Тэсса наконец оторвала взгляд и скрылась за дверью, обросшую мхом и увитую жимолостью.

В высокой, продолговатой комнате ветерок ласково холодил кожу и шевелил пышную листву на ветвях гордых берёз, что отзывались нежным шёпотом у самых стен, а под ногами колыхалась высокая до колен шелковистая трава. Тэсса улыбнулась. Вот он прилив жизни, пусть и созданный работой умельцев, их декораций и вентиляторов. Но имеет ли это сейчас значение, когда ты с упоением зарываешь ступни в живительную, травянистую прохладу и вдыхаешь полную грудь свежего воздуха, а не тот уличный смог, пусть и очищенный фильтрами. А как же стены, увитые лианами и тропическими цветами с гигантскими лепестками? Тогда роковой молот утихает, и тебе открываются чудо и красота этого мира.

Из-за деревьев выглядывает молочного цвета бивень вместе с чучелом самого титана среди млекопитающих, что был в два раза крупнее африканских слонов. Ныне истреблённый людьми и добитый климатом, вспомнила Тэсса рассказ мамы и вздохнула. А впереди, меж валунов, в выжидательной позе застыли другие звери.

На ветке, с кусочком сыра в клюве, важно восседает ворона, взирая на затаившуюся внизу лисицу. Правее, лёжа бочком, разместилась волчица с тремя волчатами, сосущими её грудь. За семейством наблюдает, сжимая в лапах рыбу, бурый медведь.

Что же сохраняет это место?

Тэсса оглянулась и увидела в самом конце комнаты невысокое, сухое, многоветвистое деревце. Его украшали десятки разноцветных бабочек с могучими крыльями. Золотая, гранатовая, небесно-голубая, пёстро-зелёная и пурпурная россыпь рубинов и сапфиров, такие прекрасные и такие живые.

Взгляд замер на одной единственной огненного окраса бабочке. Тэсса потянулась и было уже сомкнула на ней руку, но тут бабочка ожила и начала медленно взмахивать крыльями. Каждый взмах выпускал странную огненную волну, и сколько бы Тэсса теперь не тянулась, никак не могла достать, преодолеть эту медлительность и плавность собственных движений. А огненный окрас разлетавшихся волн оказался не просто окрасом, но и тайным огнём, от которого бабочка в один миг развеялась пламенной вспышкой, и тогда проснулись все бабочки и каждая приобрела огненный окрас и замельтешила перед глазами. Теперь волны разлетались не от одной, а от целой дюжины бабочек.

Казалось, всё в комнате стало живым, но Тэсса всё тянулась рукой, стараясь поймать ту самую первую в туче ярких вспышек. Какую же из двенадцати выбрать? Тэсса не знала и тогда просто схватила наугад. Зажала, едва прилагая усилия, чтобы не сдавить. Крылья щекотали ладонь, но взмахи не прекратились, а воздух вокруг всё грелся. Оставшиеся бабочки обезумели, метаясь из стороны в сторону, словно в истерике.

Становилось жарковато, как если бы кто-то включил печь или засыпал комнату пылающими углями. Воздух вдруг затрещал и стал кривиться, трескаться, словно стекло.

Бабочку в руке уже невозможно было держать, она обжигала руку, но Тэсса, стиснув зубы, всё-таки удерживала её, несмотря на окружающее безумие. Воздух страшно трещал, плавился, то выгибался, то становился выпуклым, был готов лопнуть и противно дребезжал. Хотелось заткнуть уши и сбежать.

Тэсса бросила взгляд на зажатый кулак, в котором трепыхалась бабочка. Была ли она причиной здешнего хаоса? Кулак изо всех сил сомкнулся, и все потрескивания, дребезжания и прочие лишние шумы умолкли в один миг, но уже в другой смятая бабочка раскалилась и вспыхнула. Тэсса закричала, разжала кулак, чтобы сохранить руку, и по комнате разлетелась тепловая волна.

И снова всё задребезжало, выгибаясь и выпучиваясь, трескаясь и плавясь, становясь плоским и качаясь ходуном. Стены, полы, декорации, абсолютно всё выгибалось и прогибалось из стороны в сторону с жутким скрежетом, наращивая амплитуду, пока все скрежеты не слились в сплошной режущий звук, и всё буквально разорвалось в дребезги.

Тэсса рухнула лицом на пол, пока осколки бурными потоками выстреливали над головой.

