимает, что этим вздохом дает свое согласие.
Как легко утонуть в воспоминаниях. Позволить им поглотить ее. Стать их безвольной рабыней. И все же… что они такое?
Она садится, снимает джемпер и расстегивает лифчик.
– Нет-нет, не нужно, – останавливает он. – Только ваши брюки. – Он улыбается, но уже не так искренне.
Возможно, действительно нужно было позвать медсестру.
– Объясните мне, что происходит. Зачем мы это делаем?
Он наклоняется к ней, и она чувствует запах мяты от его дыхания.
– Вам знаком термин «мусорная ДНК»? – спрашивает он.
– Мусорная ДНК? – Это какая-то болезнь?
– ДНК в клетках нашего организма – это длинная-предлинная цепочка символов, – говорит он. – Каждый такой символ называется нуклеотидом. – Его брови ползут вверх. Лицо сияет. Этот разговор доставляет ему больше удовольствия, чем перспектива увидеть ее голой. – Знаете ли вы, сколько нуклеотидов содержится в каждой клетке вашего тела?
– Много?
– Три с половиной миллиарда, – отвечает он, донельзя довольный этой цифрой. – Три с половиной миллиарда нуклеотидов, поделенных на двадцать три пары пучков, которые мы называем хромосомами.
– Да. Это я знаю.
– Но знаете ли вы, что девяносто восемь процентов этих нуклеотидов – мусор? Они ни для чего не нужны. Они ничего не кодируют. Они просто… балласт.
Он отворачивается и начинает водить пальцем по экрану.
– В Китае, – говорит он, – живет женщина по имени Ли Хуэйлин, которая утверждает, что является реинкарнацией своей матери. Слышали о ней?
– Нет. – Галлея качает головой.
Доктор показывает ей экран. На нем – фотография китаянки с платком на голове.
– Нет.
– У большинства людей примерно одинаковая мусорная ДНК, – говорит он, – но не у Ли Хуэйлин. У нее около полумиллиарда уникальных нуклеотидных оснований. Ее ДНК не похожа даже на ДНК членов ее собственной семьи. И она динамична. Постоянно меняется. Выдающийся случай. Взять образец ее ДНК сегодня, и он будет немного отличаться от образца, взятого вчера. И еще сильнее – от взятого позавчера. Как будто ее ДНК ведет постоянную запись информации. Как будто она хранит воспоминания в своих клетках.
– Хранит воспоминания… – Слова угождают Галлее куда-то в солнечное сплетение.
– Не затруднит ли вас снять нижнее белье? Могу позвать медсестру, если вам некомфортно.
Доктор держит в руках кольпоскопический дрон. Она видела их на картинках, но никогда не думала, что будет иметь дело с таким прибором лично. Он похож на крошечную белую рыбку. Выглядит неприятно. Доктор вынимает дрон из гигиенической упаковки и показывает ей.
Она моргает. Колеблется.
– Будет больно?
– Ни в малейшей степени.
– Что меня ждет?
– Он возьмет пробу из вашего яичника. Всего несколько яйцеклеток, не более.
– А если я откажусь?
Его брови подрагивают.
– Об этом вам придется разговаривать со своим ИИ-врачом, – говорит он. – Кто-то что-то упоминал про визу? Я не знаю. Это не моя юрисдикция. Но служба здравоохранения работает по принципу непротивления. Вы это знаете, Галлея.
Воспоминания. До чего любопытные создания. Эти бледные призраки прошлого. Эфемерные ночные гости. Она пытается найти воспоминание, в котором могла бы затеряться, пока дрон делает свою работу. Свадьба Франциски в маленьком белом костеле на склоне холма. Это воспоминание так просто найти. Вот оно. Светит солнце. Бегают дети в белых сорочках. Женщины в платьях с расшитыми лифами – некоторые в красных, некоторые в синих. Они поют народную свадебную песню, и гости хлопают в ладоши в такт. Ярослав здесь такой молодой. Одет в костюм своего отца. Где оно, это воспоминание? Почему его всегда так просто найти? Еще одно. Париж в день запуска воздушного шара. Она – Элоиза. Жак-Этьенн Монгольфье целует ее в губы. Воздухоплаватели машут руками. Король машет рукой.
– Приступайте, – говорит она.
Она снимает с себя нижнее белье и зажмуривается. Где-то высоко-высоко, далеко за пределами Земли, уже прилетела комета. Комета Галлея. Ее тезка. Галлея уже видела ее ослепительный росчерк света в ночном небе. Через несколько коротких недель комета минует солнце, а затем исчезнет с радаров, начав новый цикл своего семидесятипятилетнего путешествия. Когда прилетала комета, родилась Элоиза; в Вене, когда комета вернулась на небо в 1835 году, Маргерита родила Софию Лейтнер; Роза Сейферт и ее мертворожденный ребенок покинули этот мир в Париже 1910 года, когда комета вновь пролетала мимо; родная мать Галлеи, Кей, нежданно-негаданно явилась в этот мир раньше срока в Анноне, когда комета возвращалась в 1986 году. Так вышло, что мерный бег кометы и ее околовековые шаги стали метрономом для множества жизней Галлеи. Она понимает, что впервые за десять поколений никакое жизненно важное событие не встретит межзвездного гостя. Если только ее возвращение в Анноне не считается. Или если она не умрет на кушетке этого врачебного кабинета. Неужели она не соблюла их космический контракт с мирозданием? Она отдаст несколько яйцеклеток. Может, этого будет достаточно.
