– Дай сюда. – Николя попытался, но не смог вырвать письмо из рук Антуана. Он тяжело привалился к подлокотникам кресла.

– Хватит издеваться над братом, – упрекнула Антуана мадам Кашмай.

– Он сам напрашивается, – парировал Антуан, размахивая письмом, как белым флагом. – Что он понимает в работе Республики? Он только и знает, как рубить себе пальцы на ногах. И пялиться на грудь женщины в платье.

Николя поднял себя из кресла и встал на ноги. На двух увечных ногах он стоял неуверенно. – Дай мне один день, – серьезно сказал он.

– Николя, не нужно этого делать, – попыталась его остановить Марианна. – Тебе нечего доказывать своему брату.

– Да, – Николя, прихрамывая, направился к двери. – Моему брату мне доказывать нечего.

Он закрыл за собой дверь, и снаружи раздались его тяжелые шаги. Шаги спустились по лестнице и вышли на улицу.

1980 год

Столько лет. Столько воспоминаний. И вот, наконец-то. Восемь поколений должно было смениться, чтобы колесо совершило полный оборот. Она, Катарина Гашек, Катя, стала первой после Марианны Мюзе продолжательницей рода Элоизы, которой представилась возможность ступить на земли Шато-Монбельяр-ле-Пен, первой, кто подняла голову Нептуна и заглянула в глубокий колодец, таившийся под статуей.

Кристофер, управляющий виноградниками, ушел за фонариком. Сидя у основания шеи статуи, Катя заметила, что за ними наблюдают из внутренних окон замка.

– Сокровище действительно там? – спросил Милан.

– О да. – Катя почувствовала улыбку на своих щеках.

– Мы будем богаты?

– Мы будем наполовину богаты, – ответила она.

Кристофер вернулся с фонариком и мотком веревки, которую он вручил Кате.

– Полагаю, вы захотите пойти первой, – сказал он. – Повяжите веревку под грудью. На всякий пожарный. Когда достигнете дна, отвяжите ее, и мы спустимся следом за вами.

Железные перекладины выглядели небезопасно. Они проржавели и были шершавыми на ощупь.

– Не спешите.

Зажав в зубах фонарик, Катя начала спускаться. Она вдруг отчетливо поняла, что Элоиза никогда не бывала в этом колодце. У нее не находилось ни единого воспоминания об этом мрачном спуске. Сколько еще до дна? Катя не могла знать.

Круглое пятнышко дневного света у нее над головой становилось все меньше.

– Все в порядке? – Голос Милана доносился откуда-то издалека.

– Да.

Пахло сыростью. Старыми винными бочками.

Она спускалась ниже.

Ниже.

– Ты что-нибудь видишь?

Она остановилась и посветила фонариком вниз.

– Отсюда – ничего, – отозвалась она. Ее охватило чувство странной тревоги. Она стала спускаться быстрее.

А потом ее ноги коснулись воды. Она плескалась у Кати на уровне щиколоток, а под подошвами хлюпала грязь. Нет, они не могли оставить все свое состояние в луже на дне колодца. Катя пошарила вокруг лучом фонарика, и в ее груди начало нарастать смятение. В стене была выдолблена ниша, значительно выходящая за пределы диаметра колодца. Она оказалась достаточно просторной, чтобы Катя могла там свободно стоять. По периметру ниши на уровне пояса тянулись каменные полки. Они пустовали.

– Здесь пусто, – крикнула Катя вверх. Ее голос дрожал.

– Пусто? – переспросил Милан. – Дай мне веревку.

Она отвязалась и дернула за конец веревки.

– Забирай.

С фонариком в руке она повернулась вокруг своей оси. Сокровище исчезло. Многие полки были сломаны, и золота нигде не было. На нее накатило оцепенение.

– Оно пропало. Сокровище пропало. – На глаза навернулись слезы.

– Дай посмотреть. – Милан подошел к Кате, забрал у нее фонарь и поводил им из стороны в сторону, осматривая пустой тайник. – Боже правый, – протянул он. – Вот, значит, где они спрятали свое золото.

– Да.

– И кто-то нашел его раньше нас. Здесь точно нет потайных дверей? – Он осмотрел стены. – Похоже, что нет.

– Мы опоздали.

– Что это? – Свет от фонаря упал на какой-то предмет, втиснутый в щель между кирпичами. – Что это такое?