Когда всё стихло, Тэсса открыла глаза, начала подниматься и прицениваться. Все осколки смешались между собой, где-то помельче, где-то покрупнее. Трава теперь росла на деревьях и потолке, камни слились со зверьми, бабочки со стенами, у вороны имелись рога, а в клюве вместо сыра застрял камень. Медведь разлетелся на части, голова в одном месте, туловище в другом, лапы с рыбой в третьем.

А ещё в комнате оставались несколько больших фрагментов зеркал, и в каждом запечатлелось отражение Тэссы во весь рост, но с разных углов обозрения. Она потянулась рукой и тут же болезненно её отдёрнула, порезав о невидимые трещины и острые края надломов в пространстве. В каждом из отражений это мгновенно повторилось.

Тэсса стояла, глядя на саму себя, не зная куда шагнуть и что ей делать, когда вдруг её руку, истекающую кровью, окутал жемчужный свет.

Тэсса пригляделась и увидела серебряных пчёлок, они слизывали кровь, словно пыльцу и тёрлись об неё, своими касаниями исцеляя рану, а затем перелетели к зеркальному отражению Тэссы и проделали тоже самое. Так они поступали от зеркала к зеркалу, пока не улетели в самый угол, где вся собранная кровь стекла с них и зависла в воздухе бесформенной массой. Пчёлы с мерным жужжанием стали кружить вокруг неё, и это алое месиво начало распускаться, подобно растению, тянуть свои ростки и сплетаться. Эта работа выглядела так органично и целостно, что поневоле в душу закрадывалась зависть к каждой пчёлке по отдельности и вместе. Их слаженности единого механизма, грации и благоговейной тишине, умиротворяющей мерности, где нет места спорам, пререканиям и лени. Это не могло не вызвать улыбку и восхищение.

Тэсса встречала подобное и у людей, простых работяг, что трудятся в полях и на заводах с утра до ночи. Вот бы весь мир стал жить по такому же принципу: одной семьёй, где каждый бы честно выполнял свой труд и не присваивал чужое.

Выстрелил грохот. Тэсса вся съёжилась, а из-за спины повалил отвратительный рой красных шершней. Они летели напролом и проедали битый растресканный воздух, пока не захватили серебряных пчёлок в кольцо. И каждый шершень из этой безобразной стаи начал бросаться на малюток и откусывать им головы, а затем рушить улей. Они сновали огнём и дымом, отравляя и разрушая всё. Убийцы, пожиратели труда! Тэсса стиснула зубы и тараном бросилась в пекло миниатюрной, но оттого не менее горячей битвы, и резкими взмахами рук стала сбивать налётчиков. Шершни тут же взъелись и атаковали Тэссу, в наглую кусая и мизерными кусочками отрывая плоть. Она бы могла и дальше отмахиваться, но пчёлок осталось так мало, что Тэсса испугалась за них и закрыла своим телом – только бы малютки выжили – стала терпеть царапины и укусы, от которых нарастали боль и темнота всё больше и больше, и в конце не осталось ничего кроме них.

Когда глаза вновь прозрели, Тэсса лежала в кругу тусклого света, что лился из отверстия на каменном потолке. Вокруг сновали и завывали неясные тени словно могильные призраки, восставшие из небытия, обрели форму.

И вот одна из теней посягнула на свет. Чёрная с огромными крыльями и острыми когтями. Но пока всё ещё призрачная, подпитываемая страхом. Ей предстоит напиться живой крови, если она жаждет свободы. Тварь каркнула и спикировала камнем. Тэсса пригнулась и закрылась руками, готовая сомкнуть их на вороне, но когда та подлетела совсем близко, пальцы прошли сквозь тельце, а вот птичьи когти вонзились в плечи, клюв начал метко бить по щекам, ковыряя мясо.

Тэсса вскрикнула, в панике замахала руками, снова и снова промахиваясь, а затем её ноги неудачно переплелись, и она упала. Ворона грозно каркнула, набрала высоту и закружила, нагоняя массивными крыльями ветер. И снова спикировала. На сей раз когти вонзились в грудь и тут же начали рваться к лицу, к глазам и губам. Клевать! Клевать! Клевать! Чтоб кровь и ошмётки разлетались по сторонам! И ей это удавалось, сколько бы Тэсса не отмахивалась, не могла задеть или поймать птицу. Руки проваливались сквозь пернатую, а вот её когти уже всю исцарапали Тэссу, клюв свободно рвал плоть, а костяшки крыльев своими ударами делали из неё отбивную.