– Ты куртизанка? – спросила жена виноградаря у Марианны, когда девушка появилась у нее на пороге и попросила пустить переночевать.

– Куртизанка?

– Проститутка.

– Я девственница, – ответила Марианна. – До прошлой недели я жила на попечении сестер из монастыря Святой Медрины в Кетиньи.

Жена виноградаря окинула девушку недоверчивым взглядом.

– Залезешь на моего мужа, и я порву тебе то, что у тебя между ног, голыми руками.

Сторговались до су: сошлись на том, что пять сантимов – более чем достойная цена за то, чтобы разделить стойло с мулами. Солома была несвежая. Хлев не чистили уже несколько недель. Марианна наносила с улицы охапки сухой травы и разложила их на мокрой соломе, чтобы хоть как-то оградиться от навоза и сырости.

– Ничего не получится, – предупредила хозяйка.

– Почему?

– Мулы съедят траву.

Мулы действительно ее съели.

– За одну су сверху могу предложить тебе циновку.

– Еще мне будет нужен нож.

– Есть нож для лозы за десятку. Только зачем тебе?

– Защищать то, что у меня между ног.

Она спала между двумя мулами, которые жарко дышали ей в плечи. Самец позволял ей использовать свой бок вместо подушки. В первую же ночь Марианну посетил виноградарь. Он только что вернулся из таверны, и от его усов пахло вином.

– Ага! – воскликнул он, когда перегнулся через дверь стойла и увидел ее. – Говорили мне, что у меня тут шлюха в хлеву, а я не поверил. – Он начал развязывать веревку, удерживающую его штаны.

– И мне говорили, что ночью меня может навестить евнух, – сказала Марианна.

– Какой же я евнух, – фыркнул он хвастливо.

– Пока, может, и нет, – Марианна показала ему нож, – но еще один шаг, и я отрежу тебе первое яйцо, а уж потом твоя жена отрежет второе.

Она подружилась с женой виноградаря. После двух ночей, проведенных в стойле, женщина постелила Марианне коврик на полу в кухне и выдала ночной горшок.

– Вы не знаете, кто сейчас живет в поместье? – спросила ее Марианна. – Я видела там солдат.

– Армия использует его как свою штаб-квартиру, – ответила женщина. – Однажды там останавливался Люсьен Наполеон, брат императора. Потом несколько лет жил командующий вооруженными силами Дижона. Якобинец. Теперь там какие-то казармы. А местным виноделам просто выдали разрешения на выращивание винограда и производство вина.

– Командующий вооруженными силами Дижона? – эхом переспросила Марианна. – Кто он такой?

– Родерик Эгльфин. – Жена виноградаря сплюнула. – Герой революции.

– Хотелось бы с ним познакомиться. Герой, говорите?

– Он предал правосудию более трехсот врагов народа. – Наверное, в прошлом жена виноградаря была круглолицей и задорной девушкой, но нищета и болезни сделали ее осунувшейся и худой. Несчастья ложились на ее лицо тяжелой печатью меланхолии с щедрой примесью злобы. – Включая, – добавила она, – семью Монбельяров, которые в свое время тиранили бедняков в этой долине. – Она снова сплюнула и смотрела, как слюна впитывается в землю. – Эгльфин сохранил город верным идеалам Национального собрания. Не то, что те бесхребетные рыбы в Лионе. – Она сплюнула в третий раз.

– Как я могу с ним встретиться?

– С Эгльфином? Кто ж его знает. Он вернулся в Париж несколько лет назад. Дижон ему никогда не нравился. От хорошего вина у него заболела печень. И потом, он отправил на гильотину столько людей, что жил в вечном страхе возмездия и расплаты. Говорят, в Бургундии тысячи человек хотят его смерти. – Женщина рассмеялась, демонстрируя щели между зубами. – Как знать, может, и он лишился головы.

– Может быть.

Днем Марианна помогала по хозяйству: копала коренья свиньям и сгребала навоз в кучу. Когда она вернулась в Дижон, в темный переулок, где находилась лавка портного, от нее самой воняло, как от навозной кучи.

– Предлагаете мне это продать? – спросил портной, сморщив нос при виде ее невзыскательного льняного платья. Все золото из подола Марианна вынула.

– Постирайте это и отправьте в Монастырь дождей в Кетиньи. – Она вручила ему один франк за беспокойство. – Это их вещь. Ну, как я выгляжу?

