Наконец-то всех драчунов развели в стороны. Но что это? Судья показывает Бугайлову средний палец вытянутой правой руки! Орк дисквалифицирован на этот и следующий матч за неподобающее поведение! Какая потеря для „Секир-Башки“! Лучший игрок удаляется с поля…»

Бюрократия есть круг, из которого никто не может выскочить. Её иерархия есть иерархия знания. Верхи полагаются на низшие круги во всем, что касается знания частностей; низшие же круги доверяют верхам во всем, что касается понимания всеобщего, и, таким образом, они взаимно вводят друг друга в заблуждение.

Карл Маркс

— Ну не хотите как хотите, — равнодушно пожал плечами Афелис, отдав приказ готовиться к штурму очередного лагеря.

Гномы под руководством Даскалоса Балиновича без лишней суеты стали разогревать паровые пушки. Они уже неплохо разобрались с механикой «чудо-оружия». Один гном корректировал поворот, угол наклона и производил выстрел, второй следил за постоянным нагревом ствола, третий закидывал в дуло чугунные ядра — таких команд у восставших заключённых имелось аж девять штук, типичный северный лагерь с двумя десятками надзирателей и добротным, но всего лишь деревянным частоколом, не имел никаких шансов выстоять. Все укрепления разносились в мелкие щепки, после чего в лагерь спокойно заходила «армия амнистированных».

Однако Афелис всегда сперва предлагал надсмотрщикам сдаться. Сложить оружие, открыть ворота и идти восвояси. Он не боялся, что отпущенные лихнисты донесут своим товарищам в соседних лагерях о поднятом им бунте. О нём и так прекрасно всё знали. Локальные стычки давно переросли в масштабное, охватившее весь север восстание.

Причина, по которой власть никак не реагировала на происходящее, оставалась для Афелиса загадкой. Он не мог поверить, что товарищ Торин таким образом наказывает чужими руками посмевших ослушаться его приказа надсмотрщиков. Скорее был прав либо Рок, утверждавший, что из-за Межрасовых игр высшему руководству сейчас не до всеми забытого севера, либо Даскалос Балинович, считавший, что нижестоящие не докладывают вышестоящим о происходящем восстании, боясь получить по шапке за неприятности. Во властной структуре, построенной по принципу жёстко централизованной вертикали, докладывать плохие новости было крайне невыгодно для карьеры. Да, раньше или позже внедрённые осведомители всё равно донесут товарищу Торину об истинном положении дел, но до поры до времени даже такой, вознёсшийся до уровня полубога всемогущий диктатор мог оставаться в неведении.

После небольшой передышки и обучения в военном лагере, захваченном с помощью массового отравления гарнизона, на тот момент ещё весьма скромное войско мятежников двинулось сначала на юг, а затем, достигнув тайги, направилось в сторону запада.

Стратегическая задумка не отличалась особенной гениальностью: отрезать все лагеря в тундре от снабжения с юга, вынуждая надзирателей сдаваться без боя от голода. Конечно, первыми почувствуют отсутствие продовольствия томящиеся в неволе каторжники, но часть из них погибнет в любом случае — штурмов без жертв не бывает. Пушки играючи пробивали деревянные укрепления, но порою снаряд мог угодить и в бараки, принеся вместо спасения гибель.

К тому же быстро растущая армия мятежников не могла ходить и всем скопом освобождать каждый лагерь: северные пустоши простирались даже не на сотни, а на тысячи километров. Обычно главное воинство брало штурмом один-два лагеря вдоль каждой дороги с юга на север, дальше посылался внушительный отряд вооружённых бойцов, которые принуждали оставшиеся лагеря к сдаче. Видя приближающуюся угрозу, многие надзиратели поспешно «амнистировали» находившихся в их распоряжении заключённых, а сами со всех ног бежали в бескрайнюю тундру. Как правило, их никто не преследовал — время было дороже скудного скарба, которые надсмотрщики могли с собой унести.

