…Девушка ощущала, как пристальный взгляд коловоротом вгрызается в спину. Да что ж ей неймется-то, вороне?! Паолина битый час уже драит эти проклятые плиты без слова протеста, подсохший камень у окна тускло и легкомысленно поблескивает в пробивающихся сквозь густой переплет солнечных лучах. А сестре Инес все что-то не по душе.

Сегодня Паолина не работала в госпитале и была бы даже рада мирному отскребанию полов и сметанию паутины, если бы не ястребиный надзор монахини. После визита Пеппо она смотрела на прислужницу так, будто к той прямо в келью ввалилась пьяная толпа матросов. Ханжа…

Паолина снова отбросила за спину отчаянно мешавшее черное крыло велона, отерла со лба пот и перешла к следующему ряду плит.

Работа спорилась, сестра Инес отвлеклась на свое варево из горьких трав, и мысли Паолины постепенно потекли по другому руслу.

В день нелепой встречи с Пеппо она до вечера не могла собраться, все валилось из рук, а сестра Фелиция заметно охрипла от собственного скрипучего голоса, которым понукала бестолковую подопечную, пытаясь не сорваться на желанный бабий визг.

Пеппо разбередил в душе Паолины тот ужасный день, который она старательно заметала под половики памяти. Но на сей раз вместо надсадного плача, застревавшего в горле, вместо прежней злости и тоскливого неистовства девушку охватили иные раздумья.

Впервые она посмотрела на свое несчастье не из центра собственного разрушенного мирка. Приключившаяся с ней беда оказалась лишь одной косточкой в четках. И почему-то это обстоятельство… нет, не делало саму беду менее значительной, но ее мрачный ореол заметно поредел. В конце концов, для дядюшки Джакопо, грузного улыбчивого выпивохи, все закончилось намного печальнее. Ее же жизнь продолжается, и громоздиться на пьедестал великомученицы только потому, что ей не нравится работа в богадельне, как-то совестно.

Паолина все медленнее водила тряпкой по полу и наконец остановилась: а ведь мать Доротея оказалась права, говоря, что они с падуанцем могут помочь друг другу. Рассказав ей о своих метаниях, Пеппо невольно столкнул ее с бессмысленной жалости к себе, словно вытянул из трясины, засасывавшей ее в холодную и склизкую бездну. Быть может, ее сумбурный рассказ окажется хоть чем-то полезен юноше.

– Паолина! Трудись, а не стихи складывай! Ишь, очи к небесам! – Сестра Фелиция умела ходить на диво тихо для своей внушительной стати. Застав подопечную за размышлениями у лохани с водой, она не выдержала и дала волю мощным голосовым связкам.

Прислужница вздрогнула и снова погрузила тряпку в лохань. Сестра Фелиция еще что-то гневно выговаривала, сыпля подходящими цитатами из Евангелия, но Паолина не поднимала глаз, поэтому не заметила устремленного на нее странного и напряженного взгляда сестры Инес.

Росанна терпеть не могла военных. Абсолютно никаких. Ни разряженных, как фазаны, ландскнехтов, ни суровых пикинеров в черных колетах, ни сияющих латной грудью кирасиров. Ни юнцов, неловко держащих оружие, зато отчаянно топорщащих жидкие перья, ни седых ветеранов, с отвратительной фамильярностью пытавшихся потрепать ее по подбородку.

Весь этот грубый и часто нетрезвый народ пребывал в тошнотворном убеждении, что хорошенькая дочка лавочника должна млеть, будто пчела в палисаднике, от одного только вида их самодовольных рож.

Поэтому, когда дверь лавки скрипнула, впуская высокого офицера средних лет с длинным клинком в фасонных ножнах, Росанна досадливо одернула фартук и застыла за прилавком с видом чопорной респектабельности. Чего стоило отцу отправиться на склады всего-то часом позже?..

Военный же подошел к прилавку, задумчиво оглядывая ровные ряды бочонков и мешков, корзин и ящиков. Отец Росанны помимо провианта торговал еще множеством нужных в хозяйстве мелочей, славился разнообразием товара, услужливостью и любовью к порядку.

Офицер поднял взгляд, и девушка невольно потупилась – устремленные на нее глаза смахивали на мушкетные дула.