Новое платье сидело на ней замечательно. Сначала шел «corset et jupon» – корсет, который шнуровался спереди от талии и до бюста, и серая нижняя юбка без обручей, пышными складками спадавшая чуть ниже колена. Поверх надевалось платье. Оно застегивалось на бусины-пуговицы на спине и на рукавах, а спереди завязывалось и туго затягивалось шнурком на талии. Оно было цвета – не земли, но мягких сливок, почти что пахты, с еле уловимой краснотой в оттенке. Манжеты платья украшали две скромные бусины, а шею – еще четыре. Портной раздобыл немного голубой ткани для пояса, который завязывался на талии и ниспадал сзади, как хвост. Это был очень красивый оттенок голубого – Элоизе бы понравилось. Марианна оделась и повязала пояс. В низко надвинутом на лоб капоре она могла сойти скорее не за респектабельную леди, а за поборницу революции.

– Вылитая Жозефина, – польстил ей портной.

Четыре франка она заплатила за место на запятках повозки, везущей бочки с вином в Париж. Она сидела позади кузова, прислонившись спиной к его заднему бортику и свесив ноги. Путешествие заняло девять дней.

(– Восемь дней, если будет светить солнце, десять – если пойдет дождь, – сказал извозчик. – Дольше, если нас задержат солдаты.)

Питание и ночлег в цену не входили. Марианна спала на земле под повозкой. Она ела ягоды и растягивала каждую буханку хлеба на два дня.

Она подружилась с обоими извозчиками. На второй день она перебралась с запяток на козлы. Теперь Марианна сидела посередине, а извозчики – по обе стороны от нее, тепло прижимаясь своими плечами к ее, и бок о бок они проводили долгие дневные часы, наблюдая за мерным шагом двух лошадей, рассказывая друг другу разные истории.

Выяснилось, что старший извозчик знал Жана Себастьена Монбельяра.

– Мне кажется, моя мать была с ним знакома, – обтекаемо сказала Марианна.

– Он был хорошим человеком, – ответил на это извозчик. – Добрым. Но он был враг революции, а это непростительно. Его жена Элоиза была первой красавицей Дижона. Если не всей Франции. Ты немного похожа на нее. У тебя такие же волосы. Я часто видел ее на рынке.

Марианна помнила поездку Элоизы в Париж. Она побывала там всего раз, Элоиза. Но сохранила его волшебство в своих воспоминаниях, которые с поразительной остротой всплывали в сознании Марианны. Богатые экипажи. Лошади повсюду. Лакеи в красно-синих ливреях, дамы в нарядах всех цветов радуги, изобилующих разнообразием тканей: лондонская пенька и шерсть, константинопольский мохер и лионский шелк. Мелодичный перезвон церковных колоколов. Они пили изысканные вина в серебряных кубках. Ели копченую рыбу и абрикосы, потягивали темный коньяк и танцевали под музыку бретонского скрипичного ансамбля. Они смотрели, как позолоченный воздушный шар с отважными испытателями бесшумно поднимается над садами усадьбы Ла-Мюэтт, словно и они, и все зрители были околдованы невидимыми чарами.

– Никакой это не демон, – сказала она, Элоиза, женщине, которая чуть не упала в обморок при виде воздушного шара. – Это не что иное как дым. Шар летит благодаря дыму. Точно так же искры от тлеющих углей вылетают в трубу вашего дома.

Пилатр де Розье, один из двух воздухоплавателей в гондоле воздушного шара, встретился с Элоизой взглядом и помахал ей рукой. Глаза его горели, точь-в-точь как те самые угольки. Жак-Этьенн Монгольфье положил руку ей на плечо, и вместе с толпой зевак они хлопали в ладоши и скандировали до хрипоты.

Париж. Центр вселенной. На одном из балов Элоиза встретила короля и так низко согнулась в реверансе, что чуть не упала лицом вперед.

Париж.

Для Марианны, прибывшей в город на телеге с вином из Бургундии по оживленной дороге через Шарантон с юга от великой реки, все было совсем не так. В столице всю неделю лило как из ведра, и дороги превратились в месиво. Повозка была тяжелая, и колеса так часто застревали в грязи, что извозчикам приходилось идти впереди телеги, бросая под колеса палки, и подталкивать ее сзади, помогая лошадям. Марианна почуяла городской смрад еще до того, как они добрались до Шарантонских ворот. Впереди в череде повозок и экипажей ехал покойницкий фургон, везущий полуистлевшие кости ста или более человек из какого-то далекого города в склепы столицы.