Старый эльф устало вздохнул, давненько ему не приходилось выдавать такие тирады. Он предпочитал мысленно нашёптывать речи другим, оставаясь в тени более харизматичных ораторов. Помимо всего прочего, такой подход помогал ему сохранять отрешённость, а отстранённость, в свою очередь, позволяла оставаться более объективным и рассудительным. Эмоции — хороший помощник для вовлечения в процесс окружающих, но для разработки долгосрочной стратегии их лучше отбросить. Чтобы успешно управлять миром, надо находиться над миром. Быть всегда одиноким, отбросить все личные чувства.

На палубе триеролёта воцарилось молчание. Только легонько посвистывал ветер, скрипели мачты, да фыркали недовольные единороги, чувствуя возникшее напряжение.

— Ты всё врёшь, — прошипела Илона, нарушив молчание.

— Вру? — искренне удивился Гэльфштейн. — Кому? Для чего? Неужели ты в самом деле считаешь, что я надеюсь на кого-то из вас произвести впечатление?! Зачем это мне? Вы всё равно уже ни на что не влияете. Благодаря эльфовидению, ваша репутация уничтожена, никаких серьёзных ресурсов у вас тоже нет. Как не будет у вас больше свободы, ибо хоть я и добр, но не беспечен. Второй раз сорвать Ритуал ни у кого не получится.

— Ты всё врёшь, — упрямо проговорила эльфийка и на сей раз в голосе Илоны звучало куда больше уверенности. — Если бы ты был хоть наполовину столь всеведущ, как говоришь, то не угодил бы в ловушку. Я специально вводила орков и Ламелию в заблуждение. Никто не собирался организовывать подпольную борьбу в Эльфланде, мы лишь хотели выманить тебя из Торинграда, чтобы ты отправился на своём личном триеролёте на острова, — на прекрасном лице эльфийки читалось злорадство. — Какой смысл бороться с марионеточным режимом и столь же марионеточными чародеями, когда источник проблемы в одной-единственной личности? Ты расстроился, не увидев Белегестель? Ну так можешь передать ей привет! Она летит вернуть тебе Дар, паршивая ты старая сволочь.

Белегестель вынула тёмный шар из коробочки с кровью. Ничуть не заботясь, что перепачкается, засунула маленькую бездну в сумку на поясе. Затем перелезла через борта корзины воздушного шара, велев подкупленному гному поднять аэростат ещё выше в небо.

Бывшая императрица совершенно не боялась чудовищной высоты. Она летала на триеролётах и единорогах всю свою долгую жизнь, небо стало для неё вторым домом. Цепляясь, словно ловкая обезьянка, за ступеньки верёвочной лестницы, Белегестель оказалась под днищем корзины, где ждал своего часа так называемый крыльеплан. Она не являлась мастерицей полёта на этой штуковине, но успела потренироваться на малых высотах, пока эльфийки дожидались прибытия Гэльфштейна в опустевший за последние годы Эльфланд.

Приняв исходную позицию, эльфийка глубоко вдохнула разреженный воздух. Посмотрела на триеролёт, проплывающий мимо воздушного шара навстречу заходящему солнцу. Невольно полюбовалась несколько мгновений закатом, без малейшей тени сомнений зная, что это последний закат в её «вечной жизни». На лице императрицы заиграла улыбка, полная тоски и печали. Всё когда-то заканчивается. Она прожила славную жизнь.

Удерживавшие крыльеплан крепления издали характерный щелчок, Белегестель устремилась навстречу судьбе. Холодный воздух засвистел в длинных острых ушах, хрупкое, почти невесомое тело эльфийки напряглось, чутко реагируя на любой порыв ветра. Императрица не жалела сил, понимая, что этот полёт будет недолгим.

Триеролёт приближался.

Пять эльфиек невольно рухнули на колени, когда удерживавшие их невидимые путы ослабли. Зона антимагии накрыла корабль внезапно, двое чародеев удивлённо ахнули и только Гэльфштейн сохранил видимость самообладания, ухватившись за ближайшую мачту. Как раз вовремя, поскольку триеролёт ощутимо тряхнуло. Несколько членов экипажа выпали за борт.

