Да/нет.

«АртБар» пуст; почти все тусуются в «Струне» через дорогу. Дешевый плакат гласит, что на этой неделе угощают рокабилли. Би говорит себе, что пропустит всего пару стаканчиков и вернется в мастерскую. Но Би — умный человек и знает, что, скорее всего, будет третья порция, за счет заведения, и тогда придется купить четвертый. А там пойдут уже не стаканы, а большие бокалы. Дешевое пиво в банке, посыпанное солью в олдскульном духе, — чего еще надо?

Би проходит мимо женщины, бросившей якорь за столиком у барной стойки. Женщина произносит его имя. Би оборачивается, смотрит мимо нее, и она машет ему рукой. Но растерянность мешает Би вовремя поднять руку и помахать или назвать человека по имени.

— Это же я, — говорит женщина.

Би наконец узнает выгнутую бровь, заклеенную сейчас небольшим телесного цвета пластырем.

— Кувалда?

Она постриглась. Би озирается. Кувалда одна. Она осторожно встает и изображает объятия.

— Я грязный, — говорит он. — Прости.

— Нет, это у меня ребра забинтованы, — говорит Кувалда. — Поэтому я в платье. — (Свободного кроя, с пестрым узором из подсолнухов. На нем почти не видно мириадов складок, свидетельствующих о его длительном пребывании в шкафу.)

— Ах, верно. Твои ребра.

— Вот, выдался случай надеть, — усмехается она.

— А. То-то я удивился, почему ты не в комбинезоне, — говорит Би, и Кувалда улыбается еще шире, прикрывая рот рукой, словно это неприлично. — Я рядом с тобой чувствую себя плохо одетым и грязным. Я имею в виду, чумазым.

Кувалда закатывает глаза. Поднимает руку и дотрагивается до пластыря на брови.

Би наконец видит ее зубы. Ослепительно-белые на фоне ее кофейного цвета кожи, как пенка на капучино. И это кажется Би странным. Он садится за ее шаткий барный столик.

— Над чем ты работаешь? — интересуется Кувалда.

Боб пожимает плечами.

— Я слышала, у Гюнтера Адамчика новый итальянский проект.

— Халтура, — говорит Би без задней мысли. И пристально разглядывает собеседницу. — Ты такая…

— Женственная? — спрашивает она.

— Общительная.

Оба смеются. У нее от боли выступают слезы. Она достает из сумки (сумки!), в которой Би опознаёт текстильный саквояж для инструментов «Ба-кет босс», коричневую бутылочку с аптечным ярлычком.

— Аналог викодина, — сообщает Кувалда.

— Я постараюсь не смеяться. — Би озирается. — А где же твои друзья?

— Эктора вызвали на работу. В МСИ всплеск посещаемости.

— Кто остальные?

Она загибает пальцы.

— Эктор. Потом мой приятель Уэйлон.

— Кто?

— Уэйлон Нагасаки. Он фотограф.

— Я знаю его работы. Снимает только на пленку.

— Он делает мне портфолио. Фотографии из интернета.

— У него верный глаз.

— Он пропал без вести.

— Ты продаешь на «Е-бэй»?

Кувалда пожимает плечами.

— Ну и как?

— Так же, как и в остальных местах.

Би сочувственно кивает:

— Искусство никому не нужно. — Он запускает пальцы в волосы. — Итак, Эктор, Уэйлон и…

— И… — Кувалда снова начинает загибать пальцы и пожимает плечами: — Больше друзей у меня нет.

— О.

— Так можно угостить тебя выпивкой?

— Ладно.

— Ты голоден?

— Да. Зверски. Пойду умоюсь.

— Постой. — Она роется в своей глубокой сумке. Потом вываливает ее содержимое на стол. Фонарик. Складной нож (возможно, «Гербер» или «Лезер-мен»). Рулетка. Канцелярский нож. Разводной ключ. Белый восковой карандаш. И кусок лавового мыла. Она протягивает мыло Би. Он берет и кивает в знак благодарности. И хотя в «АртБаре» мыло есть во всех кабинках, обычно это бесполезные крошечные обмылки. Би оглядывается через плечо и видит, что Кувалда просто смотрит куда-то в сторону.

К возвращению Би Кувалда пересаживается за менее шаткий столик. Его уже ждут рюмка, бокал с пивом и закуски. Тут почти весь скудный ассортимент «АртБара», расставленный так же, как на картинке в меню.

