Взмах руками, удар о мольберт. Зеркало с еще непросохшим безмятежным закатом, домиком, прудом и «жирной счастливой голодной форелью» пошатывается и летит на дешевую плитку торгового центра.

И разбивается вдребезги.

На миллион кусочков.

Миллион маленьких кусочков.

Миллион маленьких форелей в миллионе маленьких прудов.

Миллион маленьких счастливых голодных форелей.

— Форель живет в реках, ты, гребаный безногий халтурщик! — кричит кто-то сверху.

Еще один цветок.

О боже, я умираю.

Росс Робардс зовет врача. Слышит звук приближающихся вертолетов.

Вот оно.

Его продырявили.

Завалили.

Ликвидировали.

Погнали дальше.

Подох, погнали дальше.

А вот и Петушок^{46}.

Росс при смерти, люди кричат. И бросаются врассыпную. Кто-то орет: «Снайпер». Матери, отпихивая коляски, устремляются к «Оранжевому Джулиусу»^{47}. Подростки в одежде оптимистичных, приятных, радостных коммерческих оттенков устремляются в «Гэп». На ходу набирая сообщения. Другие подростки юркают в мультиплекс. Находят места в задних рядах. Тяжело дышат. Ведь их чуть не убили. Видел, что случилось с тем типом? Нет, детка, я только понимал, что нужно утащить оттуда тебя. Теперь мы в безопасности. И рука скользит по блузке.

На поле боя падающий мольберт задевает другие мольберты. Эффект домино. Режиссер предупреждал, что такое может случиться, но Россу Робардсу, одуревшему от наркоты, нравится видеть свое отражение в десятках зеркал, когда он рисует.

Мимо головы режиссера свистит еще один пейнтбольный заряд. Она застыла на месте, уставившись на Росса, который лежит на полу и зовет вертолеты-призраки. Вокруг все куда-то бегут. Режиссер поднимает глаза, замечает чернокожую (?) женщину с автоматом и ощущает стыд за расовую дискриминацию.

Дреды преступницы подпрыгивают, серебряные зубы сверкают, она кричит:

— В реках, в ре-ках! Поймите же вы!

Она снова и снова стреляет в Росса, в его картины. Ее спутник, мужчина в промасленном комбинезоне и типично бандитской красной бандане, молчит, усердно расстреливая одну за другой зеркальные картины.

Пейнтбольные шарики мелькают, как мячики цирковых жонглеров.

Атаке подвергается водопад, путь ему преграждает карбазолово-фиолетовая плотина.

Дверь домика цвета жженой умбры на заснеженных просторах Монтаны облита хинакридоном сиреневым.

Изумрудная окись хрома лесной полянки осквернена мерзкими коровьими лепешками марса коричневого.

Робардс видит снайпера. Слышит глухое «дык-дык» пейнтбольных маркеров.

Он ранен, а его работы, дело всей жизни Росса Робардса, снова и снова подвергаются атакам. Расстреливаются в упор.

Он прикасается к своей мокрой груди. Ему больно.

Надо встать.

Врача.

Врача.

Берегись, Армстронг!

Боже, почему я не сбежал в Канаду?

Длинный серебристый хвост…

Подбегают охранники. Они орут в рации. Они забыли и оружие, и шлемы.

Где ваше оружие, солдаты?

Сержант Росс С. Робардс переворачивается на живот. Он видит низкую стену, окружающую японский садик. Ползет за нее. Если он сможет заползти в кусты, то будет в безопасности. Он тигр, подкрадывающийся к разбомбленной хижине.

Слепящие заснеженные просторы — титановые белила.

Миллион голодных форелей. Они кусают его. Они голодны. Им надо есть.

Еще немного. Еще.

Он ползет, точно зверь.

Поскальзываясь в собственной крови. Алой и густой. О боже. Она ярко-красная. Артериальная!

Еще один выстрел в голову. Летят обломки, все заливает кадмий желтый, слепнет.

Еще немного.

Он ползет, точно зверь.

Выстрел в голову. Робардс обхватывает затылок ладонями. Чтобы удержать мозги.

Робардс ползет и ищет место, где можно умереть. Как Текс из Оклахомы.

Как Бенедикт из Западной Вирджинии.

Как Хоби из Портленда.