– Душенька, у тебя найдется для меня горсть орехов? – Его низкий голос звучал почти ласково, но Росанна уже внутренне ощетинилась. Ишь, павлин! Сейчас начнет хвост распускать!

– Я не «душенька», господин. А орехи – сию минуту, – сухо отрезала она и обернулась к мешкам. Офицер невозмутимо расплатился за покупку, но не спешил уходить, а напротив, оперся о прилавок и захрустел орехами.

– Красавица, ты строга не по годам и уж вовсе не по миловидности, – промолвил он с мягкой усмешкой, и Росанна ощутила, как слегка краснеет. А военный примирительно покачал головой. – Не подумай дурного, я вовсе не престарелый ловелас, охочий до юных дев. Ты просто радуешь взор, как эти чудесные маргаритки, поэтому и говорить с тобой хочется, словно с цветком.

Росанна невольно протянула руку к глиняному горшочку, в котором стоял все еще свежий букет.

– Благодарю, господин, – сдержанно ответила она, еще гуще краснея.

Однако офицер все так же мягко и проницательно смотрел на нее, и Росанне показалось, что он пришел вовсе не за орехами. Ну где же носит батюшку?..

– Это цветы от жениха? – спросил любопытный покупатель. Девица снова одернула передник.

– Да, господин! – почти с вызовом отсекла она. – Мой нареченный тоже военный, и ему не нравится, когда со мной наедине любезничают посторонние мужчины. Так что, если я больше ничем не могу быть вам полезна, то пожелаю вам доброго дня. Соседи, знаете ли, болтливы без всякой меры.

Офицер кивнул:

– Резонно, сплетников баловать ни к чему. А посему дай-ка мне еще орехов и помоги советом. Ты, должно быть, всех в округе знаешь, верно?

Росанна ссыпала орехи с медной чашечки весов в ладонь покупателя и аккуратно пересчитала монеты, этой нарочитой педантичностью отгораживаясь от его назойливости.

– Да, господин, я знаю здесь многих. Вы кого-то ищете?

Офицер понизил голос и проговорил с серьезной доверительностью:

– Видишь ли, душенька, я слышал, что в одной из окрестных тратторий живет отличный молодой оружейник. О нем рассказывают нелепицы, будто он слепой и преискусно работает на ощупь. Мне без интереса, слеп он или зряч, но хороший мастер мне весьма потребен. У меня много народу в подчинении, а мой оружейник – вор и пропойца. Не научишь ли, где этого умельца сыскать?

Девушка вскинула изящные брови и вдруг расхохоталась:

– Господь с вами, синьор! Слепой оружейник? Ну как же, знаю! А еще знакома с превосходным одноногим танцором!

Офицер тоже рассмеялся низким бархатистым смехом:

– Вот ты и сменила гнев на милость. Но все ж припомни, неужели не слыхала о таком?

Но Росанна поправила выбившуюся из-под чепца кудрявую прядь и покачала головой почти виновато:

– Господин, тут и припоминать нечего. Такого я не позабыла бы. Батюшка ворчит, что я любопытна – любой сороке фору дам. Только не знаю я такого оружейника, уж не обессудьте. Но вы через канал эвон у церкви перейдите да поспрошайте у папаши Тонио, у него тоже лавка, глядишь, он знает.

Военный выглядел разочарованным:

– Вот незадача… А жених твой не поможет? У солдат такие мастера в цене, он-то наперечет местных оружейников знать должен.

Однако светло-карие глаза девушки тут же заледенели:

– Мой жених не из Каннареджо, господин, он приходит сюда только ко мне.

– Ммм… Что ж, спасибо за орехи, милая.

– Прощайте, ваша милость, – поклонилась лавочница, и офицер неспешно вышел из лавки.

Выпроводив настырного покупателя, Росанна облегченно перевела дух. С уходом военного в лавке словно стало вдвое просторней. Приподнявшись на цыпочки, девушка несколько секунд смотрела сквозь пыльный переплет окна на удаляющуюся спину. А потом протянула руку к маргариткам и бережно, точно боясь причинить боль, коснулась пальцами нежных розовых венчиков.

Выйдя из лавки, полковник Орсо несколько секунд постоял на крыльце, щурясь от палящего солнца, а затем неспешно зашагал по улице к мосту, грызя орехи. Итак, тут есть о чем поразмыслить.