Катя подошла ближе и взяла предмет в руку.

– Это банка, – сказала она. – Серебряная банка.

– Видимо, тот, кто забрал сокровища, ее не заметил.

Катя рассмотрела банку. Это была небольшая серебряная емкость с завинчивающейся крышкой.

– Посвети мне.

Милан с фонарем подошел ближе.

Катя повернула крышку. Та поддалась на удивление легко. Внутри оказался исписанный от руки лист пергаментной бумаги, похожий на письмо.

– Сможешь прочитать? – спросила она Милана.

– В этом освещении – с трудом.

– Тогда давай я.

Письмо было написано мелким убористым почерком. Черные чернильные буквы выглядели архаично. Катя стала читать вслух.

– Это французский, – предупредила она. – Я попробую перевести. «В случае, если читающая эту записку является потомком Элоизы, дерзну предположить, что вы страдаете от того же недуга, что и я, и моя дочь. Я не знаю, кто еще мог бы найти монеты в виноградниках, и потому свято верю, что вы моя сестра, рожденная до того, как наша мать встретила свою кончину. Половина сокровищ по праву принадлежит вам». – Катя взглянула на Милана. – «Я буду беречь их для вас. Найдите меня в полдень дня рождения Элоизы в год возвращения ее тезки, на том самом месте, где Жак-Этьенн поцеловал ее. Сильвия. 1830».

Они сидели на мраморных ступеньках у фонтана. Кристофер вернул Кате ее монеты.

– Этот колодец уже сам по себе великое открытие, – сказал он. – Я не возьму ваших денег. – Он обменялся с Катей и Миланом рукопожатиями. – Каким бы ни был ваш следующий шаг – желаю удачи. – С этими словами он ушел, оставив их у фонтана вдвоем.

– Я не понимаю, – вздохнул Милан, когда они перечитали записку в четвертый или пятый раз. Французский все еще давался ему с трудом. – Когда у Элоизы день рождения? Куда мы должны вернуться? И кто ее тезка?

Катя взяла Милана за руку и сжала.

– Все не так плохо, – сказала она. – Во всяком случае, никакой катастрофы. Главное, чтобы столько лет спустя род Сильвии еще продолжался, и кто-то смог прийти на это рандеву.

Она окинула взглядом длинные белые стены замка, его крутые крыши, острые башни. Она помнила поместье памятью Элоизы. Вечерами в этих окнах зажигали свечи. Элоиза сидела здесь, на этом самом месте. На этой самой ступеньке. Она сидела и разглядывала тени, и слушала голоса, и наслаждалась дуновением теплого ветерка с виноградников.

– Элоиза родилась 10 марта 1759 года, – сказала Катя. – Ее назвали в честь кометы. В честь Гелиоса. Комета Галлея. Это и есть ее тезка.

Милан переварил эту информацию.

– Значит, мы опоздали?

– В каком-то смысле, любимый. Всего на несколько лет. Комета возвращалась в 1835 году, а после этого – в 1910-м…

– А в следующий раз комета прилетит?.. – Вопрос Милана повис между ними в воздухе.

– …в 1986 году. Осталось подождать шесть лет. Мы ведь сможем подождать шесть лет, не так ли?

– И что мы теперь будем делать?

Катя поднялась на ноги и протянула ему руку.

– Мы пойдем на виноградники и заберем остальные монеты, – сказала она. – Не похоже, что потомки Сильвии в них нуждаются.

– А потом?

– А потом… – Катя улыбнулась. – Думаю, мы заслужили отпуск.

– Я бы хотел побывать в Лондоне.

– Я покажу тебе все достопримечательности.

1813 год

Марианна вспоминала прогулку Элоизы по Елисейским полям. Это было в день запуска воздушного шара. Она шла под зонтиком, прячась от солнечных лучей – солнце в тот день светило ярко. На площади Людовика XV они с Жозефом Монгольфье и двумя его сестрами сели в открытую коляску, которая отвезла всех четверых в Шато-де-ла-Мюэтт на окраине города, где они присоединились к толпе, напряженно затаившей дыхание, пока под воздушным шаром разжигали огонь и над горелкой клубился дым, а Пилатр де Розье и Франсуа Лоран, эти отважные воздухоплаватели, медленно, но верно поднимались в чистое небо.