Как Армстронг из Джорджии.

Как Бруклин из Остина.

Без рук, без ног, а рисовать умеет?

Без рук, без ног, на брюхе ползет?

Без рук, без ног, на бабу скок?

Кто это?

Ефрейтор Купер Армстронг.

Капрал Росс С. Робардс удерживает свои мозги. Добирается до стены. Переворачивается. Сворачивается клубочком.

— Мия, — шепчет он.

Бенни.

Хоби.

Текс.

Пали смертью храбрых.

Он прикасается к их именам. Высеченным на черной стене. Он хотел бы, чтобы на этой стене было и его имя.

— Мия, прости.

Росс моргает. Кадмий желтый щиплет глаза. Он трет их костяшками пальцев и осматривает верхушки деревьев, в действительности — перила второго этажа торгового центра. Перила, с которых была в упор расстреляна выставка живописи Росса Робардса.

Рядом с орущей женщиной Робардс видит мужчину в промасленном комбинезоне, красной кепке с эмблемой «Нью-Йорк Янкис» и больших очках, который бросает в него гранату через перила. Мужчина смеется:

— Хе. Хе. Хе.

Смеется над моей смертью:

— Хе. Хе. Хе.

Мне знаком этот смех.

Граната взрывается в воздухе. Раскрывается десяток бумажных парашютиков, и к каждому подвешено слово из девяти покрытых фольгой букв.

Одно и то же слово.

Они проливаются дождем.

Перед камерами, перед зрителями, в прямом эфире.

Миллион маленьких экранчиков. «ХАЛТУРЩИК».

Парашютики парят и мягко приземляются на миллионы разбитых прудов.

Из аварийного выхода внутрь врываются вооруженные люди в масках. Звучит сигнал тревоги — непереносимый трезвон, городскими жителями игнорируемый. Центральный проход весь в лужах краски, отражающих бегущие фигуры. Глянцевых, точно обложки модных журналов. А из люков в полу даже клубится пар. Будто на съемочной площадке.

А Би думает: «Черт побери. Это реальный опыт, а не кино. Мы нажимали на спусковые крючки, бунтовали, протестовали и совершали акты гражданского неповиновения».

Ладно, ну, может, и не гражданского неповиновения. А если бы их поймали, то государственному защитнику, возможно, потребовалось бы отражать обвинения в:

1) посягательстве и нанесении побоев (из-за пейнтбольных маркеров приравненном к уголовному преступлению),

2) умышленном причинении морального вреда,

3) вандализме,

4) уничтожении частной собственности,

5) нарушении общественного порядка.

Но они получили реальный опыт. Это происходило не онлайн, они не охотились на ферме, где разводят специальных лосей с лучшими во всей стране рогами, не расстреливали их из оружия с дистанционным управлением с монитора, не читали «В разреженном воздухе» Кракауэра, лежа на ике-евском диване под экологически вредным кондиционером и укрывшись одеялом из гусиного пуха.

Би думает: «Не разглядел ли я мальчика в треснувших очках?»

Кувалда думает: «Я пила воду».

Они не выдавали себя за электронного аватара и не занимались киберсексом с другим аватаром из другого полушария. Не покупали точную копию футболки игрока «Чикаго Беарз» и не смотрели игру в помещении гольф-клуба. Не ездили на «хаммере» за продуктами. Не стали политически активными гражданами, пожертвовав через интернет пять долларов и ожидая перемен. Не изучали искусство Ли Бонтеку, Андре Гурски или Фрэнка Ллойда Райта по книжкам-панорамкам на кофейном столике. Не знакомились с книгами Томаса Пинчона по критическим статьям.

Би думает: «Кажется, он испугался». Кувалда думает: «Я пила воду».

Они не разрабатывали план жизни на полгода вперед. Не читали рецензии кинокритиков на цикл «Кремастер». Не заказывали «замороженные „Маргариты"» без соли. Не смотрели «Кольцо нибелунга» в кинотеатре. Не обещали, что будут молиться за больного родственника, не преклонив впоследствии колен и не поговорив с Господом. Не покупали на День благодарения готовый пирог. Не соста-ривали свои футболки «Си-би-джи-би»^{48} наждачной бумагой. Не вели блогов о чужих блогах. Не крали номера у Билла Хикса^{49}.