Би думает: «Пожалуйста, не бойся».

Кувалда думает: «Я пила воду».

Они не путешествовали по Европе и не знакомились с иностранной кухней по кабельному телевидению. Не рассуждали о том, что хорошо было бы когда-нибудь снять фильм, написать пьесу, исполнить песню, начать учиться игре на гитаре, живописи или скульптуре. Не жалели, что засиживались допоздна, мастеря картонные гранаты с парашютиками из папиросной бумаги и с помощью шприца, одолженного у друга-наркомана, заряжая пейнтбольные маркеры шарами с краской. Не жалели, что атаковали халтурщика Росса Робардса, когда он в переполненном торговом центре улыбался и писал по памяти картину, которую копировал в течение двадцати семи лет, которую нашел однажды на своем столе, которая была нарисована потенциальным стажером, который через несколько часов ушел, так и не назвав своего имени.

Би думает: «Я так и не перешел через ручей».

Кувалда думает: «Я пила воду».

Зато они, самолично при сем присутствуя, сделали это.

И, не имея военной подготовки, орали и вопили на весь проход, словно футбольные хулиганы.

— Смываемся на такси, — говорит Кувалда. Дреды на ее парике подскакивают.

Там были фотографы. И будут фотографии. А главное, зеваки — им перепало самое лучшее, что только может быть: история.

Кувалда стаскивает маску и сверкает искусственными металлическими зубами — накладками, приобретенными специально для сегодняшнего диверсионного рейда в память о прежней себе. Они сияют в свете уличных фонарей, как сапфиры, о которых Кувалда некогда мечтала.

— Кровавый расстрел, — смеется она.

— Смерть халтурщику, — подхватывает Би.

— Измазали мазилу, — говорит Кувалда, отхаркивая прозрачную слюну.

Они хохочут над каламбуром, рожденным адреналином и приватностью. Две фигуры устремляются по мрачному проулку к пустынным улицам города, который, как известно, пожирает своих детей. Теперь надо поймать такси, вернуться в «Арт-Бар» и смотреть новости.

Би гадает, не мелькнет ли в репортажах парень в треснувших очках.

Он поскальзывается на чем-то, лежащем в луже. На чем-то скользком. Как будто наступает босой ногой на поросший водорослями камень в ручье у водопада Тернер. Ведь именно так он представляет ощущение, которое испытал бы, хвати у него смелости спуститься с крутого склона. Спуститься, удачно рассчитать прыжок и пересечь ручей. Но этого ощущения он так и не испытает. Вращая руками, словно ветряная мельница, Би резко подается вперед, перегнувшись, словно бегун, стремящийся к финишной черте под топот за спиной. И нажимает на спусковой крючок пейнтбольного маркера.

Всего один раз.

Шар с красным кармином попадает Кувалде в голову над правым виском. И лопается, обрызгивая всклокоченный парик.

— Вот дерьмо, Би! — восклицает Кувалда. И падает на землю.

Би восстанавливает равновесие после несостоявшегося столкновения с землей, однако недоумевает, почему теперь падает Кувалда, точно он передал эстафету падения своему партнеру по команде на заключительном этапе. Кувалда оседает. Парик с дредами слетает. Она падает уже второй раз за несколько недель. Падает, смеясь, потом закашливается.

Би смеется.

Кувалда опрокидывается навзничь и роняет свой пейнтбольный маркер.

— Вставай. Бежим.

В свете уличного фонаря Кувалда выглядит как киношная жертва, застреленная в голову. Она кашляет. Сухим кашлем. Не переставая. Металлическая накладка на зубы выпадает изо рта с комком слизи.

— Вставай. Бежим.

Кувалда поднимает руку, как упавший футболист, ожидающий, когда ему помогут встать. Рот у нее мокрый, с него капает слюна, глаза стекленеют.

— Харриет?!

Би берет ее за руку и поражается силе ее хватки. Смертельной хватки.

За мной приехали^{50}, — произносит она сквозь пузырящуюся жижу. — Люблю…

— Что? Погоди, что? — Би опускается на калено. Стаскивает с волос бандану. Наклоняется к ней.

Кувалда гладит его по щеке. Пытается что-то сказать. Булькает. Хрипит.

Би подносит ухо к ее рту.

На губах у нее вздувается пузырь. И громко лопается, заглушая ее последнее слово.

From Wikipedia, the free encyclopedia

Период фонтана в искусстве XXI века начался в США в 2010 году. Пика развития достиг в 2012–2013 годах, однако оказал заметное влияние на культуру последующих десятилетий. В данный период считалось, что вода из питьевого фонтанчика («Фонтана») на третьем этаже Музея современного искусства в Чикаго, штат Иллинойс, предоставляет употребившему ее возможность создать один художественный шедевр. Однако вскоре после этого художник умирал, как правило, по быстро прогрессировавшим естественным причинам.^{51}

В данный период почти каждое выдающееся произведение искусства вызывало сомнения, а его художественные достоинства или техника создания подвергались критике. Многие художественные организации, галереи, музеи и средства массовой информации словно наложили мораторий на прославление искусства. Если произведение искусства казалось выдающимся или обладало исключительным качеством, в течение двух лет оно официально не выставлялось. На протяжении этого срока можно было пронаблюдать, скончается ли художник.^{52} Безусловно, это порождало этические проблемы, поскольку художники могли создавать выдающиеся произведения искусства самостоятельно и умирать по естественным причинам, не связанным с фонтаном. Но поскольку никакие тесты разработаны не были и никогда не проводились, в данных обстоятельствах руководствовались презумпцией вины.

В связи с этим Росс Робаодс. бывший ведущий популярного телепроекта Вы сможете!», посвященного живописи, основал Гильдию художников. Эта некоммерческая организация направляет команду юристов и критиков для защиты конкретных произведений искусства на основе установленных Робардсом критериев, не подлежащих разглашению.

«„Внутреннее чутье“ — это то, что помогло мне выжить во Вьетнаме, — сказал Робардс, поправляя металлическую накладку на глаз. — Это то, что спасет нас в это дерьмовое время».^{53}

В конечном счете Робардс расширил свои интересы и создал новый коллектив художников «Труды воителей» («ТВ»).

Слушания в Конгрессе, инициированные сенатором Купером Армстронгом, состоялись в Вашингтоне, округ; Колумбия, 31 октября 2011 года. Бывший сослуживец Робардса Армстронг (страдающий от паралича конечностей, обусловленного боевыми ранениями) вызвал членов художественного сообщества для дачи показаний по поводу фонтана. Слушания были отменены на второй день после дачи показаний Владиславом Владиславовичем Глинским, бывшим русским художником-вундеркиндом. В знак своей абсолютной убежденности в том, что «искусство — вещь в себе, не зависящая от собственного происхождения», Глинский совершил самосожжение/^{54}Многие галереи (и организации), не желая выбирать, на чьей стороне выступать, закрылись, тогда как видимое большинство художников достали свои работы и подожгли их либо в знак солидарности с Глинским, либо в знак протеста против него/^{55} Глинский во время дачи показаний в Конгрессе находился под арестом и восстанавливался после огнестрельного ранения, полученного в результате конфликта с полицией Чикаго. Его задержали по обвинению в убийстве второй степени офицера полиции Арчи Рино. Гпинский предположительно проник в мебельный салон и застрелил расследовавшего взлом Рино после того, как отказался встать с кресла.