— Ты сказал, что зверски голоден, — говорит Кувалда.

В ответ у Би урчит в желудке. Он кивает и берет рюмку.

— За Франца Марка.

Кувалда неуверенно улыбается, но от того, как Би это говорит, отводя взгляд и украдкой косясь на нее, у нее в голове гудит.

Би хорошо, он ловит себя на том, что не втягивает живот, как рядом с Эммой. С другой стороны, Эмме нравятся зеркала и полароиды. А Кувалда — Кувалда, кажется, довольна уже тем, что дышит. Медленно и осторожно. Они обсуждают интерьер «АртБара» и нового владельца. Кувалда не была здесь целую вечность. Топливо расходуется быстро, поэтому Би бросается в омут с головой и заводит разговор о политике.

— Меня не интересуют лжецы и воры, — говорит Кувалда, махая рукой. — В костюмах.

Она лишь наблюдает за тем, как Би уничтожает закуски, не желая тестировать свои новые зубы.

Кувалда обсуждает спорт. Чикаго спортивный город, а Би — мужчина. Мужчина, который работает с металлом. Но Би, некогда ярый поклонник бейсбола, с этим покончил[31]. И хотя он довольно хорошо знает нынешний расклад и составы команд, это лишь по необходимости, на тот случай, если потенциальный клиент окажется болельщиком. Он отмахивается от бейсбола своей большой рукой.

— Я не могу болеть за миллионеров, которые вечно ноют. И мухлюют.

Кувалда решает, что пара билетов на «Соке», лежащих в ее сумочке, там и останется. Билетов, которые стоили ей прекрасного произведения искусства.

Они болтают о еде; Би откладывает меню и озирается в поисках официантки. Кувалда болезненно морщится, все еще изучая меню.

— Прости, что я так долго, — говорит она.

Би кивает:

— Не спеши.

Он вытаскивает потрепанную и замызганную даквортовскую заметку. Поднятую с пола в мастерской Эктора. Кладет ее на стол и разглаживает.

Бодрый голос Кувалды слегка сникает.

— Супов у них нет, — говорит она.

Би замечает у нее на верхней губе крошечные капельки пота. Она внимательно просматривает меню в поисках чего-нибудь похожего на суп.

— Можем пойти куда-нибудь еще, — говорит Би.

Кувалда колеблется. Что-то соображая про себя.

— Пожалуй, рискну заказать это, — говорит она. — Барбекю.

Би подзывает официантку. Не розововолосую.

— Сэндвич с томленой свиной шеей, — говорит Кувалда. — С двойным соусом.

— Два сэндвича с томленой свиной шеей, — говорит Би. — Без соуса. Оба.

Кувалда наклоняет голову. Би подмигивает ей, и она хихикает.

А у другого конца барной стойки мужчина в пальто, слишком теплом для сегодняшней погоды, в клетчатом галстуке-бабочке и с плохо пересаженными волосами опорожняет маленькие стаканчики с прозрачной жидкостью. Еще несколько посетителей оживленно болтают. В основном незнакомцы (вероятно, туристы), так как они, похоже, всерьез рассматривают устроенную в «АртБаре» временную выставку случайных мультимедийных картин, коллажей и других работ. С какими-то торчащими из них штуковинами. Похожих на… на больного дикобраза. Или на пойманного в сети (иди-ка сюда, рыбка) иглобрюха.

«Где дисциплина? — думает Дакворт. — Где мастерство?»

А кроме новых посетителей тут присутствует сам художник временной выставки и его сутулая, в футболке с открытым животом муза недели. Оба в черном (эге!). Их зовут Дэниел и Каллиопа. Он синестет, она бросила медицинский колледж, но речь не о них. Рядом с ними латинос средних лет с тюремными татуировками, окучивающий девицу с гнилыми метамфетаминовыми зубами. Он рассказывает ей, что был настройщиком «стейнвеев». Девица гладит его по бедру и рассуждает о Конкурсе имени Вана Клиберна. Они затягивают пьяную песню: «Сияй, сияй, маленькая звездочка».

Дакворт смотрит на пустое место рядом с собой. Потом на часы. Где же она, черт возьми?

С улицы доносится звук сирены, и Дакворт вздрагивает. Это за ним. Сирена стихает. Закон ему пока не угрожает. Не то чтобы Дакворт беглец, но он понимает: это лишь вопрос времени, рано или поздно за ним придут, ведь он перечеркнул надежды и мечты чикагского мира искусства, переехав Тимми.