Это была не самая надёжная стратегия, силы восставших постоянно то разделялись, то соединялись опять. Не все и не всегда при этом возвращались в ведущую войну за их освобождение армию. Были те, кто предпочёл остаться в каком-нибудь захваченном лагере. Находились и такие, кто уходил на юг, надеясь получить снисхождение от лихнистов: борьба на воле казалась им более опасным мероприятием, чем добровольная сдача в плен мучившим их десятилетиями гномам. Главное воинство мятежников оказывалось порой весьма уязвимым, но в целом постоянно росло. Оружия, бойцов и даже мамонтов становилось всё больше. Как, впрочем, и проблем с дисциплиной и продовольствием.

В скором времени после начала победоносного похода мятежников Афелису пришлось сформировать многочисленные отряды охотников. В них лучше всего проявили себя освобождённые орки. Какое-никакое мясцо к ужину было практически постоянно. Остальные продукты, увы, стали роскошью: в тундре фруктовые сады не растут, а запасов еды в очередном захваченном лагере хватало на такую толпу ненадолго.

Для обеспечения контроля и координации действий всех каторжников разбивали на отряды по десять душ, во главе каждого такого подразделения стоял бывалый вояка или, на худой конец, просто уважаемый заключённый. Те, в свою очередь, ставились в подчинение более опытным воинам и так далее.

Роль главнокомандующего так и осталась за Афелисом, хотя он очень хотел переложить её на какого-нибудь действительно способного командира с полноценным боевым опытом. Как ни странно, такие среди заключённых нашлись — лихнизм был особенно суров к тем, кто добился успеха и мог представлять опасность для власти. Но бывалые вояки быстро объяснили Афелису, что у ватаги отверженных должен быть символ. Раз всё затеял, то веди теперь народ к кровавой развязке. В светлое будущее восстания не верил никто.

За неповиновение приказам пришлось ввести не столько болезненное, сколько крайне унизительное наказание под названием «кряканье». Наклонившемуся вперёд в сидячем положении провинившемуся связывали руки под ступнями, а в рот вставляли палку. Дальше несчастного отчитывали у всех на глазах и оставляли «поразмышлять о своём поведении до утра». После такого позора вновь заслужить уважение товарищей было ой как непросто…

На сей раз надзиратели сдаваться отказывались. Возможно, они всё ещё считали бывших каторжников толпой ни на что не способных оборванцев. А может, боялись гнева начальства больше, чем верной смерти. Или не верили, что мятежники их взаправду отпустят. Так или иначе, паровые пушки прогрелись до нужной кондиции, нацелились на ворота, частокол и смотровую вышку обречённого лагеря. Даскалос Балинович дал сигнал приготовиться.

— Пли! — махнул рукой гном.

Над северной пустошью разнёсся оглушительный грохот. Все девять пушек выпустили в сторону лагеря тяжёлые чугунные шарики. Каждое такое ядро играючи пробивало брёвна и уж тем паче броню или плоть защищавшихся.

За первым залпом споро последовал второй, затем третий. Каждый раз артиллеристы слегка корректировали поворот своих пушек, чтобы причинить защитным укреплениям лихнистов максимальный ущерб. В перерывах между грохотом выстрелов слышался треск древесины, чьи-то истошные вопли. Ворота и частокол стремительно превращались в труху.

После двадцатого залпа наступило затишье. От ворот лагеря остались только воспоминания, смотровая башня опасно покосилась, в частоколе зияли огромные дыры. Пришла пора пешим воинам показать свою силу. Прикрываясь большими щитами, отряд, состоящий в основном из людей, бодрым шагом двинулся на штурм разбитых издали укреплений.

Для пущего эффекта можно было бы ворваться внутрь на каком-нибудь мамонте, но животных берегли для более прозаичных задач. Таскать на своём горбу тяжёленькие пушки и ядра к ним никому не хотелось. В отличие от мамонов, людей было много — как бы цинично это ни звучало, но человеческие жизни являлись наименее ценным ресурсом, которым можно было пожертвовать. Орки — охотники и разведчики, гномы — артиллеристы и арбалетчики, несколько хилых эльфов довольно шустро латали одёжку, а люди… Люди всегда были середнячками во всём, а потому использовались как простая пехота.