Судно начало подбрасывать вверх, затем кидать вниз, словно оно плыло по огромным волнам в самом сердце яростной бури. Гэльфштейн закрыл глаза, отчаянно пытаясь немыслимым усилием воли взять под контроль приближающегося носителя Антимагии. Но эльфийки не зря прибыли впятером: они знали, что дух чародея способен влиять на жертву даже без традиционного волшебства. Врунелла и Факандра бросились на одного чародея, Мервиль и Скабеевель сбили с ног второго. Илона же двумя отчаянными прыжками добралась до главного колдуна, вцепилась когтями в напряжённое лицо, стараясь выцарапать глаза, бешено вращающиеся под закрытыми веками.

Гэльфштейн закричал.

Белегестель чувствовала, как мир перед глазами мутнеет, сознание заволакивала сонная дымка. Она со всей силы прокусила губу, надеясь, что боль вырвет её из неестественного помутнения разума хотя бы на пару секунд. Совсем немножко осталось…

На несколько чудесных мгновений она вновь ощутила полную ясность. Императрица ликующе завопила, зная, что этого будет достаточно.

Её глаза снова заволок туман, но это было уже совершенно неважно. Крыльеплан влетел чётко в цель.

Дерево, метал и даже кости брызнули во все стороны. Мёртвое, переломанное тельце прекрасной эльфийки влетело в корму корабля.

Она опять принесла миру дар. Но на сей раз этот дар был не лживым, а настоящим. За него было сполна уплачено кровью, ибо известно, что ничто не даётся даром в этом проклятом мире.

Теперь Белегестель действительно стала для всего мира Дарительницей. А с Гэльфштейном она расплатилась, рассчиталась за его подачки по справедливости.

Круг замкнулся.

Для всех.

Навсегда.

Триеролёт больше не летел, а почти отвесно падал на такую чудесную, но столь твёрдую землю.

Всё ещё вцепившаяся в глаза чародея Илона смеялась. Она видела, как всегда такое спокойное лицо Гэльфштейна перекосило от страха. Бессмертное существо не могло смириться с мыслью о смерти. Оно собиралось жить вечно, пускай и в форме лишь крайне отдалённо напоминавшую жизнь.

Но его вечность стремительно приближалась к своему завершению. Счёт шёл уже на секунды.

А вот Илона не боялась, ведь таков был закон. Всё, что имеет начало, имеет конец. Извечный порядок вещей.

Смертный никогда не сможет стать абсолютно бессмертным. Любая «вечность» должна когда-то заканчиваться. Только изначальный Творец всего сущего может быть исключением.

Но Гэльфштейн Творцом не был. Он оказался всего лишь невообразимо могучим волшебником. Чьё тело разбилось о скалы столь же трагическим образом, как и у всех остальных участниц разыгравшейся в небе драмы.

У Гэльфштейна было начало. А теперь спустя две тысячи лет наступил и конец.

Конец губительным планам.

Конец чужим страданиям.

Конец истории, что изменила весь мир.

Конец. Иногда всему нужен просто конец.

Даже если это конец вечности.

Когда люди вынуждены выбирать из двух зол, никто, очевидно, не выберет большего, если есть возможность выбрать меньшее.

Платон

Чародейский остров. Самая западная точка Объединённого эльфийского государства.

Через шестьсот шестьдесят шесть лет после смерти товарища Торина и Гэльфштейна.

Ветер трепал русые волосы Махноллы, надувал, словно парус, её просторные белоснежные одеяния. Кожа эльфийки покрылась мурашками, ей было холодно, но она продолжала стоять на вершине высокой башни, вцепившись окоченевшими пальцами в поручни. Махнолла смотрела на восток, вглядывалась в непроглядную тьму, что надвигалась на одинокую башню, возведённую на краю мира более двух с половиной тысячелетий назад.

Восток. Тьма всегда надвигалась на эльфов с востока. Неважно, были ли это полчища орков, армии гномов или людей — угроза всегда приходила с той проклятой части света. Так и на сей раз, небытие тянуло свои тёмные щупальца с континента, стремясь вобрать в себя многострадальные эльфийские острова. Маленькие клочки суши, что испокон веков не давали покоя другим расам, не минули участи быть втянутыми в бездонное чрево Проявленного.